Женщины времен июльской монархии - Бретон Ги - Страница 47

— Господин Гюго, а какой мне, собственно, толк от Луи-Филиппа?»

Если подобные разговоры и погубили Луи-Филиппа, то Луи-Наполеона это, похоже, не особенно волновало. Он медленно и обстоятельно подготавливал свой переворот, расставляя на ключевые посты в правительстве и в армии людей, на которых мог положиться.

Эта тайная деятельность вовсе не мешала ему интересоваться дамами. Даже наоборот. Возбуждение, будоражившее его ум, казалось, захватывало все его существо… Может быть, поэтому у него неожиданно возникло желание снова завязать отношения с Рашель, о безумных затеях и о таланте истерички которой он временами сожалел.

И вот знаменитая трагическая актриса снова в Елисейском дворце.

Правда, ненадолго.

Однажды вечером, после слишком обильного обеда, принц-президент немного задремал в кресле. Пробудился он от внезапного шума. Глазам его предстало удручающее зрелище: Рашель, растянувшись прямо на ковре, отдавалась метрдотелю.

Проявив олимпийскую выдержку, принц-президент встал и молча вышел.

Что, впрочем, вовсе не означало, что он не был огорчен…

ЛЮБЯЩАЯ МИСС ГОВАРД ФИНАНСИРУЕТ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ

В конце осени 1851 года Луи-Наполеон выказал такую любовную активность, что даже видавший всякое Флери был удивлен. «Принц, — сообщает в своих записках Ламбер, — требовал двух, а иногда и трех женщин в день». Эти юные особы, удостаивавшиеся президентской чести где-нибудь на краешке дивана, сами того не ведая, играли важную роль в деле подготовки государственного переворота.

Луи-Наполеон действительно нуждался в них для того, чтобы прояснить собственные мысли. Создание механизма, призванного опрокинуть Республику за одну ночь, требовало ясности мышления, которая обычно не была свойственна принцу. Разум его, он сам это знал, был постоянно омрачен любовным желанием. Свидание, даже мимолетное, с дамой обходительной и молчаливой (последнее было настоятельным условием) позволяло ему в течение нескольких часов ясно мыслить и четко видеть все препятствия, которые могут перед ним возникнуть. Вот почему по ночам, когда он, молча и втайне от всех, отрабатывал свой план или набрасывал вчерне будущее воззвание, Флери всегда находился поблизости с несколькими со знанием дела отобранными и не слишком застенчивыми молодыми женщинами.

Время от времени, когда у президента возникали затруднения с поисками удачной фразы или эффективного способа избавления от своих противников, он покидал свой кабинет и шел в маленькую гостиную, где его ждал адъютант с компанией своих последних находок.

Луи-Наполеон указывал пальцем на одну из них, уводил ее во вторую гостиную, заваливал на диван, демонстрировал ей свой особый интерес, после чего вежливо прощался. И тогда, чувствуя себя освобожденным, он возвращался в кабинет, чтобы легко порхающим пером дописать эффектный финал своей предстоящей речи или составить список имен, подлежащих аресту…

Государственный переворот был намечен на 2 декабря, годовщину Аустерлица и коронования Наполеона I. Знали об этом только Морни и мисс Говард.

Пока великолепный Август занимался разложением армии и с помощью тайных агентов подготавливал общественное мнение, мисс Говард снова, в который уже раз, собирала имеющиеся у нее средства, чтобы финансировать намеченную операцию. Она продала лошадей, заложила свои дома в Лондоне и последние драгоценности. Своему другу графу д'Орсе она писала, что «бросила в горнило мебель работы Бернара Палисси …»

Ее вера в Луи-Наполеона, надо сказать, была абсолютной.

— Я знаю, что вы достигнете цели, — говорила она ему. — Вы поистине человек провиденциальный. Именно такого человека ждет Франция…

Мисс Говард по-прежнему была безумно влюблена в своего принца. Да и принц, несмотря на свои многочисленные измены, был все так же нежно привязан к ней. Растратив в течение дня свое драгоценное династическое семя на девиц, ни имени, ни возраста, ни происхождения которых сплошь и рядом не знал, он вечерами отправлялся насладиться атмосферой покоя в маленький особнячок на Цирковой улице.

