От великого Конде до Короля-солнце - Бретон Ги - Страница 15

Вскоре кортеж поравнялся с дворцом Бове. Король, приподнявшись на стременах, поклонился дамам, смотревшим на него из окон. На втором этаже стояли Анна Австрийская, королева английская, принцесса Пфальцская и кривая на один глаз женщина, наблюдавшая за королем с улыбкой. Этажом выше можно было увидеть печальную девушку, которая взирала на празднество с грустью. Наконец, у окна на верхнем этаже находилась некая молодая особа: она не была принята при дворе, но пользовалась всеобщим уважением за ум и красоту. Не сводя с короля блестящего взора черных глаз, она, вероятно, уже обдумывала письмо, которое отправит подруге на следующий день. Одна из фраз этого послания доказывает, что «воображение унесло ее на много лет вперед» [39]: «Королева ляжет вечером спать, сознавая свое счастье; она, конечно, довольна выбранным ею мужем».

Кривая на один глаз женщина звалась мадам де Бове, печальная девушка — Мария Манчини, а любительница писать письма — мадам Скаррон, будущая мадам де Ментенон…

Таким образом, по прихоти злокозненной судьбы Мария в день своего вступления в столицу могла увидеть одновременно первую женщину, первую любовь и последнее увлечение своего супруга.

Мазарини не принимал участия в этих грандиозных торжествах. Прикованный к креслу приступом подагры, он был способен только удовлетворенно созерцать дело своих рук.

И в самом деле, ему было пятьдесят восемь лет, и после стольких потрясений, стольких забот и усилий здоровье его пошатнулось. Поэтому он чаще всего проводил время в своих покоях, среди изумительных ковров, картин лучших мастеров и коллекции редких книг. Дворец его был полон сокровищ, собранных за долгие годы, и искусство стало теперь его единственной страстью. Поскольку ему было трудно подниматься по лестнице, ведущей на галереи первого этажа и в библиотеку на втором, он изобрел хитроумную систему приспособлений из веревок и блоков, при помощи которых кресло поднималось наверх. Эту машину можно считать прообразом современного лифта.

Любовно осматривая свои богатства, кардинал трясся от страха при мысли, что на них неизбежно должны покуситься воры. Надо признать, опасения эти имели под собой почву. То было время прискорбного падения нравов.

Рассказывают, что, когда кардинал Барберини пришел со своей свитой в мастерскую художника Дю Мустье, буквально на глазах у присутствующих испарилась книга в роскошном переплете. Взбешенный художник стал обыскивать священнослужителей, и искомый том был обнаружен под сутаной монсеньера Памфилио [40].

Хорошо зная вороватые повадки соплеменников, Мазарини старался принимать как можно меньше гостей и не любил оставлять дворец без собственного присмотра. Однако в начале 1661 года он обессилел настолько, что смирился с необходимостью покинуть Париж. 7 февраля его перевезли в Венсенский замок, а на следующий день туда примчалась заплаканная Анна Австрийская: она устремилась к изголовью больного с компрессами и примочками, намереваясь заботиться о нем, как подобает преданной супруге.

Кардинал давно уже не питал к королеве нежных чувств и вел себя, словно ворчливый муж, утомленный семейной жизнью. «Он обращался с ней, — говорит Монжла, — хуже, чем с горничной. Когда ему говорили, что она поднимается в спальню, он хмурил брови и начинал брюзжать, не стесняясь слуг:

— Эта женщина меня в гроб вгонит. Как же она мне надоела! Когда только она оставит меня в покое?»

А любящая Анна Австрийская, не замечая дурного расположения кардинала, ухаживала за ним неумело и назойливо, тогда как он позволял себе бесцеремонные выходки даже в присутствии посторонних.

«Однажды, когда я был у кардинала, — рассказывает Бриенн, — он лежал в постели, и королева-мать, придя навестить его, спросила, как он себя чувствует.

— Очень плохо! — ответил он.

И без лишних слов откинул одеяло, обнажив ноги и бедра, чему несказанно удивились не только королева, но и все остальные, бывшие при нем. Он же сказал ей:

— Взгляните, мадам, эти ноги лишились покоя, даровав его Европе.

