Прикид - Брук Кассандра - Страница 27

Я протянула руку и коснулась его лица. Мы поцеловались. Он гладил мои груди. Я запустила пальцы ему в волосы. Затем отпрянула и заглянула ему в глаза. Выражение их было столь недвусмысленно-простодушным, что я едва не рассмеялась. Я хотела его. И конечно же, у нас будет роман. Нет, начнется он не сейчас, не с этой секунды, позже. Мне нужно время. Мне нужны вечер, ночь и утро. Я понятия не имела о том, как все это будет развиваться и чем кончится. И задумываться об этом не хотелось. И я ощутила прилив радости, почувствовав себя испорченной и одновременно – свободной. Я хочу Джоша, и этого достаточно.

Достаточно для того, чтоб в самом скором времени ответить «да», когда он пригласит поужинать. И ответить «да» на вопрос: «Могу ли я остаться?»

Затем я поднялась, нежно, но твердо отстранила его руку и уже на лестничной площадке обернулась и подставила губы для поцелуя. И, сбегая вниз, чувствовала себя легкой, словно перышко.

Что ж, Анжела, сказала я себе, выходя на улицу, теперь ты будешь вести двойную жизнь.

Мне всегда казалось, что главный недостаток адюльтера сводится к чувству вины, которое положено постоянно ощущать. Оказалось, ничего подобного! Никакого чувства вины я не ощущала, и это повергло меня даже в некоторое замешательство. Мало того, я так и лучилась безмятежностью и добротой. Я возила Рейчел в зоопарк, кукольный театр, на уроки музыки, на речные прогулки, посещала бесчисленные школьные мероприятия и устраивала чудесные пикники за городом. Возможно, все же то было скрытое проявление чувства вины, но мне так не казалось. Уик-энды и вечера пролетали словно во сне, я чувствовала, что заряжена свежестью и чудесной неиссякаемой энергией, прекрасно отдавая себе отчет, в какой именно части тела расположен ее источник.

Что касается Ральфа, то жизнь с ним не могла быть более гармоничной. И не то чтобы у меня возникли серьезные причины усомниться, действительно ли я его люблю. О нет, любить его было так легко и приятно! В день, когда он узнал, что получил роль в «Дяде Ване», я быстренько нашла сиделку для Рейчел и угостила его роскошным обедом в Челси. На мне было платье с совершенно бесстыдным низким вырезом – Гейл настояла, чтобы я надела его. Платье от Сони Рикель, черное, с крошечной юбочкой, расшитой золотыми бабочками. Трудно придумать более кокетливый прикид. В глазах Ральфа даже загорелся хищный огонек, хорошо знакомый еще по тем дням, когда мне приходилось отшивать очередную куколку, которая буквально вешалась ему на шею. Я не испытывала чувства вины даже тогда, когда казалось, что на меня взирает вовсе не Ральф, а Джош. Даже прекрасно помня тот факт, что сперва апробировала этот наряд на Джоше в наш первый с ним вечер у него дома, когда он готовил еду на кухне, а я мелькала перед глазами и мешала.

Ральф осыпал меня комплиментами. В ответ я призналась, что совершенно счастлива, ничуть не покривив при этом душой. Я словно родилась заново. Я и представить себе не могла, что можно чувствовать себя такой живой и счастливой.

Возможно, я являлась также самой настоящей стервой – не специально, конечно, но тем не менее. Потому как в голове у меня иногда звучал голос: «Не смей, слышишь? Ты не должна!» Но я не желала прислушиваться к нему, предпочитая повиноваться совсем другим, куда более настойчивым и вкрадчивым голосам, твердившим: «Вперед, Анжела! Продолжай в том же духе!»

А в целом то был довольно странный период в моей жизни. Период перестройки и освобождения. Я почти не спала и почти не переставала улыбаться.

И все эти ощущения не имели ничего общего с чувством вины. Подключились и чисто внешние обстоятельства. Джош уехал на три недели, и мне уже начало казаться, что он никогда не вернется. Но ничего не оставалось делать, как ждать его возвращения или хотя бы звонка. Перед отъездом он подарил мне ожерелье с подвеской из аквамарина – пальцы его бережно уложили бледный камень в ложбинку между моими грудями. Теперь, любуясь втайне подарком, я всякий раз ощущала прикосновение его руки. А стоило только снять, и начинало казаться, что этих пальцев больше не будет, что он уже никогда не вернется. Потому что там, куда он отправлялся, всегда стреляли. И мне хотелось, чтобы он подыскал себе более мирное занятие – ну, к примеру, фотографировать сады или цветники. Но разве он не утратит всю свою сексуальную притягательность?..

