Прикид - Брук Кассандра - Страница 9

Я выложила ей все это единым духом. Язык развязался, скованность исчезла. И вообще я чувствовала себя на миллион долларов.

– Вот я и пригласила тебя на ленч. Потому что была бы счастлива, если бы ты согласилась работать со мной, – выпалила я, потом позвала официанта и попросила подать еще кофе и два бренди. Черт с ним, со счетом! – Мы можем стать прекрасными партнерами, организовать собственное дело. Ты разбираешься в бизнесе, у меня есть немного денег. Сумма небольшая, но для начала хватит, – сказала я. – Прибыль будем делить пополам. Ну, что скажешь?

Я сама себе поражалась. Нет, Анжела Мертон, с тобой явно происходит что-то странное, и дело тут не только в вине. Теперь Гейл была уже просто потрясена.

– Черт возьми! – воскликнула она.

Потом молчала несколько секунд, созерцая бренди. Отпила глоток, поболтала янтарную жидкость в бокале, снова подняла на меня глаза. На этот раз в них мерцал озорной огонек.

– Нет, честно, это просто черт знает что такое!

И она продолжала болтать бренди в бокале. Затем вдруг запрокинула голову и выпила все, до дна, единым махом. Заморгала, громко ойкнула, словно пытаясь погасить бушующее в груди пламя. А потом расхохоталась.

– Почему бы нет? – сказала она. – И впрямь, ей-богу, почему бы нет? Ты мне нравишься!

Я вернулась домой, раздираемая самыми противоречивыми чувствами. Я стала другим человеком. Но неужели это возможно – родиться заново, когда тебе стукнуло двадцать восемь? Затем я начала размышлять о поворотах в своей судьбе и пришла к выводу, что все они были обусловлены или случайностью, или же навязаны мне извне. Сперва надо мной довлели родители, затем – школа, потом – банк. А в банке особенно навязчивыми были мужчины, вечно норовившие облапать, и тот управляющий со своим членом-недомерком. Затем внезапная гибель родителей, продажа дома. Вряд ли последнее можно считать разумным решением с моей стороны. Хотя… хотя, с другой стороны, разве могла восемнадцатилетняя девочка жить там, на окраине города, без близких, без друзей, совершенно одна?.. После этого – Лондон, и снова целая цепочка случайностей. Я зашла в тот бутик просто потому, что начался дождь и хотелось его переждать. Я улеглась в постель к Ральфу, поскольку что еще оставалось делать хорошенькой девчонке, когда такой Ромео, как Ральф, вдруг поманил пальцем? Я согласилась выйти за него просто потому, что он попросил, а я была слишком польщена, чтоб отказать. Да и забеременела по собственной глупости и недомыслию.

Нет, назвать меня символом и образцом современной женщины никак нельзя.

Зато теперь!.. Вот-вот начнется новая прекрасная жизнь. Может, торговать в магазине поношенными платьями – не слишком блестящая перспектива, зато это мое. И жизнью своей я буду распоряжаться сама. Я буду хозяйкой собственного дела и жизни.

Возможно, в тот теплый зимний день я бродила по Найтс-бриджу немного под хмельком, зато на лице моем сияла счастливейшая из улыбок. Ну, может, и не самая счастливая, но все же. Я парила в небесах и вдруг, к собственному своему изумлению, поняла, что ощущаю себя невероятно сексуальной. Очевидно, это ощущение неким непостижимым образом передавалось окружающим – все мужчины, мимо которых я проходила, смотрели на меня горящими, как угли, глазами. Анжела Мертон, пыталась внушить я себе, ты – жена и мать! Соблюдай приличия! Но губы тут же снова расплывались в улыбке, и некий учтивый молодой человек, подмигнувший мне у входа в метро, тут же подмигнул еще раз. Будь у меня побольше смелости и поменьше ума, я бы непременно затащила его в постель, и мы бы лежали и трахались там часами. Но, слава Богу, поняла я это только в поезде. А потому тут же уткнулась в «Ивнинг стэндард», чтобы отвлечься от разных дурацких мыслей.

Однако ничего интересного в газете не было. Бунт заключенных в бристольской тюрьме. Лорд-канцлер, как всегда, выражал недовольство чем-то. Еще одно совершенно абсурдное заявление папы римского о женщинах-священниках. Фото истощенной до крайности фотомодели, сделанное в Хитроу. Сход снежных лавин на курорте в Швейцарии. Владелец борзой подкупил судей, чтобы его собака выиграла приз.

