Без названия - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 17

Она чуть повысила тон, но не казалась в самом деле рассерженной. Она лишь играла возмущение, чтоб вызвать его на откровения. Он развел руками.

- Мне очень жаль.

Она тут же передразнила его.

- Мне тоже очень жаль... - и она вошла в спальню и закрыла за собой дверь. Севр понял, что его на грани провала. Если она позвонит в полицию и скажет, что он ждал свою сестру, сразу все станет ясно. Как избежать такого риска?... Как нейтрализовать эту женщину, чьим первым стремлением будет месть? И чем дальше он будет ее задерживать, тем хуже. И потом, придется еще все обЪяснять Мари-Лор, рискуя совсем ее напугать. Что ж? Не может же он задушить Доминику, чтоб не дать ей... Сжать руками шею... там, где кожа все нежнее, где бЪтся жизнь... Только чуть-чуть, чтоб посмотреть, что будет...

Дверь спальни снова открылась. Доминика надела легкий пеньюар, подпоясанный скользящим пояском, и сунула ноги в шлепанцы. Полуобнаженная она чувствовала себя вполне уверено. В руках у нее был флакон с красным лаком и маленькая кисточка.

- Раз вы долго собираетесь меня держать, - сказала она все так же и естественно, и нарочито-наигранно, - муж начнет беспокоиться. Тем хуже для вас.

- Он далеко, - проворчал Севр.

Она открыла флакон и начала красить ногти на левой руке.

- Три часа самолетом!

- Он ревнив?

- Да, и в то же время безразличен... потому что уже постарел, теперь. Все достаточно сложно. Он столько раз был перед лицом смерти, что каждый день для него - это подарок Провидения.

- Перед лицом смерти?

- Да... Он воевал, под Ораном, там, где война была особенно ужасна.

От красного лака ужасно пахло эфиром. Севр следил за осторожными движениями кисточки, которой молодая женщина действовала с исключительным вниманием, приоткрыв рот и сдвинув брови. Не отрывая глаз от ногтей, она наощупь отступила к креслу напротив Севра, и когда почувствовала бедром подлокотник, медленно села, опускаясь на одной ноге. Пеньюар распахнулся, и он увидел черный чулок на подвязке.

- Понять не могу, как это мы поженились, - продолжала она. - Тогда я еще не была его женой. Он женился на мне позже, когда мы жили в Испании, потому что испанцы на этот счет не шутят... Вы не поддержите? Левой рукой у меня не очень получается.

Она протянула флакон, опустила туда кисточку, и, вытаскивая ее, запачкала ему пальцы красным.

- О, извините... Это легко стереть, не волнуйтесь... Ваша жена не красит ногти?

- Она умерла, - буркнул Севр.

Она подняла на него глаза, заметила, что пеньюар распахнулся, не спеша запахнула его.

- Правда... мне очень жаль, - сказала она. - Давно?

- Два года назад.

- Это тоже входит в... в семейную тайну?

Севр откинул голову на спинку дивана, вытянул ноги, как чрезвычайноусталый человек.

- Вы думаете, я не вижу ваши ухищрения?... Кружите вокруг меня... откровенничаете... чтоб я раскололся, рассказал вам... Так ведь, верно?... Вам обязательно нужно знать, зачем я здесь!...

- О, совсем нет! Я, как вы говорите, откровенничаю, только лишь чтоб вы поняли, что я тоже попадала в переплеты и знаю, что это такое. Со мной такое бывало, что вам и не снилось... А мне кажется, вы из тех мужчин, которые вечно делают из мухи слона.

- Из мухи слона! - сЪязвил он. - Хорошо сказано!

Он внезапно выпрямился, наклонился к ней, сверкая глазами от гнева.

- Я умер, - выкрикнул он. - Понимаете?... У меня больше нет семьи, гражданского состояния, вы, понимающая все?... Меня похоронили, если хотите знать. На мою могилу навалили букетов и венков. Даже произнесли бы речь, если бы не торопились.

Она перестала мазать ногти, и смотрела на него с каким-то жадным восхищением. Он со стуком поставил флакон лака на стол и поднялся, начав ходить по комнате от стены к стене.

- Никто никогда больше не должен слышать обо мне, - продолжал он.

- А... ваша сестра?

- Она одна знает... Она должна привезти сюда деньги и одежду... Но, естественно, если вы меня выдадите...

- Я никогда никого не выдавала, - живо сказала она. - Но предпочла бы не быть замешанной в эту историю. Я тоже имею право на личную жизнь. А вы, кажется, об этом и не подозреваете.

- Что? Вы же приехали посмотреть, не пострадала ли квартира!...

- Это я вам так сказала.

- А есть и другая причина?

- Это вас не касается... Но если б я была мужчиной... хорошо воспитанным мужчиной... выложила бы все карты на стол... все карты... или ушла бы.

Они смотрели в упор друг на друга, снова став врагами. Севр сдался.

- Вас шокировало слово "выдавать"? Оно у меня вырвалось нечаянно. Если честно, не думаю, что вы на это способны. Но я в таком положении, что вынужден держать вас здесь, пока...

Она, подняв руки, трясла ладошками, чтоб лак поскорее просох.

- Никому никогда не удавалось удержать меня против моей воли, заявила она. - Вы будете первым. На что поспорим?

Наглость всегда мучила Севра.

- Прошу вас, - сказал он. - Постарайтесь понять.

- Я не такая идиотка. Не такому тюне как вы...

Вне себя, он повернулся к ней спиной и сразу почувствовал между лопаток слабый удар; она запустила в него подушкой с кресла.

- Прекратите, - крикнул он. - Это смешно!

Она схватила тяжелую хрустальную пепельницу и он едва успел пригнуться. Пепельница с грохотом ударилась о стену и на диван полетели окурки.

- Хватит!... Доминика!...

Он схватил ее в тот момент, когда она вцепилась, пытаясь приподнять тяжелую медную лампу в изголовье дивана. Она попробовала вырваться; он увидел прямо перед глазами красные ногти, проворно заломил ей одну руку за спину, но не успел уклониться от второй. Он выпустил ее; щеку жгло. Запыхавшаяся Доминика запахнула на груди пеньюар.

- Утритесь, - сказала она. - У вас кровь идет.

Она отступила к спальне. Он скатал платок в шарик и приложил к щеке. Ему хотелось броситься на нее и побить, как он никогда никого не бил.

- Советую вам запереться, - произнес он голосом, которого сам не узнал.

Она закрыла дверь и он услышал скрип задвижки.

- Вот черт! - выругался он, как будто нечаянно раздавил какую-то болотную гадину.

Он упал на диван, до глубины души потрясенный этой яростной дуэлью, от которой даже в его памяти осталось лишь смутное воспоминание... прикосновение к чуткому телу, к бедрам, рвущимся под руками... что-то нечистое, что ему хотелось разрушить, уничтожить...