Как пишут стихи - Кожинов Вадим Валерьянович - Страница 12

Тем не менее, для многих, вероятно, странно звучит утверждение, что совершенство стиха свидетельствует о таланте поэта не только "прежде", но и "больше всего другого".

И все-таки Белинский прав. Ибо стих - это предметная реальность поэзии, это очевидное и неопровержимое осуществление таланта, непосредственное бытие мысли, чувства, воли поэта. Именно потому он "свидетельствует" о действительности таланта "прежде и больше всего другого", вернее и несомненнее всего другого, хотя суть поэзии, конечно, не в стихе самом по себе, а в том, что создано и живет в стихе.

Однако, сознавая, что суть не в стихе, для полноценного восприятия поэзии вовсе не нужно как-то "отвлекаться" от стиха, стремиться увидеть нечто за стихом, под стихом. Нужно постигать самый стих, не отрываясь от его движения. В особенности это относится к задаче понимания цельного существа лирики какого-либо поэта, единого пафоса его творчества.

Глава четвертая

СТИХ КАК ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ СМЫСЛА.

ЛИРИКА ЯЗЫКОВА И БОРАТЫНСКОГО

Говоря о содержании поэзии, мы различаем неповторимое содержание данного стихотворения и, с другой стороны, содержание творчества поэта в целом, которое, так или иначе, присутствует в каждом его произведении. Но точно так же следует различать индивидуальную форму отдельного стихотворения и определенный характер формы, присущей всей лирике поэта.

Чтобы пояснить это, обратимся к творчеству замечательного поэта Николая Языкова (1803-1846).

С глубоким сожалением приходится признать, что в настоящее время Языкова знают и ценят мало. Это обусловлено и тем, что в силу ряда посторонних причин его поэзия совершенно недостаточно "пропагандируется", и тем, что творчество Языкова глубоко самобытно: Языков не похож ни на одного из позднейших русских поэтов.

Нельзя не отметить и еще одну, уже чисто "техническую" трудность проникновения в поэтический мир Языкова. Любое издание его стихотворений открывают многочисленные юношеские стихи поэта, написанные в возрасте 17-23 лет и еще недостаточно зрелые и самобытные, однотонные и "облегченные" по смыслу (они занимают, как правило, значительно больше половины объема сборников поэта). И многие читатели просто "не добираются" до золотого фонда языковской поэзии, до его прекрасных стихотворений, созданных в период зрелого расцвета, таких, как "Весенняя ночь", "Ау", "Рассвет", второе послание Денису Давыдову, "Я помню: был весел и шумен мой день...", "К стихам моим", "Переезд через приморские Альпы", "Морское купанье", "Весна", поздние элегии и др.

Друг и соратник Пушкина, Языков шел в поэзии своим путем. Языковская лирика не меркнет рядом с лирикой его великих современников - Пушкина, Боратынского, Тютчева - и доселе живет полнокровной жизнью. Его творчество исключительно высоко оценили Пушкин, Гоголь, Боратынский и крупнейший русский критик той эпохи Иван Киреевский.

Киреевский писал в 1834 г.: "Средоточием поэзии Языкова служит то чувство, которое я не умею определить иначе, как назвав его стремлением к душевному простору... При самых разнородных предметах лира Языкова всегда останется верной своему главному тону, так что все стихи его, вместе взятые, кажутся искрами одного огня, блестящими отрывками одной поэмы...

Но именно потому, что господствующий идеал Языкова есть праздник сердца, простор души и жизни, потому... господствующий тон его стихов какая-то звучная торжественность.

Эта звучная торжественность, соединенная с мужественною силою, эта роскошь, этот блеск и раздолье, эта кипучесть и звонкость, эта пышность и великолепие языка... вот отличительная прелесть и вместе особенное клеймо стиха Языкова... Нельзя не узнать его стихов по особенной гармонии и яркости звуков, принадлежащих его лире исключительно".

