Код да Винчи - Браун Дэн - Страница 5

Водитель достал радиопереговорное устройство и произнес по-французски:

– Monsieur Langdon est arrive. Deux minutes[9].

В ответ пролаяли что-то неразборчивое.

Агент убрал устройство и обернулся к Лэнгдону:

– Вы встретитесь с капитаном у главного входа.

Водитель, проигнорировав знаки, запрещавшие въезд на площадь, прибавил газу, «ситроен» перевалил через парапет. Теперь был уже виден главный вход в Лувр, фронтон здания величественно вырастал впереди, в окружении семи треугольных бассейнов, из которых били фонтаны с подсветкой.

La Pyramide.

Новый вход в парижский Лувр стал почти столь же знаменитым, как и сам музей. Его украшала модернистская стеклянная пирамида, созданная американским архитектором китайского происхождения И. М. Пеем, вызывавшая негодование у традиционалистов. Они полагали, что это сооружение разрушает стиль и достоинство Ренессанса. Гете называл архитектуру застывшей музыкой, и критики Пея прозвали пирамиду скрипом ногтя по классной доске. Продвинутые же поклонники считали прозрачную, высотой в семьдесят один фут пирамиду поразительным сплавом древней традиции и современных технологий, символическим связующим звеном между прошлым и настоящим. И были убеждены, что украшенный таким образом Лувр займет достойное место в третьем тысячелетии.

– Вам нравится наша пирамида? – спросил агент. Лэнгдон нахмурился. Похоже, французы просто обожают задавать американцам такие вопросы. Вопрос, конечно, с подковыркой. Стоит признать, что пирамида нравится, и тебя тотчас же причислят к не имеющим вкуса американцам. Сказать, что не нравится, значит обидеть французов.

– Миттеран был человеком смелым и прямолинейным, – дипломатично ответил Лэнгдон.

Говорили, что этот покойный ныне президент Франции страдал так называемым фараоновым комплексом. С его легкой руки Париж наводнили египетские обелиски и прочие предметы древней материальной культуры. Франсуа Миттеран питал загадочное пристрастие ко всему египетскому и не отличался при этой особой разборчивостью, поэтому французы до сих пор называли его Сфинксом.

– Как зовут вашего капитана? – Лэнгдон решил сменить тему разговора.

– Безу Фаш, – ответил агент, направляя машину к главному входу в пирамиду. – Но мы называем его le Taureau.

Лэнгдон удивленно поднял на него глаза:

– Вы называете своего капитана Быком?

Что за странное пристрастие у этих французов – давать людям звериные прозвища! Агент приподнял бровь:

– А ваш французский, месье Лэнгдон, куда лучше, чем вы сами в том признаетесь.

Мой французский ни к черту не годится, подумал Лэнгдон, а вот в иконографии знаков Зодиака я кое-что смыслю. Таурус всегда был быком. Астрологические символы одинаковы во всем мире.

Агент остановил машину и указал на большую дверь в пирамиде между двух фонтанов.

– Вход там. Желаю удачи, месье.

– А вы разве не со мной?

– Согласно приказу я должен оставить вас здесь. У меня есть другие дела.

Лэнгдон вздохнул и вылез из машины. Игра ваша, правила – тоже.

Взревел мотор, и «ситроен» умчался прочь.

Глядя вслед быстро удаляющимся габаритным огням, Лэнгдон подумал: А что, если пренебречь приглашением? Пересечь площадь, поймать у выхода такси и отправиться в отель, спать?.. Но что-то подсказывало ему, что идея эта никуда не годится.

Лэнгдон шагал к туманной дымке фонтанов, и у него возникло тревожное предчувствие, что он переступает воображаемый порог в какой-то совсем другой мир. Все этим вечером происходило словно во сне. Двадцать минут назад он мирно спал в гостиничном номере. И вот теперь стоит перед прозрачной пирамидой, построенной Сфинксом, и ожидает встречи с полицейским по прозвищу Бык.

Я в плену картины Сальвадора Дали, подумал он.

И шагнул к главному входу – огромной вращающейся двери. Фойе за стеклом было слабо освещено и казалось безлюдным.

Может, постучать?

