Урук-хай, или Путешествие Туда... - Байбородин Александр Владимирович - Страница 53

– Больше нет ничего, – сказал он, – только это.

Я опасливо покосился на туесок, пахло резко и непривычно.

– Не боись, – усмехнулся краешками губ Гхажш, – это тёртые орехи с горным мёдом и травы разные. Мы это едим, когда долго бежать приходится. Только ешь немного, и водой обязательно запивай.

Немного – это он мог бы и не говорить, там было меньше одной трети, и стаканчик был мал. Я осторожно запустил палец внутрь, собрал со стенок несколько капель вязкой зеленоватой массы и лизнул. Вкус был скорее горький, чем сладкий, но приятный. Я сидел неподалёку от Гхажша на свёрнутом буургха, слизывал с пальцев зелёную массу, прихлёбывал водой и размышлял, как мне понимать это «долго бежать». Означало ли оно, что до сих пор орки подолгу не бегали? Потому что этой, совсем непохожей по вкусу на мёд, штуки я до сих пор не пробовал. Или мне её не давали, как слишком ценный продукт?

Увлечённый раздумьями, я не заметил, как «ценный продукт» закончился. Мне стало стыдно, Гхажш просил не есть много, я повернулся к нему, намереваясь попросить извинения, и почувствовал, как внутри меня становится нестерпимо жарко. Словно кто-то раздувал во мне неукротимое пламя. Казалось, что кровь сейчас вскипит, и красный пар прорвёт кожу. Сознание затуманилось, а налившиеся, переполненные кровью глаза почти ничего не видели в окружающем багровом тумане. В ушах гулко, заглушая всякие звуки, стучало, и каждый удар отдавался в голове, причиняя жгучую боль.

Я смотрел на Гхажша, пытаясь понять, зачем он отравил меня. Он, опираясь на руки и стараясь приподняться, что-то кричал. Рот Гхажша открывался в немом, неслышимом для меня, крике, и мой полусгоревший рассудок, изо всех сил удерживающийся над поверхностью бушующего в голове пламени, понял, по губам прочёл: «Двигайся!!! Двигайся, дурак!!! Шевелись!!!» С трудом, будто ломая собственные кости, я двинул тяжёлой, налитой расплавленным свинцом, рукой. Движение другой руки далось ещё труднее. А немые, рвущиеся в крике, губы требовали: «Вставай, малой! Вставай! Двигайся!» Я поднимал себя медленно, словно гору волок на плечах. Цеплялся за бугорки и трещинки в валуне восковыми, плавящимися от каждого движения пальцами. Голова уже отказалась соображать, и только через глаза в спрятавшийся от нестерпимого жара разум проникало: «Давай, малой, давай! Делай что-нибудь! Хоть что-нибудь делай!» Меня повело в сторону, я еле успел переступить плохо слушающимися тяжёлыми ногами, и кто-то ехидный внутри головы насмешливо сказал: «Как корова на льду!» И пропел тонким скрипучим голоском дедушки Сэма: «А корова прыг-скок!» Ноги неуверенно переступили три шага. «А корова в лужицу прыг-дрыг!» И ноги сами повлекли меня вокруг валунов, приплясывая и привычно подлаживаясь под слова простецкой песенки. «А корова пьяная вбрызг-вдрызг! – задорно продолжил голосок в моей голове. – Влево шаг и вправо шаг, прыг вперёд и скок назад!» И понеслась! Жаль, что никто из хоббитов не видел той брызги-дрызги!

А может, оно и к лучшему. Вряд ли то, что я вытворял тогда, понравилось бы строгим ценителям. Когда Вас палит изнутри, а вместо крови в жилах кровавый кипяток, не до точности движений. Вместо выверенных до волоска коленец я выделывал нечто несуразное. Так непредсказуемо пляшет огонь лесного пожара. Мне казалось, что я сам обратился в огненный, безудержный пал, и за моей спиной остаётся обугленная трава. Окажись кто на моём пути, я и не заметил бы его, снёс бы с дороги, сжёг, как сжигает безжалостный пожар. А потом я утратил ощущение действительности, провалился в багровую тьму, и только Гхажш знает, что ещё происходило вокруг валунов. Но он о подробностях помалкивает, сколько я его не спрашивал.

Очухался я от громкого лязга собственных зубов. Челюсти стучали друг о друга мелким частым стуком, заглушая всякие звуки вокруг. Тело вместо давешнего жара было охвачено ледяным, ломотным холодом. Немудрено, я валялся поперёк русла ручья, в котором набирал для Гхажша воду. Вода с левого бока поднялась, как у плотины, и обтекала меня со всех сторон. Одежда была до последней нитки пропитана ледяной влагой. Я попытался сесть, промёрзшее насквозь тело нехотя послушалось. Накопившаяся вокруг меня вода радостно зашумела и убежала вниз по склону.

Солнце стояло ещё невысоко и почти не грело. Зато оно освещало живописную полянку между ручьём и валунами. Вид у полянки был такой, словно на ней неделю паслось стадо кабанов. Похоже, что на этом вытоптанном и перерытом пространстве не осталось ни одной живой травинки.

«Вылезай из ручья, – сказал голос Гхажша. Сам он обнаружился сидящим у ручья чуть ниже меня по склону. Без штанов, в одной безрукавке. Штаны он как раз стирал. – Или помочь?» Я отрицательно помотал головой и на четвереньках пополз к нему. Когда я добрался до него, он сунул мне в руки баклагу и сказал: «Пей!» Я снова помотал головой, вот уж чего-чего, а пить мне не хотелось. Скорее наоборот. От холода это бывает.

«Пей, я сказал! – прикрикнул Гхажш. – Подохнуть хочешь? Ты часа три в этой водичке пролежал. Скоро кровью кашлять будешь. Пей. Не знаю, где ты взял это зелье, но оно мёртвого на ноги поднимет, – он показал на свою ногу. – Видел?»

Нога за ночь утратила сизые оттенки и стала просто багровой. И опухоль спала. Если бы не цвет, то она бы выглядела обычной.

– Гнётся ещё плохо, – пожаловался Гхажш, пока я вливал в себя питьё энтов, – зато двигаться уже могу. А вчера с жизнью попрощался. Если так пойдёт, завтра прыгать буду, как кузнечик. Да пей, ты, – сказал он, увидев, что я отставил бутыль, – там ещё больше половины, обоим хватит.

– Хватит, – ответил ему я. – Мне уже хватит, – и принялся стаскивать с себя дерюгу. Её надо было побыстрее выжать. Я в самом деле чувствовал себя прекрасно. Мне казалось, что я старый нож, который бросили в горн, нагрели добела, а потом заново перековали и закалили. Звенело всё внутри от переполняющего тело радостного восторга и ощущения неизбывной силы и крепости. – Что это со мной было?

– Тебе же сказали, немного, – язвительно ответствовал Гхажш. – Здоров ваш народец пожрать. Это я ещё у вас там, на берегу, заметил. Того, что ты съел, пятерым на два дня хорошего бега хватило бы… Похоже, что это на тебя действует сильнее, чем на наших. Ты тут такое вытворял…