Шпионский роман - Акунин Борис - Страница 6

Вдруг видит: идет девушка, одна-одинешенька, причем не из клуба, а с противоположной стороны. В руке у девушки белый узелок.

Рюха с дружками к ней вразвалочку, с трех сторон.

– Гляди, Вовчик, какая краля.

– Сеньорита, приглашаю станцевать танго.

– Цыпа, у меня руки замерзли, дозволь за пазухой погреть.

Короче, понесли жеребятину.

Девушка вправо, влево, назад – некуда деться, плотно обступили.

Но она ничего – не упрашивает, не кричит.

– Глазища-то, глазища, ишь сверкают, – сказал Рюха. – Пацаны, держите меня, я втрескался, падаю.

И правда сделал вид, что падает – повис у девушки на плечах.

Она его, похоже, стукнула, потому что Рюха заорал:

– Драться, лярва? Ты у меня щас выть будешь. – Толкнул девчонку в грудь, так что опрокинулась в сугроб, а сам навалился сверху.

На этом картина первая закончилась и началась вторая: те же и Зорро.

– Оставьте гражданку в покое! – подбегая, закричал Егор.

Уронил в сугроб одного, приложил об забор второго – те двое оказались сообразительные. Как поднялись, сразу дунули во все лопатки. Только с Рюхой пришлось повозиться.

Тот, вскочив с девушки, попробовал изобразить главную бандитскую коронку, «датский поцелуй», – это когда наносят три быстрых удара: правым кулаком в нос, левым локтем в солнечное сплетение, а коленом в пах. Этот подлый прием проходит, только когда врасплох, а против человека, готового к бою, он не работает.

Получив по сопатке, Рюха согнулся пополам и вдруг выдернул из голенища финку.

Махнул ею перед носом раз, другой. Прошипел:

– Всё, падла. Кранты тебе.

Баловства с холодным оружием Егор не одобрял и поступил с правонарушителем сурово. С бокса переключился на самбо, выкрутил Рюхе руку, да повернул так, что хрустнула кость. Пусть знает, гад.

Тот, взвыв, сел в снег, схватился за сломанное предплечье.

Теперь самое время было проявить галантность.

Егор нагнулся к девушке.

– Вы целы? Требуется медицинская помощь? (Он в такие минуты всегда говорил на «вы»).

Ничего ей хулиганы сделать не успели и никакая медпомощь, конечно, не требовалась. Просто хотелось получше рассмотреть. Вдруг уродина? Тогда можно будет сменить дислокацию и попробовать счастья сызнова, танцы-то еще не кончились.

Первое впечатление было: не красавица, но и не крокодилина. Личико худенькое. Широкий рот, в уголке родинка. А глаза и вправду огромные, сияющие – не соврал Рюха.

– Благодарю вас, со мной всё в порядке, просто очень испугалась. А вот этому человеку медицинская помощь необходима, – показала девушка на хулигана. – Вы сломали ему руку.

Встала, стряхнула с пальто снег, перекинула через плечо длиннющую косу.

«Интеллигенция», определил про себя Егор, потому что нормальные девушки таким тоном не говорят и выражений типа «благодарю вас» не употребляют. Ему сразу захотелось уйти в отрыв – охота была тратить время на цирлихи-манирлихи.

Но тут девушка его удивила. Бережно положив свой узелок, подобрала с земли выдранную заборную штакетину и подошла к стонущему Рюхе. Тот вжал голову в плечи, заслонился здоровой рукой, но девушка бить его не стала. Она переломила штакетину об колено и сказала:

– Дайте руку. Я наложу временную шину.

Приладила обе половинки прямо поверх ватника, прикрутила своим вязаным шарфом. Прикрикнула:

– И не нойте, сами виноваты.

Под фонарем было светло, и Егор разглядел, что кожа у нее белая-пребелая, как молоко. Длинные густые ресницы. Пальцы сильные, с коротко остриженными ногтями, без лаков-маникюров. А одета странно, не как современные девушки одеваются: длинное пальто с шалевым воротником, какая-то старорежимная шапочка.

Пока не решил, уйдет или останется – решил получше присмотреться.

– Теперь идите в травмопункт, – велела удивительная девушка. – Он должен круглосуточно работать.

Рюха шмыгнул носом, закряхтел, встал.

– Спасибо сказал бы, что ли, – сурово произнес Дорин.

