Безногий ас - Брикхилл Пол - Страница 81

Танстолл положил записку в свой бумажник. Однако через пару дней немцы устроили обыск в нескольких комнатах. Когда они вломились в комнату Танстолла, бумажник лежал прямо на нарах. Танстолл поспешно схватил его, но это вызвало подозрения, и немец приказал: «Отдайте!» Танстолл быстро выкинул бумажник в окно, однако он, к несчастью, упал в нескольких шагах от капитана Эггерса, и Эггерс подобрал его.

Это несколько тревожило, но в течение трех недель ничего не происходило, и Бадер начал думать, что все обошлось. Однако потом Эггерс поднял его в 6 утра, сообщив:

«Поднимайтесь, подполковник. Мы везем вас в Лейпциг».

«Какого дьявола?» — ранний подъем не улучшил настроения Бадера.

«Befehl ist Befehl», — таинственно ответил Эггерс.

Бадера усадили в автомобиль, втиснув между охранниками. Он был бы рад вырваться из мрачной старой крепости, однако мучила неизвестность. В Лейпциге его привели к мрачному офицеру сидевшему за огромным столом. Шестое чувство предупредило Бадера, что наступил опасный момент. Немец перелистал лежащие перед ним бумаги и поднял на Бадера холодные голубые глаза.

«Против вас выдвинуты два обвинения, подполковник. Первое. Еще со времени помещения в Офлаг IVC вы подстрекали офицеров к неповиновению и сопротивлению. Дисциплина резко упала. — Его голос был подчеркнуто ледяным. — Что вы можете ответить на обвинение в подстрекательстве к мятежу?»

«Я просто не понимаю, о чем идет речь».

«Ладно, дальше. У меня есть более серьезное обвинение против вас. — Пауза. — Обвинение в шпионаже!»

Снова пауза.

«Мы перехватили письмо, которое вы пытались переслать домой, со сведениями военного характера».

Бадер наклонился вперед и увидел на столе листок, который он отдал Танстоллу. Последняя строка была жирно подчеркнута, и он вспомнил провокационные замечания относительно бомбежек.

Немец повторил:

«Военная информация! Пытаться переслать такое сообщение, значит быть замешанным в шпионаже. Это может иметь самые серьезные последствия для вас. Вас могут расстрелять за это».

С внезапным облегчением Бадер улыбнулся, так как не чувствовал за собой вины, и сказал решительно:

«Вы несете полную чушь. Я, британский офицер, уже долгое время сижу в ваших лагерях, в полной военной форме… Как вы можете обвинить в шпионаже пленного офицера в мундире?»

Похоже, немец об этом просто не думал, так как он на мгновение смутился, но потом снова перешел в атаку:

«Тем не менее, вы пытались передать информацию».

Бадер ответил:

«Я буду пытаться. Как будет любой другой. Но это не делает меня шпионом. Вот он я. Вы видите на мне мундир. Вы держите меня. Как вы можете обвинять меня в шпионаже?»

Какое-то время они спорили, пока пленный не взял верх. Немец встал и проворчал:

«Достаточно. Но вы должны быть готовы к военному трибуналу в Берлине по этому вопросу».

Бадер вышел из комнаты с уверенным видом, но пока его везли на автомобиле обратно в Кольдиц, его уверенность изрядно поколебалась. На полпути его посетила неожиданная мысль… Это будет неплохой шанс бежать, и такой случай нельзя упускать.

Следующие два дня он постоянно шептался с Джеффри Стефенсоном и Питером Стори-Пью, молодым пехотным лейтенантом. Они обсудили идею с комитетом по побегам. Они выползут из стрельчатого окна на покатую крышу высоко над внутренним двориком и на достаточном расстоянии от прожекторов. Любым способом они должны переползти конек крыши и попасть на немецкую половину замка. Там, скрываясь в тени и карабкаясь по крышам, они должны оказаться в том месте, где проходит кабель громоотвода, уходящий в землю, до которой было более 100 футов. Соскользнув вниз, они должны сбросить веревку в сухой ров глубиной 40 футов, перелезть через два забора из колючей проволоки и террасы, засеянные противопехотными минами, после чего следовало добраться до Швейцарии. Не будет ли комитет по побегам столь любезен, что достанет немного немецких марок, подложные бумаги и кое-какие другие мелочи?

