В кругу королев и фавориток - Бретон Ги - Страница 13

Эта страсть до такой степени ослепила ее, что она утратила ту последнюю каплю осторожности, которая у нее еще оставалась, и Шанваллону приходилось удовлетворять ее желания и прямо на лестницах, и в шкафах, и в садах, и в полях, и на гумне…

Однажды д`Обинье, который, по своему обыкновению, всюду все вынюхивал, застал ее в Кадильяке, «где она предавалась всяким вольностям» со своим любовником. Обрадованный возможностью сообщить друзьям свеженькую историю, он поспешил предать ее огласке, к великому ужасу Маргариты, которая боялась гнева своего мужа.

К счастью, Генрих Наваррский был в тот момент озабочен совсем иными вещами: герцог Анжуйский влюбился в прекрасную Фоссез, и король очень опасался, как бы малышка, чьи амбиции ему были хорошо известны, не дала себя соблазнить законному наследнику французского престола.

Сделав вид, что ничего не знает про Кадильяк, он явился к жене, без всякого стеснения поделился с нею своими сердечными тревогами и умолил ее поговорить с герцогом Анжуйским.

Маргарита была женщиной широкого ума. В тот же вечер она отправилась к брату, чтобы попросить его оставить в покое любовницу своего мужа.

«Я так его умоляла, — пишет она в своих „Мемуарах“, — обращая внимание на то, в какое трудное положение он меня ставит своим домогательством, что он, для которого мое благополучие было важнее его собственного, подавил свою страсть и никогда больше о ней не заговаривал».

Но, чтобы легче было забыть Фоссез, Франциск решил покинуть Нерак и вернуться к себе. Через несколько дней он уехал и увез с собой верного Шанваллона.

Маргарита, которая не могла предвидеть подобной развязки, едва не сошла с ума. Она заперлась у себя в комнате, чтобы всласть наплакаться и заодно сочинить стансы на отъезд возлюбленного.

Разлука не только не охладила страсть Марго, но, напротив, придала ей еще больший накал. Это подтверждают письма, которые она писала Шанваллону: «Ваш отъезд, наша неожиданная разлука настолько же усилили мою любовь, насколько у слабых натур, сжигаемых вульгарным пламенем, она в подобных обстоятельствах ослабевает. И даже если вам захотелось бы новой любви, не бросайте меня, потому что, поверьте мне, тот час, когда вы мне измените, будет моим последним часом, так что срок моей жизни зависит от вашей воли».

Все ее письма кончаются одинаково: «Вся моя жизнь в вас, мое прекрасное все, моя единственная и совершенная красота. Я целую миллион раз эти прекрасные волосы, мое бесценное и сладостное богатство; я целую миллион раз эти прекрасные и обожаемые уста».

Эти взволнованные, пламенные письма свидетельствуют о том, что королева Марго, так бессовестно оклеветанная некоторыми историками, изображавшими ее вульгарной потаскухой, действовавшей лишь по велению грубой физиологии, по крайней мере однажды в своей жизни сгорала от поистине расиновской страсти.

После отъезда герцога Анжуйского Генрих Наваррский пережил новый медовый месяц с прекрасной Фоссез, которую чуть было не потерял.

И именно тогда в головку маленькой карьеристки закралась малодостойная мысль: ей показалось, что если у нее родится от Наваррца сын, то король разведется с Маргаритой и женится на ней.

Бесконечными ночами она усердно трудилась для достижения этой цели, и однажды утром объявила Беарнцу, что его стараниями она беременна.

Королева Марго, разумеется, сразу догадалась, что их благополучную семейку втроем ждет счастливое прибавление. Ее это нисколько не огорчало, но лишь до того дня, когда она заметила, что приближение материнства самым огорчительным образом изменило характер ее бывшей подопечной.

«Когда она почувствовала, что оказалась в этом положении, — пишет Маргарита, — она совершенно по-другому стала вести себя со мной; вместо прежней свободной манеры поведения в моем присутствии и привычного оказания мне добрых услуг в присутствии короля она стала прятаться от меня и совершать в отношении меня столько же плохого, сколько раньше делала хорошего. Она настолько забрала в руки короля моего мужа, что за короткое время он совершенно переменился. Он сторонился меня, прятался и не находил мое присутствие таким приятным, каким оно для него было на протяжении тех четырех или пяти лет, которые я провела с ним в Гаскони и когда Фоссез вела себя пристойно».