Отойдя на безопасное расстояние, шпанец сплюнул.

– Барышне, само собой, спасибо. А тебе, гнида белобрысая, я еще железку в печень вставлю.

И побежал прочь, придерживая сломанную руку.

Началась картина третья: Зорро и спасенная дама.

Провожая взглядом побежденного неприятеля, Егор чувствовал, что девушка на него смотрит, глаз не сводит. Это было нормально.

– Вы врач? – обернулся он. – Или студентка на медицинском?

– Я санитарка.

– Даже не медсестра? – удивился он. – А чего не выучитесь?

Девушка на вопрос не ответила, вместо этого вдруг спросила:

– Зачем вы сломали ему руку? Нет, я понимаю, если бы это произошло во время драки, но я видела – вы сломали ее намеренно, когда он уже капитулировал.

Слово-то какое – «капитулировал», будто Франция в Компьене.

– Чтоб знал, гаденыш, как на людей ножом махать, – объяснил Егор.

– Вы что, жестокий?

В ее голосе прозвучала тревога, личико вытянулось.

– Ему же самому лучше будет. Привык силой действовать. Пусть походит месяц-другой в гипсе, поразмыслит над своей жизнью. А если б я был жестокий, то доставил бы его вместе с финкой в отделение, и впаяли бы ему два года. Железно.

Нож он подобрал, покрутил в руках – дрянь, обычная самоделка. Отломал рукоятку, зашвырнул в кусты.

– Как хорошо, что вы не жестокий. Это бы все испортило.

Она улыбнулась, да так ясно, с искренним восхищением, что сразу стало видно – Егор ей ужас до чего нравится.

Тогда-то он и решил: ладно, берем в прицел. Не Целиковская, конечно, но очень уж мирово улыбается.

– Меня Егор зовут. А вас?

– Надежда.

Предложил проводить.

Она нисколько не удивилась – словно это само собой разумелось. Взяла Егора под руку. То и дело поглядывала на него снизу вверх, помахивала узелком.

– Чего это? – спросил он.

– Пасха. И кулич. Освященные. Я в вешняковскую церковь ходила.

– Для бабушки, что ли? Болеет?

– Почему для бабушки? – удивилась Надя. – У меня нет бабушки, мы с папой живем.

– Что ж вы, комсомолка, а в церковь ходите?

– Я не комсомолка. А вы что, комсомолец?

И опять в ее голосе прозвучала непонятная тревога.

– Нет, – пренебрежительно пожал плечами Егор. Он уже полгода как стал кандидатом в члены ВКП(б), но с девушками о таких серьезных вещах предпочитал не говорить.

Она снова улыбнулась и так на него посмотрела, подняв свое худенькое личико, что Егору оставалось только наклониться и поцеловать ее в мягкие, удивительно горячие губы. Надежда ломаться не стала, сама обняла его и тоже стала целовать – быстро-быстро, в лоб, в щеки, в подбородок. Егор от подобного натиска даже малость опешил. А она еще шептала: «Точь-в-точь, ну просто точь-в-точь».

– Что «точь-в-точь»? – спросил он, задыхаясь.

– Такой, как я представляла. – И снова потянулась к нему губами. А минуту, или, может, пять минут спустя, сказала. – Пойдем ко мне. А то я больше не могу.

Вот тебе и «интеллигенция».

Он и сам уже не мог, всего колотило.

– А далеко?

– Нет, тут рядом, в Плющево.

Схватила его за руку, и они побежали – по белой заснеженной дорожке, по хрустящим лужам. Льдинки разлетались из-под ног, сверкали в тусклом электрическом свете.

Остановились перед зеленым забором, гладко выструганным и очень высоким. Вошли в калитку.

В глубине темнел дом – с терраской, с резными наличниками, с башенкой. Обычная дача, каких под Москвой видимо-невидимо, но Егору она показалась каким-то сказочным теремком.

– А что папаша-то? – шепнул Егор, поглядев на неосвещенные окна. – Спит?

– Его нет, он на дежурстве.

– А соседи?

– И соседей нет. Мы одни тут живем. У папы еще в гражданскую войну квартиру забрали, а дачу оставили. Потому что он врач.

– Тогда понятно.

– У папы руки хорошие, он тут всё сам устроил – и водопровод, и канализацию, и сад разбил. Только телефона нет, здесь ведь не Москва – область. Чаю попьем?