Зимний сон - Китаката Кензо - Страница 37

– Твое сердце.

– О чем ты? Я не понимаю.

– Ты же сам сказал, помнишь? Ты пришел из моего сердца. Ничего не изменилось, ведь так? Я нарисовал свое сердце – оно такое же, как у тебя. И нечего тут понимать. А если я нарисую углем, ты упустишь то, что уже начал видеть. Можешь сколько угодно смотреть на мое сердце – оно тебя далеко не уведет.

Осита повесил голову.

Спустившись, я встретился лицом к лицу с Акико.

На ее лице застыло выражение изможденного животного – будто тело юного существа наконец-то покинул дьявол.

– Он скоро спустится и сразу начнет рисовать. Ты этого хотела?

– Что ты пытаешься со мной сделать?

– Я пытаюсь научить тебя, что такое живопись.

– Научить. Странно слышать это слово из твоих уст.

– Наверно. Но именно это я и собираюсь сделать.

Я поднял с пола тюбик краски, положил его на стол. Краска была малиновая – не красная, не киноварь, а именно малиновая. Она напоминала цвет крови.

Я не стал ждать, пока Осита спустится, так и ушел.

Вернувшись в хижину, я сразу направился в мастерскую и стал соскабливать с полотна краску. Скоро холст был почти чист, за исключением еле заметных следов.

Я нанес новый цвет. Малиновый. Распределил его по холсту и стал царапать ножом, создавая сложное переплетение оттенков.

Работа меня поглотила. На полотне стаю что-то проступать – нечто, похожее на предостережение. И в этот момент рука остановилась.

Что это было? Цвет? Форма? Тени? За этими вопросами стояло нечто большее: сама абстракция.

Я смотрел на полотно. Полотно смотрело на меня. Позыва выскабливать краску больше не возникало. Я даже не пытался пошевелить рукой.

Смеркаюсь. В комнате стало зябко. Малиновое полотно испускаю некое тепло.

Я не чувствовал потребности скоблить.

– С цветом все в порядке, – проговорил я.

Спустился в гостиную, словно бы ползком. В очаге горел огонь. Ярко полыхали поленья. На полотне были горячие цвета, но отнюдь не походили на цвета пламени.

Размышляя об этом, я заснул у очага.

Из окна лился солнечный свет. День выдался ясный. Температура поднялась, началась капель.

Я переоделся для пробежки и вышел на улицу. Дрова в очаге прогорели, и в доме было не теплее, чем снаружи.

Я побежал. Обычное утро – такое же, как и любое другое. Снег сохранил мои вчерашние следы. Я бежал, глядя на свои отпечатки в снегу, и быстро достиг конца маршрута.

Вернувшись в хижину, я увидел припаркованную чуть поодаль знакомую машину.

Когда я поднимался на крыльцо, распахнулись двери, и из автомобиля вышли двое мужчин.

5

Меня терпеливо дожидались. Я принял душ, вернулся в гостиную. Открыл баночку пива. Детективы видели мои перемещения и тем не менее оставались на террасе, словно не решаясь меня побеспокоить. Когда мы встретились взглядами, младший едва заметно кивнул.

Я вышел на улицу, лишь когда в очаге весело заплясали языки пламени. Поленья пощелкивали в огне, но воздух в комнате оставался прохладным. В середине зимы пришлось бы включить обогреватель, прежде чем огонь начал бы согревать воздух.

Температура в хижине и на террасе была примерно одинакова.

– Простите. Нам очень неприятно, что приходится вас беспокоить.

Полицейские меня ничуть не беспокоили. Даже напротив, было немного приятно видеть знакомые лица.

– У Койти Оситы есть младший брат, который его повсюду разыскивает. Он обладает, если можно так выразиться, братским чутьем. А вами он словно одержим – проявляет, можно сказать, ненормальный интерес.

– Мы однажды виделись.

– Он об этом упомянул.

Говорил в основном старший – тот, что помоложе, притих и стоял рядом.

– Интуиция – на редкость правильная штука, как показывает практика. Родственники зачастую оказываются правы, поэтому мы хотели бы проверить, так ли это в нашем случае.

– А я тут при чем?

– Мы хотим с вашего согласия взять дом под наблюдение, на некоторое время.

