От великого Конде до Короля-солнце - Бретон Ги - Страница 34

Отчего это произошло? По очень простой причине:

Луиза, униженная мадам де Монтеспан, заброшенная королем, придавленная горем и терзаемая угрызениями совести, решила, что только в религии может найти утешение.

Людовику XIV сообщили об этом, когда он уже собирался покинуть Тюильри. Бесстрастно выслушав новость, он поднялся в карету вместе с мадам де Монтеспан и мадемуазель де Монпансье, и многим показалось, что бегство Луизы оставило его совершенно равнодушным. Однако едва карета выехала на дорогу в Версаль, как по щекам короля потекли крупные слезы. Увидев это, Монтеспан зарыдала, а мадемуазель де Монпансье, которая всегда с охотой плакала в Опере, сочла за лучшее присоединиться к ней…

В тот же вечер Кольбер привез Луизу в Версаль по распоряжению короля.

Несчастная застала своего любовника в слезах и поверила, что он все еще ее любит, тогда как она была, говоря словами Бюсси-Рабютена, «всего лишь ширмой для маркизы»…

Вновь началась совместная жизнь, а вместе с ней вернулись и прежние унижения. Правда у Луизы вдруг появилась новая подруга — как ни странно, это была Мария. Королева, которая также страдала, однажды пришла к бывшей сопернице, чтобы протянуть руку примирения, и теперь обе женщины могли плакать вместе, что у обеих всегда очень хорошо получалось…

В течение долгих месяцев Луизе пришлось исполнять роль жалкого прикрытия для связи короля с мадам де Монтеспан; она вынуждена была повсюду сопровождать двор: ее расстроенное лицо и покрасневшие глаза можно было видеть как в Версале и в Париже, так и FO Фландрии. Время от времени Людовик XIV из жалости задерживался в ее спальне, но эти краткие мгновения удовольствия лишь усиливали раскаяние набожной Луизы.

Наконец, ей было нанесено оскорбление, которого ока не вынесла. 18 декабря 1673 года в церкви Сен-Сюльнис король вынудил ее быть крестной матерью очередной дочери мадам де Монтеспан… Тогда Луиза и приняла самое важное решение в своей жизни.

Через несколько дней она отправилась в монастырь карме литок предместья Сен-Жак, попросила объяснить ей устав этого ордена и выразила желание поступить в послушницы. Настоятельница в ответ поджала губы. Кармелитками могли стать девушки безупречного поведения, а не женщины со столь скандальной репутацией…

Луиза, понурив голову, возвратилась к себе, но на следующий день вновь пришла молить о разрешении поступить послушницей. Так продолжалось два месяца. Сердце настоятельницы дрогнуло, и она дала согласие.

Не помня себя от радости, фаворитка вернулась в свои роскошные покои и с этого, дня стала втайне носить власяницу…

Монастырь наконец открыл перед ней двери. Однако, чтобы обрести покой, ей оставалось преодолеть еще одно тяжелейшее препятствие — уведомить короля о своем решении. «Я с легким сердцем удалюсь от мира и приму постриг, — писала она г-ну де Бельфону, — но мне бесконечно трудно заговорить об этом с королем».

Преодолев свои страхи, она в конце концов увиделась с возлюбленным. Свидание было кратким, и оба плакали. После этого она простилась с королевой, а 18 апреля 1674 года в последний раз ужинала в Версале… в обществе мадам де Монтеспан.

19 апреля, после мессы, которую она отстояла рядом с плачущим королем, ей подали карету, и она отправилась в монастырь. Здесь она без тени сожаления облачилась в грубую шерстяную рясу, чтобы не снимать ее до конца жизни..

Вечером; эта герцогиня, обитавшая а самых великолепных дворцах мира, легла спать в маленькой келье на дощатый топчан, прикрытый соломенным матрасом. Из мебели и предметов, обихода здесь были только рабочий столик, табурет, тазик и кувшин с водой.

Со следующего дня она с жаром принялась исполнять самую тяжелую работу; ей приходилось вставать в пять утра, а ложиться в одиннадцать; все были потрясены ее мужеством и благочестием.