Ноги и бедра его действительно выглядели ужасающе: иссохшие, мертвенно-бледные, покрытые фиолетовыми пятнами. Жалко было смотреть на них, и несчастная королева, громко вскрикнув, заплакала. Он походил на Лазаря, вышедшего из могилы».

Жестоко страдая, Мазарнни не забывал о Марии Манчини и тщательно готовил ее свадьбу с коннетаблем Колонна. Впрочем, девушка, которой все, казалось, теперь стало безразлично, не препятствовала ему, и 25 февраля брачный контракт был подписан.

Через десять дней, 6 марта, кардинал скончался.

Едва он испустил последний вздох, как Анна Австрийская рухнула в кресло, почти лишившись чувств. В соседней же комнате Мария, Гортензия и Филипп Манчини, переглянувшись, сказали в едином порыве:

— Слава Богу, наконец-то подох!

Из чего можно заключить, что этим молодым людям никоим образом не был присущ отвратительный порок лицемерия.

Через несколько недель после смерти Мазарини, 31 марта 1661 года, в самом узком кругу — ибо Анна Австрийская была в трауре — отпраздновали еще одну свадьбу. Между тем соединили свою судьбу две весьма важные персоны: Месье, брат короля, сочетался браком с Генриеттой Английской.

Принц Филипп получил титул Месье после смерти в 1660 году Гастона Орлеанского, отца Старшей мадемуазель.

Пока епископ Валенсийский служил торжественную мессу, друзья новобрачного перешептывались о вещах совершенно немыслимых.

— Лишь бы он не испугался, когда она станет раздеваться, — говорили они, — он же никогда не видел женского тела.

Действительно, Генриетте Английской на редкость не повезло: Месье был привержен итальянскому греху!

Однако это произошло не по причине природной ущербности принца, а потому, что такое решение принял Мазарини. Кардинал знал, какой опасной фигурой может стать брат короля. Помня об интригах Гастона Орлеанского, он хотел избавить Людовика XIV от забот, омрачивших существование его отца. По распоряжению министра в маленьком принце старались подавить любые проявления мужественности. Его одевали в платьица, приучали к бантикам, румянам и мушкам, поощряли стремление прихорашиваться перед зеркалом, одаривали духами и серьгами. В друзья ему выбрали мальчика, который больше всего походил на очаровательную девочку — это был будущий знаменитый аббат де Шуази. «Меня наряжали девочкой каждый раз, когда к. нам в дом приходил маленький Месье, — сообщает этот двусмысленный персонаж, имевший как любовников, так и любовниц, — а бывал он у нас два или три раза в неделю. У меня были проколоты уши, и я носил бриллиантовые серьги. Это очень нравилось Месье, и он осыпал меня ласками. Как только он появлялся в сопровождении племянниц кардинала и нескольких фрейлин королевы, все начинали заниматься его туалетом: ему делали сложные прически, снимали камзол и надевали на него женскую юбку с корсажем — корсаж же был обшит кружевами. Говорят, так поступали с ним по приказу кардинала, который хотел сделать его женоподобным».

Успех этого замысла превзошел все ожидания. Людовик XIV мог спать спокойно: благодаря предусмотрительности Мазарини Месье не проявлял никакого интереса к политике, став принцем извращенцев!

Между тем напомаженному, завитому, походившему на девушку принцу, чьи устремления, как говорит аббат де Коснак, «не были направлены в сторону женщин», досталась в жены самая красивая принцесса эпохи.

Генриетта Английская пленяла всех своим изяществом, хрупкостью и элегантностью, а взор ее был способен внести смятение в самую целомудренную душу. Мы можем судить об этом по портрету, начертанному рукой святого человека, епископа Валансийского, павшего жертвой ее прекрасных глаз, из-за которых он, можно сказать, забыл о спасении собственной души:

«Никогда Франция не видела принцессы прекраснее, чем Генриетта Английская, ставшая супругой Месье: у нее были бархатные черные глаза, и пред огнем их не мог устоять ни один мужчина; казалось, они воспламеняются тем желанием, которое пробуждали в других. Не было принцессы более любезной и ласковой, чем она, и этим она влекла к себе все сердца. Она была полна очарования; ее любили и устремлялись к ней, следуя движению души. Поистине все лежали у ее ног, и все сердца ей принадлежали».