Подпорченное яблоко - Бруно Энтони - Страница 40

– Конечно нет.

– Тогда сделай что-нибудь, чтобы спастись. Постарайся протиснуться через петлю. У тебя получится.

– Раньше ты не говорил «протиснуться». Видишь, ты и сам считаешь, что у меня большая задница. Врун.

– Джина, я сейчас свихнусь. Ты только попробуй.

Наморщив лоб, она посмотрела на цепь у себя над головой.

– Батарея горячая. Я обожгусь.

– Не настолько горячая.

– Что, если вернется Беллз? Он с ума сойдет, если увидит, что мы хотели убежать.

– Джина, он и так собирается нас убить. Что еще он может с нами сделать?

Она снова посмотрела на цепь. Больше придумать было нечего.

– Я слишком большущая, – пробормотала она. – Ничего не выйдет.

– Попробуй.

– Петля слишком маленькая.

– Сними штаны.

– Что?

– Спусти штаны. На тебе шелковые трусики. Если застрянешь, шелк поможет тебе проскользнуть.

– Они не шелковые. Это полиэстр.

– Все равно. Они скользкие. – Тоцци терял терпение.

Она снова взглянула на цепь.

– Хорошо. Но ты увидишь. Я не пролезу.

– Попробуй, – прошептал он.

Она сжала руки вместе и начала извиваться и ерзать, пытаясь проскользнуть сквозь петлю. Тоцци рукой придерживал ее за бедро, направляя ее движения.

– Не толкайся, – сказала она.

Она протиснула в петлю плечи и извивалась до тех пор, пока цепь не оказалась у нее на талии. Эта часть прошла успешнее, чем предполагал Тоцци. Должно быть, она права относительно своей груди. Джина продолжала извиваться, но продвижение замедлилось.

– Видишь? Я говорила, что не пролезу.

Тоцци потянулся к пуговице на ее брюках, но она отбросила его руку.

– Я сама. – Теперь она будет разыгрывать из себя скромницу.

Она расстегнула пуговицу и «молнию». Тоцци спустил брюки до коленей.

– Труба горячая, – пожаловалась она.

Тоцци потрогал трубу. Горячая, но не так уж.

– Давай побыстрее, тогда не обожжешься.

– Да, будто тебе не все равно.

– Ты хочешь умереть, как Марджи?

Она бросила на него сердитый взгляд.

– Не говори о Марджи. – Опустив руки, она стала толкать цепь вниз, будто пытаясь выбраться из тесного пояса.

– Умница, – подбодрил ее Тоцци. – Раз плечи пролезли, пролезут и бедра.

– Кто это сказал?

– Так говорят, когда рождаются детишки.

– Не смей говорить о новорожденных.

Эта неожиданная вспышка гнева изумила Тоцци. Что он теперь-то сделал не так? Ну, ее он спрашивать не станет. Не сейчас. Она почти пролезла.

– Ты почти у цели, – прошептал он. – Давай лезь дальше.

Она напряглась, издавая пыхтящие звуки. Похоже, одно бедро пролезло.

– Я застряла, – сказала она. – Я застряла. Мне больно!

– Не паникуй. Продолжай двигаться. Ты почти пролезла.

– Но цепь врезается в меня.

– Двигайся.

– Но...

Бряк!

Они оба услышали этот звук и замерли. Лифт.

– Это он, – прошептала Джина.

– Шевелись. Быстрее.

Бряк!

– О,черт! – Ее лицо окаменело.

Внутри у Тоцци все сжалось.

Глава 19

8.13 вечера

Гиббонс старался не смотреть на Лоррейн, но это было нелегко сделать. Все было слишком странно. Он поморщился от усиливающейся зубной боли и сделал еще один глоток виски. Посмотрел на стакан Лоррейн, стоящий на стойке бара. Она тоже пила виски, что совсем на нее не похоже. Но странным было не это. Самое странное заключалось в том, что он сидит тут, в этой забегаловке, пьет виски со своей женой, преподавательницей истории Принстонского университета, которая обычно пьет только белое вино, и к тому же очень немного, и она разговаривает с исполнительницей стриптиза, молоденькой девчонкой за стойкой бара, в туфлях на высоких каблуках и в трусиках от бикини, а больше на ней ничего нет. Еще более странной была тема их беседы: они говорили о каком-то типе по имени Бетиус, средневековом философе.