Интересно, подумал Лэнгдон, приходилось ли кому-либо из известнейших египтологов Гарварда стучаться в дверь пирамиды в надежде, что им откроют? Он уже поднял руку, но тут за стеклом из полумрака возникла какая-то фигура. Человек торопливо поднимался по винтовой лестнице. Плотный, коренастый и темноволосый, он походил на неандертальца. Черный двубортный костюм, казалось, вот-вот лопнет на широких плечах. Ноги короткие, кривоватые, а в походке так и сквозила властность. Он на ходу говорил по мобильному телефону, но закончил разговор, как только подошел к двери, и жестом пригласил Лэнгдона войти.

– Я Безу Фаш, – представился он, как только Лэнгдон прошел через вращающуюся дверь. – Капитан Центрального управления судебной полиции. – И голос его соответствовал внешности, так и перекатываясь громом под стеклянными сводами.

Лэнгдон протянул руку:

– Роберт Лэнгдон.

Огромная ладонь Фаша сдавила его руку в крепком рукопожатии.

– Я видел снимок, – сказал Лэнгдон. – Ваш агент говорил, будто Жак Соньер сделал это сам и…

– Мистер Лэнгдон, – черные глазки Фаша были точно вырезаны из эбенового дерева, – виденное вами на снимке – это, увы, лишь малая часть того, что успел натворить Соньер.

Глава 4

Осанкой и манерой держаться капитан Фаш действительно напоминал рассерженного быка. Шагал напористо, слегка сгорбив плечи, тяжелый подбородок вдавлен в грудь. Темные волосы были зачесаны назад и щедро напомажены каким-то лосьоном, отчего блестели и открывали сильно выступавший лоб. По пути темные глазки неустанно обшаривали каждый сантиметр дороги, а еще так и излучали яростную целеустремленность. Наверное, именно поэтому он пользовался репутацией человека строгого и неуступчивого во всех вопросах.

Лэнгдон шел за капитаном по знаменитой мраморной лестнице, что вела к маленькому внутреннему дворику в основании Стеклянной пирамиды. Спускаясь, они прошли мимо двух вооруженных автоматами охранников из судебной полиции. Стало ясно: сегодня никто не войдет и не выйдет из этого сооружения без разрешения капитана Фаша.

Вот они миновали наземный этаж и стали спускаться дальше, и Лэнгдон с трудом подавил нервную дрожь. Несколько успокаивало, правда, присутствие капитана, но в самом Лувре в этот час было мрачно, как в могиле. Лестница освещалась крошечными лампочками, вмонтированными в каждую ступеньку, как в проходе кинотеатра. Лэнгдон слышал, как под стеклянными сводами эхом отдается каждый его шаг. Подняв голову, он увидел за стеклянной крышей пирамиды слабо мерцавшие разноцветные отблески фонтанов.

– Как, нравится? – коротко осведомился Фаш и приподнял широкий подбородок.

Лэнгдон вздохнул, ему начали надоедать эти игры.

– Да, пирамида просто великолепна.

– Шрам на лице Парижа, – сердито проворчал Фаш. Один – ноль в его пользу.

Лэнгдон понял, что этому человеку трудно угодить. Известно ли капитану, подумал он, что пирамида, построенная под патронажем Франсуа Миттерана, состоит из 666 стеклянных панелей, что вызывало много споров и кривотолков, особенно у противников бывшего президента, поскольку 666 считалось числом сатаны?

И Лэнгдон решил не затрагивать эту тему. Они спустились еще глубже и оказались в подземном вестибюле. В царившем там полумраке трудно было оценить истинные его размеры. Построенное на глубине пятидесяти семи футов под землей, это новое помещение Лувра занимало площадь в 70 000 квадратных футов и напоминало бесконечный грот. Отделка была из мрамора теплых охряных тонов, в тон желтовато-золотистому цвету наземного фасада здания, и днем здесь было светло и людно. Сейчас же атмосфера тут царила, мягко говоря, совсем не праздничная, полумрак и пустота создавали ощущение, что ты находишься в холодном склепе.

– А где же сотрудники музея? – спросил Лэнгдон.

– En quarantaine[10], – ответил Фаш таким тоном, точно Лэнгдон ставил под сомнение дееспособность его команды. – Очевидно, сегодня в здание проник посторонний. И все ночные сторожа Лувра находятся сейчас в другом крыле, где их допрашивают.