Мы видим, как критик легко переходит от содержания поэзии Языкова к ее форме. Заканчивает он свое рассуждение так: "Наружная особенность стихов Языкова потому только и могла развиться до такой степени совершенства, что она... служит необходимым выражением внутренней особенности его поэзии. Это не просто тело, в которое вдохнули душу, но душа, которая приняла очевидность тела"27.

Киреевский, таким образом, утверждает, что "стремление к душевному простору" и "восторг", составляющие пафос поэзии Языкова, предстают как очевидность в его слове, в его стихе.

То же самое, конечно, имел в виду Пушкин, когда писал (характеризуя, казалось бы, только "форму"), что Языков "удивляет нас огнем и силою языка. Никто самовластнее его не владеет стихом и периодом"28.

Период - большое, сложно построенное предложение или целая система предложений.

Об этом же говорит и Гоголь, утверждая, что в поэзии Языкова слышится "язык, который в такой силе, совершенстве и строгой подчиненности господину еще не являлся дотоле ни в ком. Имя Языков пришлось ему не даром. Владеет он языком, как араб диким конем своим, да еще хвастается своею властью...

Когда появились его стихи отдельной книгой (в 1833 году.- В. К.), Пушкин сказал с досадой: "Зачем он назвал их: Стихотворения Языкова - их бы следовало назвать просто: хмель! Человек с обыкновенными силами ничего не сделает подобного; тут потребно буйство сил". Живо помню восторг его в то время, когда прочитал он стихотворение Языкова к Давыдову, напечатанное в журнале. В первый раз увидел я тогда слезы на лице Пушкина (Пушкин никогда не плакал; он сам о себе сказал в послании к Овидию: "Суровый славянин, я слез не проливал, но понимаю их")..."

Как бы присоединяясь к Пушкину, Гоголь говорит о стихе Языкова: "Откуда ни начнет период, с головы ли, с хвоста, он выведет его картинно, заключит и замкнет так, что остановишься пораженный". И еще: "...Этот сияющий, праздничный стих Языкова, влетающий как луч в душу, весь сотканный из света..."29

Развивая эти мысли Пушкина, Киреевского, Гоголя, современный исследователь верно и тонко характеризует стих Языкова, форму его лирики: "Главнейшим завоеванием Языкова является живой поэтический восторг... Механизм, секрет этого восторга... заключается в сочетании стремительного, как бы летящего стиха с особым строением стихотворного периода.

По стиховому темпу Языков, как это было установлено исследованиями (Андрей Белый. "Опыт характеристики русского четырехстопного ямба. Символизм". М.: 1910)... занимает первое место среди поэтов своего времени. Типичные для Языкова пропуски ритмических ударений на первой и третьей стопе четырехстопного ямба в периоде, передающем непрерывное эмоциональное нарастание, создают впечатление того страстного поэтического "захлеба", который поражал современников Языкова и до сих пор поражает нас...

Строя период, Языков умело использует и старые, накопленные одой XVIII столетия средства. Его излюбленным приемом является нагнетание параллельных синтаксических конструкций, часто подчеркнутых анафорическими (т. е. однородными. - В. К.) зачинами... Но в отличие от поэтов XVIII века его мысль не развивается обстоятельно и плавно... Языков старается выговорить ее одним дыханием... причем само развертывание мысли - это всегда нарастающее движение к кульминации. Риторические вопросы, восклицания, вторгаясь в период, как бы подхлестывают его стремительное развитие... Языков часто начинает своей период как бы с середины, инверсивно, с придаточного предложения, с деепричастного оборота, вопроса или восклицания (это, кстати, способствует убыстрению стихового темпы: чтобы овладеть основной мыслью, надо мгновенно охватить весь период в целом)"30.

Вдумавшись в эти меткие наблюдения, мы можем понять строение стремительных языковских строф:

Голубоокая, младая,

Мой чернобровый ангел рая!

Тебя, звезду мою, найдет

Поэта вестник расторопный,

Мой бойкий ямб четверостопный,

Мой говорливый скороход.

Тебе он скажет весть благую:

Да, я покинул наконец

Пиры, беспечность кочевую,

Я, голосистый их певец!

Святых восторгов просит лира

Она чужда тех буйных лет