Гиббонс тупо уставился на ряды бутылок на полках за стойкой бара. Может, пуленепробиваемый жилет не спас его этим утром? Может, он в самом деле умер? Может, это просто прелюдия к чистилищу? Все это слишком странно.

Опершись на локти, стриптизерка просматривала дешевую книжку в желтой бумажной обложке под названием «Утешение философии», написанную этим самым Бетиусом. Ее черные как смоль волосы были красиво подстрижены под голландского мальчика. Когда она наклоняла голову над книгой, волосы падали ей на щеки. Ее груди свисали над стойкой бара. Они тоже были красивыми. Интересно, заметила ли Лоррейн, что на девчонке ничего нет? Иногда она бывает очень рассеянна. Увидев книгу на стуле позади стойки, Лоррейн не Могла не спросить, кто ее читает. Ведь она занималась именно средними веками. Когда стриптизерка сказала, что она готовится к занятиям по литературе, в Лоррейн проснулся преподавательский дух и она начала выкладывать все, что знает об этом Бетиусе. Девчонка слушала, затаив дыхание. Она поняла, что разговаривает со специалистом, и Гиббонс готов был держать пари, что слова Лоррейн найдут отражение в ее курсовой работе по литературе.

Гиббонс обвел глазами помещение. В другом углу бара двое старикашек передвигали шашки, не обращая внимания друг на друга. Судя по тому, что какое-то время назад бармен отнес в заднюю комнату поднос с напитками, там должны были быть посетители, но Гиббонс никого не видел. Хорошо, что посетителей больше интересует выпивка, а не представление. Лекция Лоррейн прервала выступление. Философия, голые сиськи и ягодицы не очень хорошо сочетаются.

– Бетиус действительно выдающаяся личность, – заключила девчушка. – А я никак не могла понять, почему наш преподаватель заставляет нас читать его. Он немножко зануда.

Лоррейн быстро отпила виски.

– Бетиус выдающийся философ. Он являлся главным распространителем идей Платона в Западной Европе.

Глаза девчушки, полускрытые волосами, широко раскрылись.

– Наш преподаватель нам этого не говорил. – У нее был приятный мелодичный голос, напомнивший Гиббонсу девочек, которые носят объемные свитера с высоким воротником и вельветовые юбки в солнечный день, а не набедренные повязки при холодном голубом свете, который отбрасывает музыкальный аппарат.

– В средние века в Европе не знали трудов Платона. Но в арабском мире Платон был известен, и именно по арабским переводам Бетиус сформулировал его философию. Если бы не он, взгляды Платона и его последователей не оказали бы такого влияния на западную мысль. Можете представить, что бы тогда произошло?

Поверх стакана с виски Гиббонс перевел взгляд на жену. Мир без Платона. Подумать страшно.

Серия пульсирующих ударов пронзила его челюсть, и он заскрипел зубами от боли. Вскинув запястье, он посмотрел на часы, затем взглянул на входную дверь. Полчаса назад он в четвертый раз позвонил в оперативное управление и получил тот же ответ: оставайтесь на месте, люди высланы. Прошло уже почти три часа, как Будда Станционе выкинул их с Лоррейн из машины для наружного наблюдения и оставил на улице. Учитывая ситуацию, Иверсу следовало бы выслать людей немедленно, pronto[7].А теперь можно и не торопиться. След уже остыл. Может, Беллз и был где-то неподалеку три часа назад, но сейчас, ясное дело, черт знает где. Тут не может быть сомнений. Гиббонс осушил стакан и знаком приказал хамоватого вида бармену налить ему еще один.

Лоррейн тоже указала на свой пустой стакан, не прерывая, однако, беседы с девчушкой. Она продолжала вещать:

– Я уверена, ваш преподаватель по литературе говорил вам о Колесе фортуны. Судьба, олицетворенная в виде женщины? Иногда ее называют Леди Удача и изображают с огромным колесом на теле, с маленькими фигурками смертных, застрявшими между спицами. Те, что наверху колеса, веселятся, а те, что внизу, в горе и печали. Если я не ошибаюсь, Чосер упоминает Колесо фортуны в нескольких своих стихотворениях. Такое понимание цикличности судьбы и ее неподвластности человеку идет непосредственно от Бетиуса.