Артур-полководец - ап Хью Дэвид - Страница 17

Минуты через две девушка вернулась, держа в руках глиняный кувшин; она забралась на стол и резко свистнула.

– Корс Кант! – выкрикнула она, подняв кувшин над головой, словно мяч для крокета.

Юноша в испуге пригнулся; Брошенный девушкой кувшин он поймал за горлышко, при этом чуть не выронив арфу.

– Анлодда! – обиженно воскликнул он. С трудом сохранив равновесие, бард распластался на столе, едва удержав и арфу, и кувшин. Происшествие вызвало веселый рев толпы.

– В другой раз дай волю ногам, а не языку, Корс Кант Эвин! – посоветовала барду девушка. Она гордо запрокинула голову, тюрбан сполз с ее волос, и взорам гостей предстало огненное буйство локонов. Сползший тюрбан несколько повредил той царственности, которую хотела напустить на себя девушка. Она пронеслась по залу, словно фурия и исчезла за одной из мраморных колонн. Лицо Корса Канта помрачнело.

«История и судьба», – подумал Питер. Он не сводил глаз с колонны. Угадал он верно: как только бард завел песню, Анлодда тихонько вернулась и стала слушать, посматривая из-за тяжелого гобелена.

«Но кого же она предала?»

На гобелене был изображен арфист, выбирающийся из глубокой лощины на солнечный свет. Через плечо он оглядывался на отставшую женщину. В гобелене было что-то греческое.

Тут вдруг Питеру в голову пришла забавная мысль:

«Бриттский и сикамбрийский я понял легко и сразу, но не латынь.., а может быть, Ланселот не умеет говорить по-латински? – Впервые после прибытия в артуровские времена Питер начал рассуждать логически. – О Господи, молю тебя, пусть здесь действуют законы логики!»

Корс Кант оказался великолепным музыкантом. Он играл какую-то сложную мелодию, сопровождая ее замысловатыми стихами. «Попади это парень в наше время да заиграй на „Фенедере „Стратокастере“ , он бы озолотился, – решил Питер. – А может, он петрит в латыни?“ Питер придирчиво оглядел зал – нет ли где бумаги и пера, но – увы.

Беспокоила Питера и другая мысль: а не перешли ли Артус и Меровий на латынь именно потому, что этого языка Ланселот не понимал? Какие тайны у короля Артура от своего любимца?

Песня, исполняемая бардом, представляла собой довольно запутанную историю, в которой юноша повествовал о победе «Артуса – Dux Bellorum» над врагами – «вестами». На долю секунды Питер перенесся в свое время, и ему подумалось, что он слушает песню про чикагскую банду из шестидесятых. Но затем стихи заставили Питера призадуматься…

«Земля Вест-Секс… Уэссекс?»

Питер решил проверить свою догадку, обдумать логически, в какую же именно часть Англии он угодил. Лаборатория Уиллкса располагалась в двадцати милях южнее Бристоля, но как далеко он переместился географически?

Он слушал описание битвы и уразумел, что сакское королевство Уэссекс лежало прямо к востоку.

«Но, черт бы его подрал, где Уэссекс?» Питер закрыл глаза и сосредоточился. Обучаясь в Сэндхерсте, он ради интереса читал о войнах между Уэссексом и Мерсией. Там, где располагался Уэссекс – вернее, там, где он расположится через несколько столетий, – сейчас находились Дорсет, Хампшир, Уилтшир, Сомерсет.

«Ну а если все эти земли на востоке, значит, Камелот где-то в Девоне или Эйвоне».

А песня барда текла все дальше и дальше. Корс Кант уже пел минут сорок. Питер гадал, как ему удается заставить толпу внимать каждому его слову. В зале стояла тишина. Гости с замиранием сердца слушали барда и помалкивали даже во время довольно продолжительных проигрышей.

Одолев «вестов», Артур начал суд над их вождями. Если верить песне, судил он человек тридцать. Все они заслуживали наказания, описанные в куплетах песни. Кому-то досталось по три куплета, а кому-то и по пятнадцать. Кого-то утопили, кого-то повесили, кого-то морили голодом по полгода.

После этого судилища Артус, по всей вероятности, сильно утомился и отправился на север отмокать в древнеримских банях, в Aquae Sulis. «Теперь это местечко называется Бат», – понял Питер.

