Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Энциклопедический словарь (Р) - Брокгауз Ф. А. - Страница 44


44
Изменить размер шрифта:

В Риме существовали анналы, называвшиеся большими (maximi). Эти анналы возникли из ежегодных записей на деревянной, выкрашенной белым (album) доске, выставлявшейся на форуме старшим понтифексом (Pontifex maximos). По словам Цицерона, эти записи велись с самого начала Рима. Если-бы это было так, то Р. история имела бы под собою твердую почву. Но Нибур обратил внимание на другое место Цицерона, в сочинении о «республике», из которого видно, что первое засвидетельствованное анналами солнечное затмение относится к 354 году до Р. Хр.; остальные, более ранние, были высчитаны с помощью астрономии. Отсюда Нибур делал вывод, что большие анналы сохранились лишь со времени гальского погрома, во время которого деревянные доски вероятно сгорели в доме понтифекса. Но, по аналогии с средневековыми анналами, Нибур предполагал и в Риме существование частных анналов и семейных хроник, с самого начала республики. Такого рода анналы могли сохраниться в домах знати на Капитолии, который не был сожжен, и данные, в них заключавшиеся, составили остов древнейшей Р. истории; все что в ней жизненно, в чем ее сок и сила (Saft und Kraft), все, что придает ей связанность, передано потомству в песнях. Нибур предполагал, что некоторые отрывки из этих древнейших анналов сохранились подлинно в тексте Ливия, подобно тому, как в других местах Ливия он видел отрывки из древнего эпоса. Эти два источника истории, письменный — летописный и устный — эпический, текли порознь, пока не были соединены Фабием Пиктором. Такова стройная теория историографии, послужившая опорой Р. истории Нибура (доведенной до пунических войн).

Первое из ее оснований, гипотеза об эпическом элементе Р. истории, — подверглась серьезной научной критике со стороны Швеглера, в первом томе его <Romische Gescbichte>, вышедшем в 1853 г. Швеглер был последователем известной тюбингенской школы, положившей основание исторической критике новозаветных книг. От истории церкви он перешел к Р. истории. Основываясь на критическом анализе свидетельств об исторических песнях у римлян и на оценке характера этого народа, Швеглер отверг гипотезу о существовании эпоса в древнем Риме; но, отрицая поэтическое творчество римлян, он указал в римской истории народное творчество другого рода, основанное не на фантазии, а на рефлексии. Швеглер усмотрел в целом ряде мифов и исторических преданий этиологическое творчество, имевшее целью объяснить происхождение известного обряда, исторического памятника, поговорки или названия. Эти объяснения далеко не всегда основаны на преемственной исторической традиции, но во всяком случае выражают собой представление древних римлян об историческом их прошлом или быте и потому являются ценным материалом для историка. Гипотезу Нибура о ранней анналистике у римлян Швеглер усвоил. С этой точки зрения Швеглер счел возможным и со своей стороны воссоздать утраченную для нас историю древнейшего Рима и весь обширный первый том своей истории посвятил эпохе царей. Вследствие ранней смерти автора это замечательное сочинение было доведено лишь до Лициниевых законов. Почти одновременно с Швеглером и оба под одинаковым заглавием вышли два «исследования о достоверности ранней Р. истории»: одно немецкое, Брёкера — в защиту этой достоверности, другое английское, сэра Джорджа Корнваль Льюиса — в ультракритическом духе. Брёкер вернулся к донибуровской точке зрения: он причислял и время царей к историческим эпохам; известие, что Сервий Туллий дал римлянам общенародное собрание по сотням, было в его глазах также достоверно, как парламентарное правление при Людовике-Филиппе, а битва при Регильском оз. столь же хорошо засвидетельствованным фактом, как и сражение при Ватерлоо.