2 июня, в возрасте тридцати лет, она приняла постриг и стала милосердной сестрой Луизой. И это имя она будет носить до самой смерти, иными словами — в течение тридцати шести лет.

БЫЛО ЛИ ПОДОРВАНО ЗДОРОВЬЕ ЛЮДОВИКА XIV ВОЗБУЖДАЮЩИМИ СРЕДСТВАМИ МАДАМ ДЕ МОНТЕСПАН?

10 апреля 1675 года около пяти часов вечера мадам де Монтеспан села в карету в Сен-Жермене и приказала везти себя в Версаль, где более тысячи рабочих трудились над возведением для нее замка, словно сошедшего со страниц волшебных сказок.

В двух шагах от дворца Людовика XIV фаворитка пожелала обрести собственное жилище, и архитекторы Жюль-Ардуэн Мансар и Ленотр постарались ей угодить [68].

С удовлетворением отметив, что строительство замка приближается к концу и что будущие сады не уступят ему своим великолепием, маркиза, очарованная этим маленьким подарком короля (который обошелся казне в два миллиарда, если перевести на нынешние деньги), направилась в небольшую версальскую церковь.

Перед Пасхой ей нужен был снисходительный исповедник, и она полагала, что деревенский кюре не посмеет отказать в отпущении грехов могущественной фаворитке. Преклонив колени, она тихо назвала себя. Это произвело самый неожиданный эффект. Старый аббат грозно нахмурился.

— Как? — воскликнул он. — Вы и есть маркиза де Монтеспан, поведением которой возмущена вся Франция? Ступайте прочь, мадам, откажитесь от ваших преступных склонностей, а затем возвращайтесь, чтобы молить Господа о прощении.

Взбешенная Франсуаза немедленно вернулась в Сен-Жермен и побежала жаловаться королю. Но, говорит Лафон д'Оссон, «в глубине души Людовик ощутил приязнь к этому исповеднику» [69].

В самом деле, монарх в течение всего поста являл признаки угрызений совести, подпав под влияние вкрадчивого красноречия Боссюэ.

Не зная, что ответить Франсуазе, нервозность которой его изрядно раздражала, он призвал проповедника, и тот, естественно, целиком и полностью одобрил поведение версальского собрата.

Мадам де Монтеспан вернулась в свои покои крайне недовольная. Едва за ней затворилась дверь, Боссюэ шепотом, от которого дрогнули стены, стал умолять короля покончить с постыдной связью. К этим просьбам тут же присоединился и Бурдалу.

« — Ах, сир, — сказал он. — Скольких грешников, павших духом и отчаявшихся, могли бы вы спасти! Они стали бы говорить друг другу: „Вот человек, который погибал в разврате, подобно нам, но он обратился и смирил гордыню“.

Это был чрезвычайно ловкий довод, ибо Людовик XIV, говорит мадам де Кайлюс, «в глубине души был набожен, и даже самые беспорядочные интрижки не могли отвратить его от религии». Проведя всю ночь в тяжких раздумьях, страшась, что его не допустят к исполнению пасхальных обрядов, он решил уступить священнослужителям. Бледный и расстроенный, он приказал мадам де Монтеспан покинуть двор…

Франсуаза впала в страшную ярость. Нанеся большой ущерб мебели, она призвала к себе Боссюэ и пообещала помочь ему обрести самое высокое положение в государстве, равно как и в среде церковных иерархов, если король переменит свое решение. Прелат вышел, не удостоив ее ответом.

Тогда фаворитка, внезапно попавшая в немилость, оставила Сен-Жермен и, спасаясь от насмешек, укрылась в своем парижском доме на улице Вожирар.

Двор пришел в волнение, а враги маркизы тут же принялись распевать непочтительные куплеты, в которых говорилось, что «шлюха изрядно повеселилась в Сен-Жермене, а теперь в Париже каждый из ее любовников может сыграть роль короля».

После разлуки с фавориткой Людовик XIV, причастившись перед Пасхой, обещал своему духовнику больше никогда не встречаться с мадам де Монтеспан. Казалось, он полностью покорился церкви. Однажды утром его сын, которому было четырнадцать лет, занимался год руководством Боссюэ; последний, заметив вошедшeгo короля, обратился к мальчику, возвысив голос: