Небесные просторы - Брин Дэвид - Страница 42

Эмерсон почувствовал себя еще лучше, когда изображение миновало выступы вероятности и приблизилось к корме корабля.

Для Эмерсона это послужило первым намеком.

То, что он стал чувствовать себя лучше.

Как ни иронично, но это его встревожило.

На Джиджо, когда он, слабый, в бреду, с искалеченным телом и поврежденным мозгом, пришел в себя в древесном доме Сары, одно удовольствие превосходили все остальные. Оно было сильней успокаивающих мазей аптекарей-треки. Сильней удовлетворения от возвращавшегося здоровья, от ощущения силы в теле. Сильней удивительных видов, звуков и запахов Джиджо. Даже сильней мягкого любящего общества дорогой Сары. Одно благословение превосходило все остальное.

Это происходило, когда боль прекращалась.

Когда навязанная ему боль, запрограммированная в изувеченной коре головного мозга, неожиданно отпускала его — внезапное исчезновение врага ощущалось как своего рода экстаз.

Так происходило, когда он прекращал делать то, чего Не должен был делать. Например, пытаться вспомнить. Всякая попытка вспомнить вызывала волны острой боли. И вначале награда была даже еще более эффективной. Гедонистическое удовлетворение приходило после отказа от Попыток вспомнить.

И теперь Эмерсон испытывал нечто подобное.

О, это было не так интенсивно. Награды и антипатии проявлялись на гораздо более тонком уровне. Он вообще мог бы не заметить этого, если бы не битвы, проведенные на Джиджо, когда он учился упрямо преодолевать боль. Так преследуемая дичь обращается против хищника… и тогда охотник может стать преследуемым. Это был жестокий урок, но со временем он его усвоил.

Не… здесь… подумал он, с трудом формируя слова, по одному за раз, чтобы ухватить свирепую решимость.

Возвращайся… назад…

Все равно что идешь против сильного ветра или плывешь против течения. Всякий раз как голографическое изображение приближалось к носу корабля, он испытывал в себе странное ощущение. Как будто сам концепт этой части «Стремительного» был необычным и почему-то неправильным. Все равно что пытаешься представить себе пятое измерение.

Больше того, очевидно, с компьютерами происходило то же самое. Инструменты упрямились. Как только изображение доходило до первого набора выступов, камера начинала отклоняться в сторону, пропускала цель и возвращалась к корме.

Эмерсон испустил поток проклятий и брани. Этот поток, богатый и выразительный, выходил так же легко, как когда-то, до ранения, вообще речь. Подобно песням или стихам, бранные выражения исходили из того участка мозга, который не был затронут Древними. Этот поток нецензурностей произвел на Эмерсона успокоительное воздействие, и он отвернулся от искусственных орудий и образов. И наоборот, прижался лицом к выпуклому окну, сделанному из какого-то прозрачного, необыкновенно прочного материала, который не смогли воспроизвести самые передовые технологии Земли. Эмерсон посмотрел вперед, в сторону носа «Стремительного».

Впечатление такое, словно смотришь через собственное слепое пятно. Но он сосредоточился, сопротивляясь чувству отвращения с помощью приемов, которыми овладел на Джиджо.

И наконец ему удалось разглядеть в темноте какое-то движение.

Чувствуя его сильное желание видеть, симбионт реук скользнул вперед и вниз, покрыв своей пленкой глаза — переводя, усиливая, меняя цвета, пока Эмерсон удовлетворенно и удивленно не хмыкнул.

Вокруг носа «Стремительного» собрались какие-то объекты. Это роботы или существа, похожие на маленькие корабли. Они мечутся из стороны в сторону у той части корпуса, о которой, кажется, все забыли!

Эмерсон видел, как вспыхивают язычки яркого пламени. Отблески химического огня.

Он не стал тратить времени на проклятия. На четвереньках выбрался из своего обсервационного купола, построенного какой-то расой, гораздо меньше людей, которая владела этим кораблем до того, как он через пятые руки не был продан невежественным волчатам, только что вышедшим из изоляции, такой глубокой, что вся вселенная дивилась, как это они выжили в одиночестве.