Хоу попытался тактично объяснить:

«Ты не сможешь это сделать. Две или три группы пытались проделать нечто подобное и чуть не свернули себе шеи. Они были хорошо подготовленными атлетами. Мне жаль, но без ног ты ничего не сможешь сделать».

Бадер уперся:

«Полная чушь. Конечно, я смогу».

Последовал жаркий спор, но комитет с сожалением признался, что не может достать марки и документы.

Через несколько дней Бадер вместе с несколькими поляками снова попытался найти дорогу из замка. Один из поляков, сняв решетку, сумел проникнуть в канализацию. Он долго ползал по скользким вонючим трубам, разыскивая выход. Он ползал по канализации целый час и вернулся, сообщив, что труба становилась все уже и уже, пока он чуть не застрял. Однако под землей имелись и другие трубы, поэтому можно было совершить новую попытку. Равинский совершил еще несколько походов в подземный лабиринт, но все трубы заканчивались либо сужением, либо просто бетонной пробкой. Теперь они знали, что выбраться через канализацию невозможно.

После этого Бадер понял, что нет смысла биться головой в стену. Несмотря на внешнюю браваду, он понял, что сбежать из Кольдица не удастся. Хотя он не стал лучше относиться к немцам, по крайней мере, он перестал думать об авиакрыле Тангмера и боях. Теперь он принадлежал иному миру.

После того как он смирился, следовало найти какую-то компенсацию. Одним из вариантов стал Суинберн. Достаточно странный способ эскапизма для столь деятельного человека, который был явным экстравертом, но так оно и было. Тельма, зная его, прислала несколько книг стихов, и он перечитывал их почти каждый день, не уставая восхищаться сардоническими насмешками Суинберна над судьбой.

Помогало и другое. Заключенные раздобыли радиоприемник и тайно слушали его. Они знали о Сталинграде и Аламейне, и с каждым днем становилось все более ясно, что конец войны приближается.

Один армейский офицер написал домой; «Сегодня пил чай с Дугласом Бадером и ушел от него в таком состоянии, словно хлопнул несколько коктейлей».

Немного угнетали мысли о возможном военном трибунале в Берлине, но с этим нечего нельзя было поделать. Впрочем, изредка он позволял себе, сделав каменное лицо, спросить у Эггеса: «Ну, как там движется заседание трибунала?» Капитан немедленно заверял его, что сразу сообщит, как только узнает что-нибудь сам. И вот тогда подполковник уже не будет выглядеть таким довольным. Бадер с этим охотно соглашался.

Но пришел день, когда Эггерс сам затронул эту не слишком приятную тему. Он сообщил, что вопрос о трибунале закрыт. Бадер постарался подавить вздох облегчения, заявив ехидно:

«Повезло так повезло».

Другим развлечением стала игра в стулбол — развлечение, придуманное в Кольдице, чтобы как-то сбросить напряжение. В булыжном дворике замка две команды играли в футбол без правил. Запрещалось только убивать своего противника, но временно придушить — пожалуйста. В такой игре рефери считался ненужной роскошью. Никакой разметки поля не существовало — как ее нанести на булыжники? Гол засчитывался, когда мяч попадал в стул, на котором сидел вратарь, отчаянно размахивавший руками и ногами. Впрочем, это плохо помогало. Вопящий клубок тел обычно довольно быстро сбрасывал его на булыжники. Бадер не мог играть в поле, однако был азартный вратарем. Полевые игроки начинали злобно шипеть, когда им доставалось металлическими протезами. Наконец умная, но слишком прочная голова Дика Хоу врезалась в правое колено, смяв шарнир. Бадер сумел кое-как его выправить, но искусственное колено начало подозрительно похрустывать. Бадеру пришлось прекратить играть, чтобы не остаться вообще без протезов.

Он и так уже испытывал проблемы со своими протезами, и немцы водили его в деревенскую мастерскую, чтобы отремонтировать их. Позднее Бадер писал Тельме: «Кризис с протезами миновал. Маленький человечек приклепал заплатку на трещину на колене. Можешь передать парням, которые делали протез, что я совершенно разбил колено. Обойму и шарнир пришлось капитально перебирать и смазывать. Работа сделана прекрасно, шарнир снова действует, однако я хотел бы получить новый правый протез, милая».