А может, в этот раз? - Бреттон Барбара - Страница 2

Кристина включила лампу в салоне. Слейд заслонился костлявой рукой от слепящего света. Видимость утонченной изысканности – маска, которую он выбрал для себя и но­сил не снимая, сошла во сне, и Кристина невольно потяну­лась к выключателю. Смотреть на него сейчас было равносильно тому, что подглядывать за человеком, уверен­ным, что он находится в одиночестве. Джо сумел бы оце­нить иронию ситуации. Странный жест для женщины, зарабатывающей на жизнь вторжением в то, что принято считать личной жизнью.

– Знаешь, – сказала как-то давняя подруга Кристи­ны Терри Лайн, – у меня есть для тебя один молодой фотограф. Я думаю, вам стоит встретиться. Правда, вряд ли ты поблагодаришь меня за такое знакомство.

– Почему? – спросила Кристина, оторвав взгляд от тарелки с салатом из молодой спаржи. – Он что, плохой фотограф?

– Напротив, – возразила Терри. – Фотограф-то он замечательный, а человек – дрянь.

– И в чем же это выражается?

– Он оппортунист.

– Где ты найдешь неооппортуниста среди фотографов? Это часть его профессии. Так он талантливый оппортунист?

– Очень. Он далеко пойдет, Крис, и, думаю, будет полезен для твоей работы в журнале.

– Тащи его ко мне, – сказала тогда Кристина. – Позволь мне самой составить о нем впечатление.

Этот разговор состоялся два года назад, но Кристина до сих пор так и не смогла решить для себя, к какой категория отнести Слейда. С равным успехом его можно было назвать и праведником, и грешником. Но это объяснялось не нрав­ственными принципами ее фотографа или, скорее, их отсут­ствием, а возрастом: Слейд был очень и очень молод.

Как только Кристина поняла это, она стала относиться к Слейду как к подростку, которого необходимо защищать и оберегать от превратностей жизни. Ему требовался на­ставник, поводырь, и, как ребенка, его нельзя было пере­гружать работой, дабы не переутомился. Толчок в нужном направлении – и из него мог получиться неплохой человек. Слейд был в ее глазах вундеркиндом, которому еще пред­стоит раскрыться во всей полноте своего таланта, и Кристи­на чувствовала себя обязанной дать ему этот толчок в большую жизнь.

На сегодняшний момент у него пока еще почти ничего не было: ни жены, ни детей, ни квартиры, ни даже машины. Он стрелял сигареты у фотомоделей и напрашивался в по­путчики к помощникам продюсеров. Из вещей он владел двумя парами джинсов и одной рубашкой, а все его фото­оборудование помещалось, в кожаный рюкзак размерами с хозяйственную сумку. У него никогда не бывало в достатке ни времени, ни денег, но зато таланта с лихвой хватило бы на дюжину собратьев по цеху.

Она любила его. Не так, как ему бы того хотелось, но любовью сестры к младшему братишке.

Или так, как она могла бы любить сына.

– Черт, – пробормотала Кристина, прижавшись лбом к холодному стеклу.

Хорошо, что уже стемнело и никто не мог видеть ее лица. Еще немного, и она разрыдается. И это при том, что многие, знавшие Кристину достаточно близко, могли бы поклясться, что она вообще не способна на переживания. Никто не замечал ни малейшей натяжки в ее улыбке, когда она присутствовала на крестинах у своей многочисленной родни или на детском празднике.

И вот сейчас переживания нахлынули вновь. Сердце сжа­лось от мучительной боли, внезапно стало трудно дышать.

Удивительно, что этот поток эмоций невольно вызывал юный фотограф, британец с красиво очерченным ртом и глазами повесы. Любая из приятельниц Кристины наверня­ка предпочла бы съесть его живьем, а не кормить молочком и печеньем, словно ребеночка. Очевидно, что-то в ее гормо­нальной системе сдвинулось, если она испытывала желание усыновить молодого человека вместо того, чтобы уложить его в постель.

Кристина, ты трогательное исключение из общего правила. Судьба преподносит тебе подарок в самом яв­ном, обнаженном виде, а ты делаешь вид, будто не пони­маешь, что с этим делать.