Более убедительными могли казаться его аргументы в пользу достоверности ранней республиканской истории. Главный его довод был заимствован из аналогии с немецкой историографией. Брёкер указывал на то, что ученые нашего времени лучше знают отдаленную от них эпоху Гогенштауфенов; чем знали ее историки, напр., эпохи реформации, отчасти потому, что с тех пор открыто много исторических памятников, отчасти потому, что, благодаря научной критике, исторический материал лучше разрабатывается. Такой же прогресс в историографии Брёкер признавал и у римлян, так что напр. Ливий мог быть, благодаря археологическим исследованиям Варрона, лучшим знатоком старины, чем Фабий Пиктор или Пизон. Рост и развитие Р. историографии от Фабия до Ливия нельзя не признать фактом, но Брёкер даже не пытался доказать, что эта эволюция совершалась лишь в направлении большей достоверности и не сопровождалась искусственным разукрашением и восполнением пробелов старины. Самая слабая сторона аргументации Брёкера — та, что, постоянно говоря о древних памятниках, которые были в распоряжении Р. историков литературной эпохи, он не принял на себя обязанности подробно исследовать, в чем именно заключались эти памятники и какое их историческое значение. Дж. К. Льюис, известный и как государственный человек, и как ученый, выступил против влияния Нибура, находя, что оно вызвало большое число противоречивых взглядов, вследствие которых Р. история хотя и находится в постоянном движении, но не двигается вперед. Основную ошибку Нибура и его школы Льюис усматривает в том, что они по отношению к Р. истории руководились признаками какой-то «внутренней очевидности», как будто истина может быть в истории устанавливаема иным путем, чем в других науках, а именно — таинственным чутьем историка. Этому направлению Льюис противопоставляет требования, чтобы историки применяли к древней истории те самые приемы, какие применяются в новой — те самые приемы, которыми руководится и суд, а именно требование, чтобы свидетельство исходило от очевидца. Льюис ссылается на Бейля, находившего, что различие между удостоверением очевидца и свидетельством понаслышке почти также велико, как различие между настоящей и фальшивой монетой. Проверка, с точки зрения этого принципа, Р. истории и составляет главную задачу труда Льюиса. Доказав, что римляне не имели до времен царя Пирра исторических данных, опиравшихся на современные свидетельства, Льюис пришел к выводу, что римская история должна быть признана недостоверною вплоть до эпохи этого царя. Он подвергает исследованию вопрос, располагали ли римляне, при отсутствии свидетельств современников, какими-либо другими источниками, которые могли бы придать ценность традиционной Р. истории, и по этому поводу подвергает отрицательной критике гипотезу Нибура о Р. эпосе и его веру в значение устной традиции. Льюис старается доказать, что память о важных событиях сохраняется в народе, при отсутствии письменных свидетельств, с помощью устной традиции не более 100 лет и только в самых редких случаях — до 150 или 180 лет, так что еще возможно допустить, что Фабий Циктор знал, благодаря преданию, о сожжении Рима галлами или даже о взятии Вей, но не более. Льюис высказывается решительно против самого метода Нибура — против применения к истории гипотез, с помощью которых Нибур наполнял пустые рамки в своем изображении. Льюис допускает гипотезы только в естественных науках, где они могут быть проверены опытом. Он настаивает, далее, на полной аналогии задач историка и судьи, который отказывается постановить приговор, когда у него нет под рукой свидетельства очевидцев. В виду полной недостоверности древней Р. истории; исследователь, по мнению Льюиса, должен отказаться от бесплодного искания несуществующего предмета и, не пытаясь разыскивать сокровища, уничтоженные временем, посвятить свою деятельность более достоверным эпохам Р. истории. Проведенный Льюисом с большой ученостью и последовательностью, критический принцип нашел себе блестящее подтверждение в знаменитой Р. истории Моммзена; утилитарный же принцип англ. исследователя не имел, к счастью, последователей. В вышедшем одновременно с сочинением Льюиса (1855 г.) первом томе своей истории Моммзен обходит молчанием эпоху царей, а истории республики до децемвирата, изложенной Швеглером на 700 стр., посвящает лишь немногим более одной страницы.