– Я не хочу, чтобы в доме находились посторонние. И мне не нравится, когда вокруг снуют люди, иначе я бы не поселился в горах. Наблюдайте сколько угодно, но чтобы я вас не видел.

– Вы уверены?

Им хотелось посмотреть, как я отреагирую на слово «наблюдение». Потому что если бы они действительно хотели устроить засаду на Койти Оситу, они бы все равно ее устроили, и я бы ни в жизнь не догадался.

Полицейскому нечего было добавить. Он стоял на пороге и с тупым видом разминал шею.

Я посмотрел на грязный снег вокруг хижины. Если новый не выпадет, то старый еще больше потемнеет и окончательно исчезнет. Впрочем, люди говаривали, что в здешних краях и весной нередки снегопады. Одной снежной ночи будет достаточно, чтобы скрыть всю грязь, тогда окружающий мир снова забелеет ослепительной, чрезмерной белизной. Я снова и снова соскребал с холста краску. А что, если еще попробовать? Наверно, останется чистое полотно, которое смело можно будет назвать «весенним снегом». Сейчас же холст был покрыт толстым слоем малинового.

– Наверно, когда всю зиму так просидишь, в город и выйти не захочется – слишком шумно. Боюсь, такая жизнь не про меня.

– Я не люблю людей – раньше не любил.

– Посмотреть на ваши картины – так вам и натура не нужна, и пейзаж. Впрочем, я не специалист в таких вещах.

– Во всяком случае, рисую я всегда один.

– Койти Осита накупил всяких художественных принадлежностей. Не знаю, что он собирался рисовать. Мне известно лишь, что он был вашим горячим почитателем.

Я поднес к губам сигарету, и следователь дал прикурить от одноразовой зажигалки. У него была потрескавшаяся кожа на пальцах – так бывает у людей, которые работают с водой.

– Даже если Осита к вам не приходил, он за вами наблюдает. Чую я, мы с вами разговариваем, а он где-то здесь, поблизости.

– В таком случае было опрометчиво с вашей стороны сюда приезжать. Вы же выдаете себя с головой.

– Ну, если бы мы имели дело с заурядным преступником, тогда да.

– Думаете, его привлекает опасность?

– Нет, он вообще не принимает опасность за таковую. Когда мы его арестуем, еще придется попотеть – нашу пташку так запросто за решетку не упечешь. Все зависит от результатов психиатрической экспертизы.

Признают Оситу виновным или не признают – все одно отправят его в клинику, где он и погибнет. Если не телом, так душой. А если дать ему самую малость времени, он, может быть, обретет то, что даст ему силы продержаться.

Я не потому заставлял Оситу рисовать, чтобы он стал нормальным. Наверно, я это делал для себя. Наблюдая за подопечными – Оситой и Акико, – я хотел увидеть, как рисуют сердцем.

Звенела капель и на балконе образовалась лужица воды. Когда в нее падала очередная капля, водная гладь шла рябью и скоро снова выравнивалась, походя на лист прозрачного стекла. Казалось, процесс этот бесконечен.

– Грустно становится, когда арестуешь преступника, а за решетку его засадить не можешь – все равно что на волю отпустить. Всегда присутствует вероятность, что он возьмется за старое. Мы опасаемся, что на данный момент опасность грозит вам.

– Неужели?

– Нам надо отловить Оситу, пока он еще что-нибудь не натворил.

С трудом верилось, что полицейских волнует моя безопасность. У меня был весьма внушительный страж в лице адвоката, а «легенда» стражей порядка вероятнее всего была состряпана с расчетом заполучить информатора из «неблагоприятной среды».

– Мы будем поблизости, но вы не будете знать о нашем местоположении.

Я молча кивнул, наблюдая за лужицей талой воды.

Вернувшись к машине, полицейские завели мотор и спешно скрылись.

Гостиная согревалась. Я скинул халат, натянул любимый свитер и поднялся в мастерскую.

На мольберте алел холст. У меня не было потребности соскабливать краску и новых цветов добавлять не хотелось.

Простояв у полотна где-то с час, я спустился в гостиную, подкинул в огонь пару поленец, чтобы пламя не погасло, и вышел на улицу.