Намекни она, и Слейд с удовольствием позволил бы делать с ним все, что ей захочется, на этих роскошных кожаных сиденьях. По правде говоря, мужчин у Кристины не было очень давно. Если быть до конца откровенной, она не помнила, когда в последний раз мечтала о пылком сексе с незнакомцем или даже о средней пылкости сексе с тем, кого она знала. С тех пор как она развелась, Кристина всю свою энергию, все свое время направляла на карьеру. Рабо­та была для нее и любовником, и ребенком, и если она и не была счастлива, то уж, во всяком случае, чувствовала пол­ное удовлетворение, чем в наши дни далеко не каждый мо­жет похвастаться.

Успешная карьера, отсутствие финансовых проблем, плот­но заполненный досуг – чего еще желать?! Просить у судьбы больше – Бога гневить. Надо было ей усвоить эту истину раньше, когда они с Джо были женаты. Тогда она почему-то считала, что имеет все права на то, чтобы быть счастливой. Глупышка, тогда она верила в возможность сча­стья, этой придуманной людьми иллюзии.

– Давай побыстрее, – уже громче сказала она. – Я плачу водителю повременно.

– Кофе, – капризно протянул Слейд, прикрывая зевок.

– Выбирайся из машины, а там поговорим.

С этими словами, предоставив фотографа самому себе, она вышла из лимузина, чтобы расплатиться с водителем. Пока Кристина выписывала водителю чек, Слейд что-то недовольно бурчал, силясь встать.

– Рад был снова свидеться с вами, миссис Кэннон, – приподняв кепку, сказал шофер.

Реакция оказалась прогнозируемой. Кристина всегда пе­реплачивала лишних пять процентов от суммы, а потом ру­гала себя за это. Простушка из Невады всегда жила в ней, стремясь прорваться наружу сквозь внешний лоск. Как и во всех провинциалах, в ней постоянно давало о себе знать желание доказать себе и окружающим, что ты «не хуже городских», и, как обычно, из этого ничего не получалось. Помнилось, Джо не щадил ее, высмеивая ее западный но­совой выговор, который особенно сильно проявлялся, когда она бывала возбуждена или рассержена. Его же собствен­ный нью-йоркский акцент, такой густой, что его можно было ножом резать, его нисколько не волновал.

Впрочем, он всегда был вполне уверен в себе, чувство­вал себя вполне уютно в любой обстановке и знал, чего хочет от жизни. В колледже она его то ненавидела, то зави­довала черной завистью, втайне мечтая обладать хоть час­тицей его самоуверенности и таланта. Все, чего она добилась, она добивалась поистине зверским трудом. Чтобы научить­ся тому, что давалось ему играючи, ей приходилось тру­диться вдвое, втрое больше; и так продолжалось и потом, когда оба стали работать. Каждый шаг по служебной лест­нице давался ей кровью и потом.

Между тем Слейд наконец высунул голову, глотнул воз­духа и снова скрылся в лимузине.

– Я могу привести его в чувство, чтобы он дошел до дома, миссис Кэннон, – любезно предложил шофер, – но хотите ли этого вы?

Кристина улыбнулась как можно лучезарнее:

– Он совершенно безобиден, и как только выпьет кофе, будет совсем молодцом.

– Тогда я помогу ему дойти.

Кристина медленно шла по тропинке к парадному входу. Воздух был напоен запахом влажной земли и диких цветов. Кусты азалии на клумбе у двери разрослись. Давно не каса­лась их рука садовника, и, предоставленные самим себе, растения раскинули корни, пустив молодые побеги на тро­пинке. Кристина своими руками посадила каждую из этих пятнадцати азалий, восемь гортензий и пару деревьев под окнами кухни.

– Прибереги что-нибудь для посадки на следующий год, – сказал ей тогда Джо, наблюдавший за ней со ступе­нек крыльца, – этот дом нам послужит еще не один год.

Удивительно, но Джо как в воду глядел. Брак их изжил себя, а дом продолжал служить.

Миссис Мак-Марпи начала плакать в ту самую секунду, как они оказались в западной части города. Нью-Йорк предстал перед ней не в лучшем виде, но в эти суетливые часы июльского будничного вечера другого трудно было ожидать. Впрочем, насколько мог судить Джо, за исключе­нием некоторых издателей, направлявшихся к Хэмптон-Хаус, никто по этому поводу плакать не собирался.