Неправое дело - Варгас Фред - Страница 12

Господи, этот счетовод из Сент-Амана хорошо потрудился, вот только писал как курица лапой. Будь он Гуго, он бы взял другого работника. Его «о» и «а» было совершенно невозможно различить. Марк взял лупу. Дело Кельвелера совсем не похоже на историю с Софией Симеонидис. Он распутывал ее, потому что вынудили обстоятельства, потому что она была его соседкой, потому что она ему нравилась и потому что убийство было подлым и предумышленным. Мерзость какая, даже вспомнить противно. Конечно, в истории с костью тоже могло таиться грязное предумышленное убийство. Кельвелер такое приходило в голову, и он хотел знать наверняка.

Да, возможно, но это его работа, а не Марка. А если бы он попросил Кельвелера помочь ему переписывать счета Сент-Аманского поместья, что бы тот ответил? Послал бы его подальше и был бы прав.

Все, пропало дело, сосредоточиться невозможно. А все из-за этого типа с его собакой, решеткой, убийством и скамейкой. Если бы крестный был дома, Марк откровенно высказал бы ему, что он думает о Луи Кельвелере. Нанимаешься разбирать газеты, и тут тебя заставляют делать еще что-то. Хотя, сказать по совести, Кельвелер ничего его делать не заставлял. Он предложил ему дело и не обиделся, услышав отказ. И вообще никто ему не мешал изучать Сент-Аманские счета, никто.

Никто, кроме собаки. Ничто, кроме кости. Никто, кроме женщины, которой принадлежала эта кость. Ничто, кроме мыслей об убийстве. Ничто, кроме лица Кельвелера. Его взгляд убеждал без слов, прямой, ясный, он таил в себе грусть.

Ну что ж, все в этом мире страдают, и Марк страдал сильнее Кельвелера. Каждому свои горести, свои расследования и свои архивы.

Конечно, когда он занялся делом Симеонидис, это не повредило его работе. Можно заниматься своими и чужими расследованиями и архивами без ущерба для себя. Да, конечно, может, оно и так, только это не его работа. И точка.

Марк в бешенстве оттолкнул стул и встал. Он бросил лупу на кучу бумаг и схватил куртку. Через полчаса он входил в бункер с архивами, где, как и надеялся, застал старую Марту.

– Марта, вы знаете, где находится сто вторая скамейка?

– А вам разрешается это знать? Это ведь не мои скамейки.

– Господи! – воскликнул Марк. – Я же все-таки племянник Вандузлера, и Кельвелер доверяет мне работу. Разве этого мало?

– Да ладно, не надо кипятиться, – сказала Марта, – я пошутила.

И она громко объяснила, как найти скамейку 102. Через четверть часа Марк приближался к дереву с решеткой. Была половина седьмого, на улице уже стемнело. С другого конца площади Контрескарп он увидел сидящего на скамье Кельвелера. Тот курил, облокотившись на колени. Марк несколько минут наблюдал за ним. Движения Луи были скупы и неторопливы. Марк снова почувствовал неуверенность, он не мог понять, кто же победил в их противостоянии и можно ли вообще так рассуждать. Он отступил назад и стал наблюдать, как Кельвелер затушил сигарету, потом медленно провел руками по волосам, словно изо всех сил сжимал голову. Посидел так несколько секунд, затем уронил руки на колени и замер, уставившись в землю. Эта череда безмолвных жестов придала Марку решимости. Он подошел и сел на край скамьи, вытянув ноги. Оба несколько минут молчали. Кельвелер не поднял головы, но Марк был уверен, что он его узнал.

– Ты помнишь, что ничего на этом не заработаешь? – спросил наконец Кельвелер.

– Помню.

– У тебя, наверно, своих дел по горло?

– Это точно.

– У меня тоже.

Снова повисло молчание. Когда они говорили, изо рта вырывалось облачко пара. Черт, до чего же холодно.

– Ты помнишь, что, возможно, здесь несчастный случай или стечение обстоятельств?

– Я все помню.

– Посмотри список. У меня уже двенадцать человек. Девять мужчин, три женщины. Крупных и маленьких собак я отбрасываю. По моему разумению, пес был средних размеров.

Марк пробежал глазами список. Краткие описания, возраст, повадки. Он перечел все несколько раз.

– Я устал и хочу есть, – сказал Кельвелер. – Можешь меня заменить на несколько часов?

Марк кивнул и вернул Кельвелеру список.