Херриэт усаживала его у камина, где вовсю пылал огонь, сама опускалась на пол у его ног и на какой-то забавной смеси английского и французского принималась рассказывать все, что ей удалось услышать за день о государственном перевороте.

В один из таких вечеров она рассказала Луи-Наполеону забавную историю;

— Все об этом говорят, — сказала она, — но никто в это не верит. Вчера у г-жи Ле Он я услышала, как г-жа Дон произнесла фразу, свидетельствовавшую, до какой степени далеки ваши политические противники от того, чтобы заподозрить вас в каком-то умысле. Когда генерал Эстанслен высказал некоторые опасения, теща г-на Тьера оборвала его словами: «Господин Эстанслен, не следует говорить подобные вещи… Никто не желает диктатуры, даже если бы это была диктатура моего зятя…»

— Ох уж эта милая г-жа Дон, — сказал, улыбаясь, принц-президент, — любовь слепа…

И все же один момент беспокоил мисс Говард:

— Каким образом накануне решающего дня вы собираетесь скрыть подготовительные мероприятия?

Луи-Наполеон подмигнул ей:

— Успокойтесь, моя милая, я устрою грандиозный прием в Елисейском дворце, чтобы никто ничего не заподозрил…

И действительно, вечером 1 декабря во всех гостиных президентского дворца танцевали. Не выказав ни малейших признаков беспокойства, принц переходил от одной группы к другой и болтал о женских модах.

Но в какой-то момент он незаметно покинул гостей и вернулся к себе в кабинет, где его ждали Мокар и Персиньи. Совершенно спокойно он достал из кармана ключ, отпер ящик своего письменного стола, вынул оттуда объемистую папку и написал на обложке крупными буквами: «Рубикон». После чего протянул ее Друзьям:

— Все здесь, в этой папке, господа. Передайте тексты воззваний в государственную типографию. Все отпечатанные тексты должны быть расклеены по городу до наступления рассвета. Вас, г-н Мокар, я попрошу распорядиться, чтобы этот циркуляр был переписан начисто и этой же ночью доведен до сведения всех министров. Здесь, во дворце, никто ни о чем не подозревает…

После этого, продолжая улыбаться, он вновь появился в гостиных, где гости продолжали веселиться. Там, перекинувшись шуткой с принцессой Матильдой и доктором Вероном, он подошел к полковнику Виера, начальнику штаба Национальной гвардии, стоявшему в этот момент у камина. Не переставая улыбаться, Луи-Наполеон сказал ему тихо:

— Этой ночью вы должны лечь спать в штабе… Только этой ночью.

Потом, сделав несколько комплиментов двум самозабвенно болтавшим молодым женщинам, он вернулся в свой кабинет. Туда же пришел Морни с г-ми де Мопа, де Сент-Арно и де Бевилем. Принц-президент быстро перечислил те обязанности, которые каждый из них будет выполнять в новом правительстве, и снова вернулся, чтобы закончить вечер вместе с гостями.

К полуночи гости покинули дворец, а Луи-Наполеон возвратился в кабинет.

К этому времени все уже было готово: воззвание к народу, прокламация, обращенная к армии, декрет о.роспуске Учредительного собрания и постановление, объявляющее Париж на осадном положении. Кроме того, было подписано шестьдесят приказов на арест военных и политических деятелей, известных своими антибонапартистскими взглядами.

Теперь оставалось только ждать…

— Пойдемте спать, господа, и пусть меня разбудят в пять утра…

Морни пожал ему руку и с улыбкой сказал:

— Что бы там ни случилось, но утром у вашей двери будет стоять часовой…

Луи-Наполеон ровным шагом отправился к себе в спальню, разделся догола, сделал по обыкновению несколько гимнастических упражнений, стоя перед зеркальным шкафом, потом надел ночную рубашку, ночной колпак, залез в кровать, задул свечу и, зарывшись головой в громадную подушку, заснул сном ребенка.