Каникулы в Аризоне - Бродрик (Бродерик) Аннетт - Страница 23

Они услышали скрип колес по гравию.

– Это за тобой. Алисия говорила, что ее отец заедет за тобой, когда соберется в город. – Его глаза глядели спокойно и бесстрастно. – Поезжай с ним.

Пейдж кивнула, сраженная его вежливой невозмутимостью. У нее больше не было слов – он сказал все.

В дверях она задержалась, обернулась. У него дрогнуло лицо – или это ей почудилось, потому что через секунду он уже снова бестрепетно смотрел ей в глаза.

– Прощай, Хок. Береги себя.

– Ты тоже.

Она была рада, что никого не встретила по пути в комнату, которую делила с Алисией. Собрав то немногое, что уцелело в перипетиях последней недели, она вышла из трейлера навстречу Джону Энтони.

Пейдж казалось, что она целую вечность трясется на переднем сиденье пикапа. Но рано или поздно она доберется до Флагстафа.

Джон Энтони отвез ее в ближний городишко, где жил его брат. Пейдж первым делом позвонила в больницу к отцу. Новости были хорошие. Отца даже позвали к телефону. Его голос звучал бодро – гораздо бодрее, чем Пейдж предполагала. Запомни, Пейдж, старушка, от разбитого сердца не умирают.

Брат Джона, по замечательному совпадению, в тот день собирался во Флагстаф и взялся подвезти Пейдж. Она с благодарностью согласилась. Так началось ее путешествие в прежнюю жизнь. Она старалась занять голову первоочередными делами, которые надо будет сделать по приезде во Флагстаф: найти гостиницу; пройтись по магазинам; забыть Хока; принять горячую ванну; забыть Хока; навестить отца; пообедать; забыть Хока.

Пейдж откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

Попытаться забыть Хока – это будет самая тяжелая задача. Слишком много воспоминаний…

– Не хочешь поучиться ловить рыбу? – спросил Хок на второй день их каникул.

– А ты уверен, что рыбалка входит в учебную программу? – лениво ответила она.

Тяжесть в голове не располагала ни к каким действиям.

– Гм… – Он взъерошил и без того лохматую шевелюру. – Этот урок требует минимума усилий, а ничего лучше я не могу придумать. – Он легонько мазнул ее пальцем по щеке. – В наших-то обстоятельствах.

– Ну ладно. Только надеюсь, мне не будут ставить отметки. Иначе я попаду в отстающие.

Хок засмеялся. У него так блестели глаза, когда он смеялся, что Пейдж нарочно придумывала, как бы его рассмешить.

– Нет, тебе повезло на этой неделе. Ты у нас на больничном, и спросу с тебя никакого. Она вздохнула с нарочитым облегчением.

– В таком случае давай займемся всерьез нашим рыбным бизнесом.

К концу дня стало вполне ясно, что Пейдж далеко до совершенства. Закидывая удочку, она зацепляла сзади то ветку, то корягу, то, камни и наконец, когда леса скрутилась спиралью, признала свое поражение.

– Сдаешься? – спросил Хок.

– Пока ты меня не прогнал, надо сдаться.

– Тебе что же, не нравится ловить рыбу?

– Трудно сказать. Я же еще не попала крючком в воду. А что, кроме воды, где-нибудь еще водится рыба?

– Боюсь, что нет.

– Тогда я просто не знаю, нравится или нет. Я не пробовала.

Хок нашел на берегу тенистое место и предложил отдохнуть после трудового дня. Пейдж с готовностью согласилась. Любое пустячное усилие – и у нее плыло перед глазами.

Хок положил ее голову к себе на колени и ласково отвел волосы со лба.

– А на море ты тоже не пробовала ловить рыбу?

– Ты представляешь, во что бы я превратила те удочки?

Ей было так хорошо, так спокойно держать голову у него на коленях.

– Ну, с этим-то как раз проблем не будет. Там тебе забрасывать не придется, просто сиди и жди, пока клюнет. – Он улыбнулся. – Здорово щекочет нервы.

– А ты часто ездишь к морю?

– По настроению.

– Приятно, наверное, делать что хочешь и когда хочешь.

– Тут есть свои преимущества… и свои недостатки. Одиночество не всегда в радость.

– Ну, это улажено. Или ты уже забыл, что у тебя теперь на шее – жена?..