Он мысленно представил карту Великобритании и пробежался глазами по городам к югу от Бата.

И тут его озарило: Гластонберри. Мальчишкой Питер всегда думал, что Гластонберрийское аббатство – это руины Камелота. Руины были действительно жутко древними: некоторые из них датировались временами Христа, то есть стояли за полтысячи лет до времен короля Артура!

Мысль эта подействовала на Питера отрезвляюще. Питер представлял себе короля Артура затерянным в туманах античности.., а ведь он жил настолько же позже Рождества Христова, насколько Питер – позже войн Алой и Белой Розы!

Питер уселся поудобнее и почувствовал, что готов еще сколько угодно долго внимать эпохальному повествованию Корса Канта. Он отхлебнул вина и почувствовал, как приятное тепло разливается по телу.

Однако размышления не оставляли его. «От Бристоля в Гластонберри… Значат ли что-нибудь мили, когда речь идет о столетиях? – У Питера голова шла кругом. Бланделл утверждал, что он попадет в тело человека, „наиболее близкого по духу“, но не наиболее близкого географически. – О Господи, какое счастье, что я не угодил в какого-нибудь солдата на ирландской границе! Ну а Селли-то где приземлилась? И как она ухитрилась что-то такое сотворить, что получился мир, где целые города, народы, а может, и вся Англия перестали существовать?»

Прищурившись, Питер наблюдал за Гвинифрой. Та отодвинулась от него и принялась терзать юношу-барда. Жена Артура пыталась всеми силами отвлечь Корса Канта от игры на арфе. А девушка с волосами цвета багряной осенней листвы, прячась за гобеленом, метала в супругу Артура гневные взгляды, подобные молниям. Анлодду явно не радовало то внимание, которым Гвинифра одаривала Корса Канта.

Питер наблюдал за Гвинифрой – Гиневрой, стараясь не обращать внимания на то, как на нем самом сказывается это наблюдение. «А может, это она? Нет, слишком невероятно. Когда я обнаружил себя в теле Ланселота, я по-прежнему обладал своим умом, своей личностью». Гвинифра слишком легкомысленна. Не то чтобы дурочка, но ей явно не до политики. Разве сюда направила бы свои стопы ирландская террористка? Питер глянул на обворожительную грудь Гвинифры и стыдливо отвернулся. Он решительно вычеркнул Гвинифру из списка подозреваемых.

«Ну хорошо, моя сказочная фея, но где же ты прячешься? Ты уже узнала меня, поняла, что я явился сюда за тобой следом?»

Слова проплывали по сознанию Питера – слова из песни, которую он впервые услышал четверть века назад, в той жизни, которая осталась в лаборатории Уиллкса. Слова навязчиво лезли в голову, терзали, словно мигрень: «Soul of a woman…» .

Эту песню в тысяча девятьсот шестьдесят девятом он слушал дни и ночи напролет. Тогда ему было восемнадцать. Год выдался трудный. Питер тогда открыто восстал против собственного отца. Тот упорно настаивал на том, чтобы Питер отправлялся в паломничество на запад, то бишь поступал в Сэндхерст. А сам Питер, успевший недолго прослужить в армии, не желал отправляться никуда дальше Гайд-парка Карбэби-стрит и Альберт-Холла. Ну, и конечно, победу одержал отец.., как всегда.

«Soul of a woman». Для Питера эти слова имели особое значение. Его тогдашняя подружка, Зенобия Веджворт, бросила его ради оксфордского преподавателя. В тот день, когда Питер увидел их рука об руку в соборе, он отправился к парикмахеру, сбрил бороду, загнал кому-то всю свою коллекцию пластинок и позвонил в Сэндхерст, чтобы сказать: «Забирайте, я ваш, с потрохами».

Питер заморгал и очнулся от воспоминаний. «Будь он проклят, этот гашишный дым!» – мысленно выругался он.

Меровий и Артур, наклонив головы друг к другу, продолжали беседовать все так же негромко и доверительно. Ланселот, он же Питер, Слушал, не понимая ни слова, – он только знал, что разговор идет очень важный. «Записать бы, так, может, парень-бард помог бы мне понять, о чем речь, если, конечно, разбирается в латыни».

Питер полез в карман, кармана не обнаружил. Открыл кошель, не нашел там ничего, хоть отдаленно напоминающего бумагу и карандаш. – Он обернулся к мужчине, сидевшему слева от него.