Затем взгляд мой упал на страницу, где печатались объявления о продаже собственности. Был там раздел, озаглавленный «Сдача в аренду и продажа помещений под офисы». Я пробежала глазами колонку. Абсолютно ничего подходящего. «Помещение под офис площадью 25 тыс. квадратных футов на Канари-Уорф, в районе доков». «Помещение под склад на Риверсайд, в Бермондси». «Гараж + автосалон, удобное расположение, возле автострады М-25». Цены зашкаливали за миллионы. Правда, кое-где красовалась приписка: «Возм. торг». Я уже собралась было перевернуть страницу, как вдруг внимание привлекла цифра, напечатанная жирным шрифтом. Она в точности соответствовала той сумме, что лежала у меня на счете в банке строительной компании. Не далее как сегодня утром мне ее сообщили. Подобное совпадение проигнорировать просто невозможно, а потому я стала читать. Магазин на Пимлико-сквер, юго-запад 1, говорилось в объявлении, помещение на первом этаже площадью 21 кв. фут, имеется подвал и запасной выход. Сдается в аренду сроком на семь лет. Помещение свободно. Ниже следовал номер телефона риэлтерского агентства. Сроду не слыхала о таком – «Энструтер энд Прэтт». Подобные имена встречаются разве что в «Прайвит ай» 17. Я аккуратно сложила газету и убрала ее в сумку.

Уже смеркалось, когда я подошла к дому. От реки поднимался и клубился в воздухе туман. Несколько собачников, выгуливавших своих питомцев, покосились на меня. Кэролайн не уставала жаловаться, что наш маленький парк превратился в «Кеннел-клуб» 18 и все должны ходить, глядя под ноги, чтобы не вляпаться в дерьмо. Кэролайн ненавидела собак с той же силой, что и их владельцев.

Вообще, если разобраться хорошенько, на свете почти не было вещей и существ, которых бы она не ненавидела. Зато она признавала мою кошку. Я видела, что в доме у нее горит свет, сияет в незанавешенных окнах. Заметила также темно-синий «мерседес», запаркованный, как всегда, в спешке посреди улицы.

В нашем маленьком домике света не было. Но когда я приблизилась, кошка вспрыгнула на забор и прошлась по нему, вздернув хвост, напоминавший пучок пампасской травы. Она была голодна и раздражена сверх всякой меры и стрелой метнулась к двери, как только я начала отпирать ее. Потом в нетерпении потерлась боками о стенку. Она была полуперсом, и Ральф сперва хотел назвать ее Фарах – в честь покойной жены шаха, в которую, по его уверениям, был бешено влюблен в пятнадцатилетнем возрасте. Я же в ответ заявила, что это совершенно идиотская причина – называть кошку в честь какой-то шахини; и если он непременно настаивает на персидском имени, пусть это будет нечто более соответствующее. К тому же еще котенком она обещала вырасти до грандиозных размеров. Мы уже стали подумывать о кличке Фатима, но тут Ральф принялся уверять, что это вовсе не персидское, а египетское имя. В конце концов мы окрестили нашу любимицу Фатвой и попали в самую точку, потому как вскоре наша Фатва стала терроризировать округу с присущей мусульманским экстремистам безжалостностью. В этом она могла сравниться разве что с Кэролайн – видимо, поэтому Кэролайн и любила ее. Плюс еще тот факт, что мало какой соседской собаке удалось избежать ее острых когтей. Большой датский дог или чихуахуа – для нашей Фатвы все было едино, она рвала их в клочья. В связи с чем все, кроме Кэролайн, смотрели на нее, мягко говоря, косо. Зато местная ветеринарная лечебница просто процветала, и однажды в знак признания наших заслуг они прислали нам к Рождеству бутылку замечательного кларета.

Теперь же Фатва громко мурлыкала над миской с «Вискас», воображая, очевидно, что корм состоит из пропущенных через мясорубку гончих.

На кухонном столе лежала записка от Ральфа. Он советовал прочесть вырезку из газеты с рецензией на спектакль в «Ройял корт». Рецензия состояла из десяти строк, и имени Ральфа в ней не упоминалось. Мне стало грустно. Я знала Ральфа в те времена, когда он был королем голубого экрана и насмехался над критиками. «Кастраты, – называл он их, – воют, точно голодные псы, чтоб получить подачку». Теперь же он набрасывался на каждую газету и, проглядев ее, изо всех сил старался не выглядеть несчастным.