Маргарита, однако, была не из тех женщин, кого легко вывести из игры. Она решила принять бой и тоже забеременеть. В те времена минеральные воды Баньера славились способностью возвращать женщинам способность родить. Марго отправилась туда, пила целебную воду стаканами и писала матери: «Я приехала на эти воды, чтобы посмотреть, не будет ли мне дано счастье приумножить число преданных вам слуг. Многим здесь это удавалось».

Увы! Воды не оказали на нее никакого воздействия, и ей пришлось вернуться без малейшей надежды.

В Нераке она не нашла своего мужа. Генрих Наваррский, испытывая некоторую неловкость оттого, что любовница начала понемногу округляться, привлекая любопытство придворных, сказал однажды:

— Моя дочь (так он называл Фоссез) нуждается в лечении гастрита. Я буду сопровождать ее на Теплые Воды.

И он увез молодую женщину, не особенно заботясь о том, какие шуточки за его спиной отпускает народ по поводу королевских детей, предпочитающих отсиживаться именно в желудке…

Когда очаровательная Фоссез вернулась (по-прежнему пытаясь скрыть свою беременность), Маргарита, решившая сменить тактику, пригласила ее к себе в комнату и сказала, что хочет ей помочь:

— Я могу уехать под предлогом чумы, случаи которой, вы сами знаете, есть в стране и даже в этом городе, на хутор Аржануа, где в очень уединенном месте у короля моего мужа есть дом. Мы возьмем с собой только тех, кого вы сами пожелаете. А тем временем король мой муж отправится куда-нибудь еще, на охоту, и останется там до тех пор, пока вы не разродитесь. Таким способом мы пресечем слухи, которые меня касаются значительно меньше, чем вас.

Страшно рассерженная, Фоссез высокомерно возразила, что слухи, распространяемые по поводу ее состояния, сплошная клевета, что «те, кто их повторяет, просто лгут, и она знает, что с некоторых пор Маргарита больше ее не любит», но очень скоро она никому не позволит нападать на себя.

«И, сообщает Марго, продолжая говорить так же громко, как я тихо, она вышла разъяренная из моего кабинета, а вместо себя прислала ко мне короля моего мужа; он сильно рассердился на меня за то, что я сказала его девице, также при этом уверял, что все, что ей приписывают, чистое вранье, и долго еще делал вид, что ничего не случилось».

На протяжении многих месяцев Генрих и его любовница вели себя по меньшей мере странно, отрицая очевидное.

Но наступил день, когда красотке Фоссез пришлось все-таки признать, что слухи оказались небезосновательными. Послушаем еще раз Маргариту Наваррскую, которая так описывает происшедшее: «Схватки у нее начались утром на рассвете, когда она спала в девичьей. Она послала за моим врачом и попросила его предупредить короля моего мужа; врач выполнил ее просьбу. Мы с мужем спали в одной комнате, но в разных постелях, как мы уже привыкли. Когда врач сообщил ему новость, он разволновался и не знал, что делать, опасаясь, с одной стороны, что все откроется, а с другой, ей могут не оказать нужной помощи, потому что он очень любил ее. Наконец, он решился признаться мне во всем и попросил меня помочь, хорошо зная, что как бы там ни было, а я всегда была готова оказать ему услугу, о чем бы он ни попросил. Он отдернул полог моей кровати и сказал мне: „Моя милая, я скрыл от вас одну вещь, в которой теперь должен признаться. Я прошу у вас прощения и хотел бы, чтоб вы забыли все, что я говорил вам об этом; однако сделайте мне одолжение, поднимитесь, хотя еще рано, и помогите Фоссез, которая очень больна. Я не сомневаюсь, что, видя ее в таком состоянии, вы не станете припоминать ей того, что было. Вы ведь знаете, как я ее люблю. Я прошу вас, сделайте мне одолжение“. Я ответила ему, «что я слишком его почитаю, чтобы обижаться на то, что исходит от него, что я пойду и сделаю все, как если это была моя дочь, и что пусть он тем временем отправляется на охоту и заберет с собой весь двор, чтобы не было никаких слухов.