– Оставь себе, он тебе вечером понадобится. У меня два пива осталось, хочешь?

Они молча выпили по бутылке.

– Видишь, мужик идет, вон там, дальше, справа? Не смотри прямо, смотри украдкой. Видишь?

– Вижу, и что?

– Это опасный тип, бывший палач, а возможно, и того хуже. Ультрареакционист. Знаешь, куда он ходит вот уже почти неделю? Черт, да не пялься ты так, уткнись в свое пиво.

Марк сделал, как было велено. Уставился на горлышко своей бутылки. У него не получалось глядеть украдкой, да еще в темноте. Честно говоря, он ничего не видел. Только слышал голос Кельвелера, шептавший над ухом:

– Он идет на третий этаж дома напротив. Там живет племянник депутата, у которого свой путь. И мне хотелось бы знать, с кем он и знает ли об этом депутат.

– Я думал, что все дело в собачьем дерьме, – прогудел Марк в бутылку.

Когда дышишь в бутылку, выходят потрясающие звуки. Будто ветер на море дует.

– Это другая история. Депутата я оставил Венсану. Он журналист и прекрасно с этим справится. Он вон там, на другой скамейке, видишь, парень спит.

– Вижу.

– Можешь поднять голову, реакционист уже наверху. Только веди себя естественно. Эти ребята смотрят в окна.

– Вон собака, – заметил Марк, – средних размеров.

– Отлично, записывай, идет сюда. 18.42, скамейка 102. Женщина за сорок, волосы темные, жесткие, средней длины, высокая, худощавая, не слишком привлекательная, хорошо одета, обеспеченная, синее, почти новое пальто, брюки. Идет от улицы Декарта. Погоди, пес решил пописать.

Марк глотнул пива, пока пес мостился у дерева. Будь немного темнее, написал бы прямо ему на ботинки. Совсем отупели эти парижские собаки. Рассеянная хозяйка покорно стояла рядом.

– Пиши, – сказал Кельвелер. – Возвращаются тем же путем. Пес средних размеров, рыжий спаниель, старый, усталый, хромой.

Кельвелер залпом прикончил пиво.

– Ну вот, – пояснил он, – так и продолжай. Я вернусь позже. Хорошо? Не замерзнешь? Можешь заходить в кафе, от стойки видно, кто проходит. Только не вертись на лавочке как чумовой, сиди спокойно, будто пришел пива выпить или ждешь женщину, а она все не идет.

– Я знаю.

– Через два дня у нас будет список завсегдатаев. Потом начнем слежку, чтобы узнать, кто они и где живут.

– Ясно. Что это у тебя в руке?

– Это моя жаба. Надо ее освежить слегка.

Марк стиснул зубы. Ну конечно, этот тип чокнутый. А теперь и он влип.

– Не любишь жаб, да? Он безобидный, мы с ним болтаем, вот и все. Бюфо – его так зовут, – слушай меня внимательно: парня, с которым я разговариваю, зовут Марк. Он родня Вандузлера. А родня Вандузлера – наша родня. Он будет следить за собаками вместо нас, пока мы поужинаем. Усек?

Кельвелер поглядел на Марка:

– Приходится все ему объяснять. Жутко бестолковый.

Луи улыбнулся и сунул Бюфо в карман.

– Нечего так смотреть. Жабы очень полезны. Чтобы до них дошло, приходится все очень упрощать, иногда это нервы успокаивает.

Кельвелер улыбнулся еще шире. У него была особенная улыбка, заразительная. Марк улыбнулся в ответ. Подумаешь, жаба. За кого тебя люди примут, если будешь бояться жаб? Да, Марк ужасно боялся дотронуться до жабы, но еще сильнее он боялся прослыть дураком.

– Можно мне взамен узнать кое-что? – сказал Марк.

– Спрашивай.

– Почему Марта зовет тебя Людвиг?

Кельвелер снова достал жабу.

– Бюфо, – обратился он к ней, – а родственник Вандузлера, оказывается, больший зануда, чем я думал. Что скажешь?

– Можешь не отвечать, – промямлил Марк.

– Ты такой же, как твой дядя, притворяешься безразличным, а сам хочешь все знать. А меня убеждали, что тебе хватает Средневековья.

– Не совсем и не всегда.

– Я и сам удивлялся. Людвиг – это мое имя. Луи или Людвиг, так или сяк, на твой выбор. Так всегда было.

Марк поглядел на Кельвелера. Тот гладил Бюфо по голове. Жаба – мерзкая тварь. И большая к тому же.