Игра с огнем - Гайворонская Елена Михайловна - Страница 10

Пестрый журнал, мягко прошелестев, плавно выскользнул из разжавшихся пальцев, скользнул вниз и остался лежать на темно-буром ковролине, мертвыми крыльями распластав глянцевые страницы.

– И что же Вы? – прерывающимся шепотом спросил Марк.

Георгий Аркадьевич резко выпрямился, толстые линзы воинственно сверкнули.

– За кого ты меня принимаешь?! – выкрикнул он высоким тенором, переходящим в фальцет. – Я – врач, а не какой-нибудь дикарь, чтобы приносить человеческие жертвы! Да спасение целого мира ни черта не стоит, если ради этого требуется загубить чью-то жизнь! Все эти годы мы прекрасно обходились без денег Литичевсколй, переживем и сейчас. Есть и другие возможности…

– Простите… Я не хотел Вас обидеть. Простите, пожалуйста.

– Ладно, – мгновенно остыл Георгий Аркадьевич, – чего там…

– Я просто думал: у нее есть право вести себя так… – Он низко нагнул голову, сцепив пальцы на затылке.

– У нее есть деньги. А в нашей стране, к сожалению, это куда больше, чем право… Ты был невменяем, а она, находясь в полном уме и здравии, вершит самосуд. Разве это нормально? Но хватит. Дело получило огласку. К счастью, муж этой леди – человек с безупречной репутацией, и очень этим дорожит. Он не связан с криминалом и не позволит жене ввязаться в дурно пахнущий конфликт, в ходе которого могут всплыть не самые приятные сведения из семейной биографии. Так что скоро она вернется на Запад, где и жила последние годы. Этот мир достаточно велик, чтобы разместиться вам обоим.

– Я надеюсь… – Еле слышно промолвил человек в кресле.

– Вот. – Вздохнув, врач отпер сейф, достал прозрачный пузырек с голубоватыми шариками и протянул собеседнику. – Если вдруг почувствуешь себя скверно. Не больше двух… Вообще, я не имею права этого делать… Препарат подлежит строжайшему контролю. Как наркотик. Но я тебе доверяю.

– Спасибо…

– И звони мне в любое время.

– Хорошо.

– Дать снотворное на эту ночь?

– Не надо. Спасибо Вам. За все…

Оставшись в кабинете, Георгий Аркадьевич подошел к окну. За железными боками теплиц возвышался желтый забор. Сразу за ним – шоссе, а далее лес, но их невозможно было видеть из-за этой стены, пролегавшей между, – словно железный занавес, граница двух миров…

Брак с Ниной, не удавшийся с самого начала, с течением времени переродился долгоиграющую пытку. Он всегда мечтал о детях – куче ребятишек. Она же не могла родить после перенесенного когда-то в юности аборта. Впрочем, Нину это обстоятельство нисколько не угнетало. Пройти курс лечения она отказалась наотрез. С блеском защитив кандидатскую, взялась за докторскую. Закрытые для всех границы чудесным образом утрачивали свою неприступность перед сотрудницей Института судебной медицины Ниной Риттер. За достаточно непродолжительное время она сумела облетать полмира, побывав на всевозможных симпозиумах, конференциях и просто в очередных отпусках.

По выходным Нина принимала клиентов. Перед их подъездом, пугая заполошных бабушек, тормозили черные «Волги» с синими стеклами и скучающими водителями в кожаных куртках. Выходили солидные дядечки в дорогих костюмах, дамочки в меховых манто с печатью заботы на умело накрашенных личиках. С ними Нина была само очарование. Перед ее лучезарной улыбкой меркли голливудские звезды.