У него не было возможности рассказать о своем открытии. Не было слов, чтобы прокричать в интерком. Если он отправится в ситуационную комнату, схватит Джиллиан за плечи и заставит посмотреть вперед, она, вероятно, так и сделает. Но сколько времени на это потребуется?

Что еще хуже, это может означать риск для ее жизни. Какие бы средства ни использовали эти существа, нацеливая это свое заклинание, оно в чем-то сходно с той обработкой, которой подвергли его, и Эмерсон узнавал в этом знакомую безжалостность. Те, кто это делает, могут уловить настороженность Джиллиан и поспешно заставить замолчать, действуя через ее пси-способности.

Он не может рисковать и подвергать ее опасности.

Сара? Прити? Они его друзья и дороги ему. Та же самая логика справедлива и по отношению к другим членам экипажа «Стремительного». К тому же у остальных слишком мало времени, чтобы быть полезными. Иногда приходится действовать самому.

Поэтому Эмерсон побежал. Он выбежал в просторный ангар — внешний шлюз, который заполняет нос «Стремительного». Все меньшие корабли, которые стояли тут на причале, когда «Стремительный» покидал Землю, теперь исчезли. Второй по размерам корабль и скиф потеряны на Китрупе вместе с Орли и остальными. И еще до этого капитанский катер взорвался в Мелком скоплении — это была первая ужасная цена, которую пришлось заплатить за сокровище Крайдайки.

Теперь в доке только маленькие теннанинские разведчики, взятые из старых кораблей, оживленных экипажем. Каким знакомым кажется вход в одно из этих бронированных суденышек. Он делал это однажды и раньше — включал двигатели, сражался с приборами, созданными для расы с гораздо более мощными руками, и привел в действие механизмы, которые направили кораблик по узкому рельсу в туннель и выбросили в…

Эмерсон постарался забыть об этом последнем старте, иначе решимость могла бы его покинуть. Вместо этого он сосредоточился на экранах и шкалах приборов, показания которых больше не может читать, надеясь, что старые навыки, мастерство и удача Ифни помешают ему отлететь от приборов в тот момент, когда корабль минует внешние двери.

В его сознании возникла непрошеная песня-гимн пилоту, устремляющемуся в черную бездну, но Эмерсон стиснул зубы и не стал произносить ее вслух. Он был слишком занят для этого.

Если бы у него была возможность мыслить отчетливыми фразами, Эмерсон, возможно, удивился бы тому, что пытается сделать и как он сумеет помешать нападающим. На маленьком разведчике есть оружие, но год назад он не сумел с ним справиться. А теперь не может даже прочесть показания приборов.

Тем не менее он может поднять шум. Отвлечь нападающих. Сбросить их покров иллюзий и предупредить экипаж землян о грозящей опасности.

Но что это за опасность?

Не важно. Эмерсон знал, что его мозг больше не способен решать сложные проблемы. Если все, чего он добьется, это привлечет внимание зангов и заставит их обратить защитный гнев против нарушителей, этого будет достаточно.

Раненый Фрактальный Мир повернулся перед ним, когда шлюз закрылся и Эмерсон осторожно привел в действие двигатели корабля, направляя его в сторону нападающих. По мере приближения волны отвращения стремление повернуть назад все усиливались. Боль и удовольствие, отвращение и зачарованность — эти и многие другие чувства накатывались на него каждый раз-, как взор или мысли Эмерсона уходили от того, что делается впереди, наказывали каждую попытку сосредоточиться. Без опыта, полученного на Джиджо, он не сумел бы преодолеть такую концентрацию. Но Эмерсон многому научился. Он научился искать неприятностей — как ребенок все время трогает выпадающий зуб, привлеченный новыми приступами боли, пока старый зуб не уступит место новому.

Помог и маленький реук. Чувствуя его потребности, он продолжал менять цвета, передавая ускользающие образы, Добиваясь превращения их в отчетливые очертания.

Это машины.