Еще один повод для беспокойства создавала Кэролайн, что, впрочем, неудивительно. Я, разумеется, ничего не говорила ей о Джоше. Но Кэролайн всегда придерживалась убеждения, что если женщина счастлива, стало быть, у нее завелся любовник, а потому говорить не было нужды. Ну разве что назвать ей имя. С другой стороны, если б я рассказала ей о Джоше, удалось бы уберечься от присущей ей врожденной бестактности. Как-то утром она вдруг выдала:

– А этот твой дружок-фотограф… Что-то его давно не видно. Гарриет говорила, с ним работает какая-то невероятно хорошенькая девушка. Якобы ассистентка. Он всегда берет ее с собой в поездки. Правда, откуда ей это известно, непонятно, ведь он выкинул нашу Гарриет из постели ровно через пять минут, и на том они и расстались. Вообще, по словам Аманды, такие, как он, годятся всего на одну ночь. Я и сама такая же. Интересно, а может, мы с ним на этом сойдемся, а? Ты как думаешь? Ладно, как-нибудь напрошусь к нему вечерком, там и выяснится. К тому же я немного разбираюсь в фотографии, он начнет показывать мне свои работы, ну а дальше – дело техники. И потом, если у тебя в доме имеется темная комнатка для проявки, почему бы ею и не воспользоваться, верно, Анжела? И я узнаю, на что он годится, и доложу тебе на тот случай, если ты вдруг сама захочешь попробовать, идет?

Спасибо тебе, Кэролайн. Ничего себе, славное начало дня. Гейл, которая знала и понимала все без слов, увидела, как я покраснела, и сжала мне руку.

– Все это полная чушь, дорогая, – шепнула она. – Он не такой. Точно тебе говорю.

Но это утешило меня всего секунд на пять. Потому что через пять секунд я вдруг подумала: а Гейл-то откуда это известно, черт побери?

Словом, все складывалось из рук вон плохо. А ведь я даже еще не переспала с Джошем. Похоже, мне предстоит утешиться самым долгим несостоявшимся романом в Лондоне.

Собственные же интересы Кэролайн сосредоточились, сколь ни удивительно, на Ренато. Она заявила, что просто обожает красивых итальянцев, что в их присутствии каждая женщина начинает чувствовать себя королевой. Меня так и подмывало намекнуть ей, что Ренато наверняка очень скоро поймет, что перед ним далеко не королева, что временами Кэролайн бывает просто ужасна и невыносима. И что к тому же он с достоинством сносит свое вдовство и блюдет девственность дочери. Очевидно, Кэролайн прежде всего прельстило обращение «миледи». Ренато был не так глуп, чтобы не сообразить, что только очень богатая женщина будет каждый день заказывать на ленч белые трюфели. К тому же интерес Кэролайн подогревали рассказы Ренато о том, что невдалеке от Сиены у него имеется ферма и маленький виноградник и что он ездит туда каждый год в августе. Август был не за горами. Кэролайн начала прозрачно намекать на утехи и радости, которыми она готова осыпать его, если он пригласит ее с собой. Но Ренато, похоже, не понимал, куда она клонит.

– Но, миледи, там все очень примитивно, вам не понравится… – протянул он как-то раз после уже совсем прозрачного и недвусмысленного намека.

Примитивно!. – воскликнула Кэролайн, вышагивая рядом со мной через площадь к магазину. – Это именно то, что мне нужно! Секс среди виноградных лоз! Спелые ягоды, раздавленные телами. Пот. Вино из кожаных фляжек. – (Я не стала уточнять, что кожаные фляги – чисто испанское изобретение.) – Цикады. Соловьи на рассвете! – (Какие в августе соловьи, Кэролайн?) – О Боже, обнаженная, ничем не прикрытая грубая похоть и жажда страсти в тосканской ночи! – (Не стала я упоминать и о том, что вся грубая похоть и жажда страсти в Тоскане сводятся к гуляньям пьяных туристов, завывающих по ночам дурными голосами: «О, sole mio!».)