От великого Конде до Короля-солнце - Бретон Ги - Страница 19

Судьба Фуке была решена.

Между тем суперинтендант, желая уверить всех, и прежде всего самого себя, в прочности своего положения, вскоре пригласил короля в Во-ле-Виконт. Увидев роскошный дворец, который впоследствии станет образцом при строительстве Версаля, Людовик XIV почувствовал, как в сердце его растут ревность и злоба. Кольбер, ненавидевший Фуке, склонился к уху монарха.

— Такой богатый человек, сир, — коварно произнес он, — должен иметь большой успех у женщин.

Людовик XIV побледнел как смерть.

Две недели спустя Фуке был арестован в Нанте.

МАДАМ БЕРЕТ В ЛЮБОВНИКИ «МИНЬОНА» СВОЕГО СУПРУГА

Друзья наших друзей — наши друзья.

Народная мудрость

Людовик XIV настолько любил Луизу, что окружил свои отношения с ней, говоря словами аббата де Шуази, «непроницаемой тайной». Они встречались ночью в парке Фонтенбло или же в комнате графа де Сент-Эньяна, но на людях король не позволял себе ни одного жеста, который мог бы раскрыть «секрет его сердцам.

Их связь обнаружилась благодаря случаю. Однажды вечером придворные прогуливались по парку, как вдруг хлынул сильнейший ливень. Спасаясь от грозы, все укрылись под деревьями. «Влюбленные же отстали, — говорит Понседе ла Грав, — Лавальер из-за своей хромоты, а Людовик — по той простой причине, что никто не ходит быстрее своей любимой».

На глазах у двора король под хлещущим дождем повел фаворитку во дворец, обнажив голову, чтобы укрыть ее своей шляпой.

Естественно, такая галантная манера обхождения с юной фрейлиной вызвала поток сатирических куплетов и эпиграмм, написанных злоязычными поэтами.

Через некоторое время ревность вновь заставила Людовика XIV забыть о своей сдержанности.

Один молодой придворный по имени Ломени де Бриенн имел неосторожность немножко поухаживать за Луизой де Лавальер. Встретив ее как-то вечером в покоях Мадам, он предложил ей позировать художнику Лефевру в виде Магдалины. Посреди разговора в комнату вошел король.

— Что вы здесь делаете, мадемуазель?

Луиза, покраснев, рассказала о предложении Бриенна.

— Не правда ли, это удачная мысль? — спросил тот. Король ответил с неудовольствием, которого не сумел скрыть:

— Нет. Ее надо изобразить в виде Дианы. Она слишком молода, чтобы позировать в роли кающейся грешницы.

Затем он повернулся и вышел.

Бриенн провел бессонную ночь. На следующий день он в сильном смущении предстал перед королем, который впустил его в свой кабинет. Между ними произошла совершенно невероятная беседа. Вот как излагает ее сам Бриенн:

«Король повернулся ко мне:

— Вы любите ее, Бриенн?

— Кого, сир? Мадемуазель де Лавальер?

Король ответил:

— Да, я хочу говорить именно о ней.

Тогда я воспрянул духом и произнес очень твердо, полностью владея собой:

— Нет, сир, еще нет, хотя должен признать, что она мне очень нравится, и если бы я не был женат, то предложил бы ей руку и сердце.

— Значит, вы ее любите! К чему лгать? — сказал король резко и не удержавшись от вздоха.

Я возразил почтительнейшим образом:

— Сир, я никогда не лгал Вашему величеству. Я мог бы полюбить ее, но пока не люблю, она мне по душе, но не настолько, чтобы я назвал себя влюбленным.

— Достаточно, я вам верю.

— Сир, — сказал я, — коль скоро Ваше величество оказывает мне такую честь, могу ли я говорить со всей откровенностью?

— Говорите, я вам разрешаю.

— Ах, сир, — отвечал я с тяжелым вздохом, — вам она нравится больше, чем мне, и вы ее любите.

— Оставим это, — промолвил король, — люблю я ее или не люблю, не важно, только бросьте затею с портретом, и вы доставите мне большое удовольствие.

