Ангелы и демоны - Браун Дэн - Страница 28

Витторию эти слова Лэнгдона несколько удивили, но, вглядевшись в банкноту, она протянула:

— Под пирамидой написано: «Novus… Ordo…»

— «Novus Ordo Seculorum», — подхватил американец. — Что означает «Новый секулярный порядок».

— Секулярный в смысле «нерелигиозный»?

— Да. Именно нерелигиозный. В этой фразе ясно выражены цели ордена «Иллюминати», и в то же время она кардинально противоречит напечатанным рядом с ней словам: «Мы веруем в Бога».

— Но каким образом вся эта символика смогла появиться на самой могущественной валюте мира? — обеспокоено спросила Виттория.

— Большинство исследователей считают, что за этим стоял вице-президент Соединенных Штатов Генри Уоллес. Он занимал место на верхних ступенях иерархической лестницы масонов и, вне всякого сомнения, имел контакты с иллюминатами. Был ли он членом сообщества или просто находился под его влиянием, никто не знает. Но именно Уоллес предложил президенту этот вариант большой печати.

— Но каким образом? И почему президент с этим согласился?

— Президентом в то время был Франклин Делано Рузвельт, и Уоллес сказал ему, что слова «Novus Ordo Seculorum» означают не что иное, как «Новый курс».[38]

— И вы хотите сказать, что Рузвельт дал команду казначейству печатать деньги, не обратившись за советом к другим экспертам? — с сомнением спросила Виттория.

— В этом не было нужды. Они с Уоллесом были словно родные братья.

— Братья?

— Загляните в свои книги по истории, — с улыбкой произнес Лэнгдон. — Франклин Делано Рузвельт был известнейшим масоном.

Глава 32

Лэнгдон затаил дыхание, когда «Х-33» широкой спиралью пошел на снижение в международном аэропорту Рима, носящем имя Леонардо да Винчи. Виттория сидела с закрытыми глазами. Создавалось впечатление, что она усилием воли пытается держать себя в руках. Летательный аппарат коснулся посадочной полосы и покатил к какому-то частному ангару.

— Прошу извинить за долгое путешествие, — сказал появившийся из кабины пилот. — Мне пришлось сдерживать бедняжку, чтобы снизить шум двигателя при полете над населенными районами.

Лэнгдон взглянул на часы. Оказалось, что полет продолжался тридцать семь минут.

Открыв внешний люк, пилот спросил:

— Кто-нибудь может мне сказать, что происходит? Виттория и Лэнгдон предпочли промолчать.

— Ну и ладно, — безо всякой обиды произнес пилот. — В таком случае я останусь в кабине и буду в одиночестве наслаждаться музыкой.

При выходе из ангара им в глаза брызнули яркие лучи предвечернего солнца, и Лэнгдон перебросил свой твидовый пиджак через плечо. Виттория подняла лицо к небу и глубоко вздохнула, словно солнечные лучи заряжали ее какой-то таинственной телепатической энергией.

Средиземноморье, подумал уже начинающий потеть Лэнгдон.

— Не кажется ли вам, что для комиксов вы немного староваты? — не поворачиваясь, неожиданно спросила Виттория.

— Простите, не понимаю…

— Ваши часы. Я обратила на них внимание еще в самолете.

Лэнгдон слегка покраснел. Ему уже не раз приходилось вставать на защиту своих ручных часов. Эти коллекционные часы с изображением Микки-Мауса на циферблате еще в детстве подарили ему родители. Несмотря на глупый вид мышонка, ручонки которого служили стрелками, Лэнгдон никогда не расставался с этими часами. Часы были водонепроницаемыми, а цифры светились в темноте, что было очень удобно при плавании в бассейне и во время поздних прогулок по неосвещенным дорожкам университетского кампуса. Когда студенты говорили о некоторой экстравагантности эстетических пристрастий своего профессора, тот неизменно отвечал, что носит Микки как символ своей душевной молодости.

— Шесть часов вечера, — сказал он.

— Думаю, что экипаж для нас уже подан, — продолжая смотреть в небо, заметила Виттория.