Тогда он сразу переменил тему: показал Пейдж на какую-то птицу, потом предложил ей пойти прилечь в палатке. Было несколько моментов, когда он мог сказать ей правду, но теперь Пейдж вынуждена была признать, что они приходились на тот период, когда ее голова еще не пришла в норму.

Он не хотел ее расстраивать, отрицая факт их супружества, и таким образом дал ей время влюбиться в него.

Пикап замедлил ход и выехал на шоссе. После тряской дороги контраст был разительный. Пейдж потерла голову. Боль окончательно ушла, но кое-какие провалы в памяти все-таки остались.

Она не помнила, как ей позвонили насчет отца, и полет на самолете – тоже. Если бы еще она не вообразила себе, что замужем! С чего это ей взбрело в голову?

Потому что ты бы никогда не разделили постель с мужчиной, не будучи связанной с ним узами брака, неумолимо подсказал ее внутренний голос.

Ах, это…

Да, это.

Но ведь все равно кончилось тем, что я отдалась ему.

Не раньше, чем поняла, как ты глубоки его любишь. Потребность выразить эту любовь пересилила аскетизм, который ты практиковали тридцать лет.

Пейдж нечего было возразить.

Уже стемнело, когда они въехали во Флагстаф. Пейдж попросила высадить ее в центре – надо было купить что-нибудь приличное из одежды. Брат Джона отказался взять с нее деньги, отговорившись тем, что им все равно было по пути.

К тому времени, как она выбрала подходящий костюм, шел уже десятый час. Она сняла номер в мотеле рядом с больницей, позвонила, чтобы узнать, как состояние отца, и решила отложить встречу с ним до утра. Поездка вымотала ее больше, чем она ожидала. Интересно, а сколько времени уйдет на то, чтобы сгладить переживания последней недели?

Восемь недель спустя она все еще мучилась этим вопросом.

– Что ты с собой делаешь, Пейдж? – встретил ее отец, когда она заехала навестить его дома, в Эль-Пасо. – Хочешь заработать сердечную недостаточность к тридцати пяти годам?

В свои пятьдесят четыре Филип Уинстон выглядел на десять лет моложе, хотя его каштановые волосы и тронула седина.

– Папа, ты опять за свое, не надо. В чем дело? Разве я так уж надрываюсь на работе? Разве я недоедаю? Недосыпаю? Нет, я работаю ровно столько же, сколько всегда. – Она наклонилась к нему, поцеловала. – Кроме того, я уже перестала контролировать твое здоровье, так зачем же обсуждать мое?

– И рад бы пообсуждать, да ты не даешь.

– А потому что обсуждать нечего.

– Дай Бог.

– Вот и хорошо. Я рада, что этот вопрос закрыт.

Они сидели во внутреннем дворике. Пейдж удобно расположилась рядом с отцом в шезлонге и потягивала из высокого запотевшего стакана чай со льдом, который принесла им Сара, строгая домоправительница Филипа.

– Все дело в том, дорогой доктор, что ты скучаешь и позволяешь разыграться своему воображению.

– Конечно, скучаю, Пейдж. Как же мне не скучать? Я уже две недели назад мог бы приступить к работе!

– Мог бы, – спокойно согласилась Пейдж. – А через неделю снова загремел бы в больницу.

– Знаешь что, я не инвалид и не хочу, чтобы со мной нянчились.

Пейдж посмотрела на него, и насмешливые искорки заплясали в ее глазах.

– Мы с тобой нянчимся, но не как с инвалидом, а как с капризным чадом, которое подвержено перепадам настроения и от которого можно ждать всяких штучек.

Она отпила еще глоток освежающего напитка, наблюдая за реакцией отца.

Он смотрел на нее, слегка оторопев:

Пейдж, которую он знал, не позволяла себе подобных дерзостей. Но, вероятно, у нее есть на то основания.

– Неужели я действительно так несносен?

– Представь. У меня лежат маленькие пациенты, которые гораздо более по-взрослому относятся к тому, что можно и чего нельзя после болезни. Не то что ты.

– Перепады настроения, говоришь?

– Вот-вот. Филип вздохнул.

– О'кей, буду вести себя хорошо.

– Никаких сверхусилий, па, просто чуть больше терпения. Поверь, мы все не меньше твоего хотим увидеть тебя снова в строю.

Он похлопал ее по руке.

– Ладно, матушка-гусыня, только, по-моему, Ты все-таки преувеличиваешь.