Но стоило входной двери закрыться за последним визитером, как прелестная докторша преображалась точно по мановению волшебной палочки. В муже ее раздражало абсолютно все: очередное кофейное пятно на манжете сорочки, чайная ложечка, которая почему-то вечно выскальзывала из его пальцев, маниакальная забывчивость, когда, отправившись по магазинам, он непременно хоть что-нибудь – пачку масла, кефир, морковку, – все же умудрялся упустить из виду. Привычка вечно все разбрасывать или терять. Дурацкая улыбка. Неумение заводить нужные связи. Он старался как мог, но проклятые ложечки, как назло, все падали и падали, в походах за покупками не помогал даже блокнотик с записями, а однажды в метро у него вытащили кошелек с зарплатой… И всякий раз Нина убеждалась, что ее супруг – недоумок и полный кретин. Не спасло даже неожиданное назначение на освободившуюся должность главврача областной лечебницы, где Георгий работал с момента распределения. Возможно, Нина приложила к этому руку. Но безмозглый муж вместо того, чтобы научиться извлекать из нового поста максимум пользы, зачем-то принялся благоустраивать клинику, разводить теплицы, требовать ремонта и нормального питания для пациентов, с пеной у рта доказывая в вышестоящих инстанциях, что больные – тоже люди. А еще он всеми правдами и неправдами выклянчил где-то списанное оборудование и с группой таких же придурков-единомышленников занялся какими-то идиотскими экспериментами…

Георгий мучился тем, что мучает Нину, в глубине души задаваясь вопросом: почему она не разводится с ним? Они уже давно жили в разных комнатах, и Нина в свои сорок пять выглядела на тридцать четыре, а Георгий в пятьдесят – на все семьдесят… И все же она оставалась, ежечасно отравляя существование ему и себе, видимо, находя в том непонятную радость. Почему он продолжал это терпеть? Из-за невыявленного мазохизма? Инфантильности? Малодушия? Или от того, что, несмотря ни на что, продолжал находить Нину привлекательнейшей из женщин и в те редкие моменты, когда она по-королевски снисходила до близости с законным супругом, он, задыхаясь от счастья, продолжал наивно верить, что все еще можно изменить к лучшему? Сапожник без сапог… Специалист в области психиатрии, врачевавший чужие души, он был бессилен разобраться в своей собственной…

И все-таки она подала на развод. Однажды слякотным зимним вечером, за чашкой кофе будничным тоном сообщила о своем намерении разойтись, а заодно и разделить двухкомнатную квартиру в центре Москвы, оставшуюся Георгию от родителей. Он не стал возражать и вскоре переехал в область, поближе к работе, выменяв Нине неплохую «двушку» на Университете, которую она вскоре превратила в «трёшку» в Крылатском… Но это было намного позже. А тогда…

Георгий Риттер начал хождение по инстанциям. В каждом кабинете он доставал пеструю папку с формулами и выкладками, из которых следовало, что они с помощником-коллегой, доктором Захаркиным Михаилом Юрьевичем, сумели-таки сделать то, что до них не удавалось никому – синтезировать новый препарат, дающий, предположительно, высокий процент излечения от… Убеждал, доказывал, расписывал цепочки реакций… Оставалось самое главное: лекарство должно было быть опробовано, но не на кроликах и морских свинках…

Товарищи от высокой медицины сочувственно выслушивали его горячие доводы, скептически покачивая головами:

– А что будет, если каждый врач станет кормить людей изобретенными и лекарствами? Для работы с человеческим материалом основания должны быть очень вескими, уважаемый коллега…

Георгий Риттер ненавидел это словосочетание – «человеческий материал». За ним скрывались искалеченные судьбы, выплаканные глаза родственников пациентов: «Мы подпишем согласие на любой эксперимент – вдруг поможет…» Конечно ему было страшно. А кому не было? Ведь люди не кролики… Но он действительно верил в успех. Не подозревая того, что после его ухода из очередного кабинета, высокопоставленные коллеги крутили пальцами у висков, с сожалением констатируя, что работа в подобных заведениях наносит свой отпечаток…

Гора отказов росла, как злокачественная опухоль. Получив очередной, Георгий Аркадьевич в который раз шлепал по столу увесистой папкой:

– Ну все. С меня довольно.

– Вы не правы, – возражал коллега-соратник, молоденький врач Миша Захаркин. – Завтра будет новый день. Давайте обратимся в…

Помощь подоспела, как всегда, откуда менее всего ожидалась.

Нина, до сих пор наблюдавшая за метаниями супруга с презрительным скептицизмом, спросила однажды:

– Не пойму, чего ты хочешь?

Георгий остолбенел, поскольку жена давно перестала воспринимать его всерьез. Но, проглотив обиду, рискуя в очередной раз быть высмеянным, принялся объяснять.