Лэнгдон услышал в отдалении шум двигателя. Когда он поднял глаза, сердце у него упало. С севера на небольшой высоте, почти над самой взлетной полосой, к ним приближался вертолет. Во время экспедиции в Андах, когда он занимался поисками линий Наска[39] в южном Перу, ему пришлось летать на вертолете, и никакого удовольствия от этих полетов он, надо сказать, не получил. Летающая обувная коробка. Пресытившись впечатлениями от двух полетов в стратоплане, Лэнгдон очень надеялся на то, что Ватикан пришлет за ними автомобиль.

Но его надежды не сбылись.

Вертушка снизила скорость, повисела несколько мгновений над их головами и начала спуск на посадочную полосу. Машина была окрашена в белый цвет, а на ее борту был изображен герб: два скрещенных ключа на фоне папской тиары. Лэнгдон прекрасно знал этот священный символ святого престола. Сейчас это была правительственная печать, а престолом в буквальном смысле слова являлся древний трон Святого Петра.

«Святая вертушка», — подумал Лэнгдон, наблюдая за приземляющимся вертолетом. Он совсем забыл, что Ватикан имеет в своем распоряжении несколько подобных аппаратов: для доставки папы в аэропорт, на встречи с паствой и для полетов в летнюю резиденцию святейшего в Гандольфо. Окажись он на месте папы, Лэнгдон определенно предпочел бы путешествовать на автомобиле.

Пилот выпрыгнул из кабины и быстрым шагом направился к ним по бетону аэродрома.

Пришло время волноваться Виттории.

— Неужели нам придется с ним лететь? — тревожно спросила она.

— Лететь иль не лететь — вот в чем вопрос, — продекламировал Лэнгдон, целиком разделяя тревогу девушки.

Пилот выглядел так, словно готовился выйти на сцену в одной из шекспировских пьес. Его камзол с пышными рукавами был разрисован широкими вертикальными ярко-синими и золотыми полосами. Цвета панталон и гетр полностью повторяли раскраску верхней части одеяния. На ногах у него были черные туфли, чем-то напоминающие домашние тапочки. На голове пилота красовался черный фетровый берет.

— Традиционная униформа швейцарских гвардейцев, — пояснил Лэнгдон. — Этот фасон придумал сам Микеланджело. — Когда пилот приблизился, американец поморщился и добавил: — Не самое лучшее из его творений, надо сказать.

Несмотря на столь ослепительный наряд, пилот всем своим видом демонстрировал, что дело знает. Он двигался к ним решительным шагом и имел выправку американского морского пехотинца. Лэнгдон читал о том, насколько строго проходит отбор в швейцарскую гвардию. Гвардейцы набирались в четырех католических кантонах Швейцарии. Каждый из претендентов должен был быть холостяком 19–30 лет, ростом не менее 180 см, уже отслужившим в швейцарской армии. Папская гвардия считалась самой верной и надежной охраной в мире и вызывала зависть у глав многих правительств.

— Вы из ЦЕРНа? — стальным голосом спросил, застыв в шаге от них, швейцарец.

— Так точно, сэр, — ответил Лэнгдон.

— Вам удалось долететь на удивление быстро, — заметил гвардеец и бросил на «Х-33» удивленный взгляд. — Мадам, — продолжил он, обращаясь к Виттории, — у вас имеется какая-нибудь иная одежда?

— Простите, но… боюсь, я не совсем вас понимаю…

— Лица в шортах в Ватикан не допускаются, — сказал швейцарец, показав на нижние конечности девушки.

Лэнгдон бросил взгляд на обнаженные ноги Виттории и вконец расстроился. Как он мог забыть, что в Ватикане нельзя обнажать ноги выше колена? Ни мужчинам, ни женщинам. Этот запрет был призван демонстрировать уважение посетителей к Городу Бога.

— Это все, что у меня есть, — ответила Виттория. — Мы очень спешили.

Гвардеец понимающе кивнул, хотя и был явно недоволен. Обратившись к Лэнгдону, он спросил:

— Есть ли у вас какое-нибудь оружие, сэр?

«Какое оружие? У меня с собой нет даже смены чистого белья», — подумал Лэнгдон и отрицательно покачал головой.

Швейцарец присел у ног американца и принялся его досматривать, начиная с носков. Не очень доверчивый парень, подумал Лэнгдон и недовольно поморщился, когда крепкие руки гвардейца подобрались слишком близко к промежности. Обследовав грудь, плечи и спину Лэнгдона и, видимо, убедившись, что у того ничего нет, гвардеец обратил свой взор на Витторию.