— Ах, возлюбленный государь, — произнес я, обнимая его бедро, — ради вас я готов и на большую жертву: я никогда больше не заговорю с ней, и я в отчаянии от того, что произошло. Простите мою невольную оплошность и забудьте о моем неосторожном поступке.

— Обещаю, — сказал король с улыбкой, — однако и вы держите слово, а об этом никому не рассказывайте.

— Избави Бог! У Вашего величества нет более преданного и почтительного слуги, чем я.

При этих словах я не смог сдержать слез, потому что у меня в мозгах и в глазах много сырости. Король же, заметив это, сказал:

— Вы с ума сошли, зачем плакать?.. Любовь тебя выдала, бедный мой Бриенн: признайся же мне в своей вине.

— Мне не в чем признаваться, — ответил я, — я плачу из любви к вам, а она здесь совершенно ни при чем.

— Пусть будет так. Не будем больше об этом говорить, я и без того сказал тебе слишком много.

— Ваше величество слишком добры ко мне, однако я надеюсь, что никогда больше не совершу подобной ошибки.

Король благосклонно дал мне время оправиться и велел выйти через ту дверь, которая вела в комнату гвардейцев, приставленных к его супруге».

Но Бриенн не сдержал слова, и вскоре весь двор узнал, что король влюбился до полной утраты чувства юмора. Легко представить, какими насмешками сопровождалось это открытие.

Мадам, которой приходилось терпеть при себе Луизу де Лавальер с трудом сдерживала раздражение. Чтобы утешиться, она решила обзавестись новым любовником и выбрала самого красивого юношу среди придворных — Армана де Грамона, графа де Гиша.

Это был насквозь испорченный молодой человек, в котором изящество и элегантность облика сочетались с крайней грубостью, как, впрочем, довольно часто бывает.

Вот образчик одной из его шуток в изложении очевидца; «Однажды граф, наблюдая за игрой у королевы, за столом которой сидели принцессы и герцогини, заметил, что рука одной из дам юркнула в то место, которое не совсем уместно называть, он же прикрывал его своей шляпой. Когда дама повернулась к соседке, oн коварно убрал шляпу; все присутствующие, рассмеявшись, стали шушукаться, а несчастная буквально сгорела со стыда. Он каждый день устраивал дамам подобные мелкие гадости, однако те все равно бегали за ним».

Впрочем, надо признать, что и сами дамы вели себя в обществе далеко не лучшим образом.

Когда Мадам начала проявлять интерес к Гишу, молодой красавец уже имел интимную связь: он был любовником Месье…

В самом деле, Филиппа Орлеанского окружала целая группа миньонов: любимым их развлечением было переодеться в женские платья и развлекаться с друзьями, еще не вступившими на ту же дорожку.

Гиш выделялся своей развращенностью даже среди НИУ, а потому был любимцем принца, с которым обращался, как с ровней, и позволял себе абсолютно все. Однажды во время бала-маскарада, рассказывает мадемуазель де Монпансье, «граф, делая вид, что не узнает нас, начал сильно теребить Месье и даже, ударил его ногой под зад. Подобная фамильярность показалась мне вызывающей».

В этом Старшая мадемуазель была совершенно права.

Впрочем, Гиш проявлял интерес и к дамам: злые языки говорили, что «он зажигает свечку, с обоих, концов…»

Генриетта без труда овладела сердцем этого двусмысленного донжуана и допустила его в свою постель. Узнав об этом, Месье был неприятно поражен. Мало того, что миньон изменил ему с женщиной, так эта женщина была в довершение всего его собственной женой. Он кричал, топал ногами, а затем велел призвать к себе Гиша и устроил ужасную сцену с воплями и обмороками. Наконец, он объявил, что прерывает все отношения с прежним любимцем, и удалился в спальню, дабы привести в порядок прическу и заменить серьги…

О новой связи Мадам вскоре стало известно, и по всему Парижу разошлись язвительные куплеты в форме диалога между Генриеттой Английской и Анной Австрийской, где королева-мать в ответ на похвальбу невестки говорила, что «Мазарини, хоть и скряга, но как любовник был не чета Гишу».

Впрочем, при дворе уже назревал новый скандал…