От Анны де Боже до Мари Туше - Бретон Ги - Страница 50

Но это обвинение было настолько смехотворно в своем преувеличении, что король отказался принять его во внимание.

И все-таки случай, о котором грезила герцогиня, представился несколько месяцев спустя, когда в Италии по приказу императора были убиты два французских посла, Фрегос и Рэнкон.

В иные времена король, возможно, ограничился бы тем, что выразил «своему брату» недовольство по поводу случившегося в письменной форме. Теперь же, подталкиваемый фавориткой, Франциск I объявил Карлу Пятому войну.

И тут же были поставлены на ноги две армии: одной из них должен был командовать лично дофин, другой — герцог Орлеанский. Первому предстояло осадить Перпиньян, второму — Люксембург.

Не успела начаться война, как сразу стало ясно, что дела у братьев складываются по-разному. Если принц Карл одерживал блестящие победы, то Генриху осада Перпиньяна давалась нелегко. Бедняга уже знал, что враг, предупрежденный герцогиней Этампской, бросил против него десять тысяч человек.

В течение нескольких дней он мужественно пытался взять город штурмом, но любое его усилие сводилось на нет предательством. Историк Дре дю Радье сообщает, что маршал д'Аннебо, связанный с герцогиней Этампской, «доходил до того, что приказывал разобрать батарею, удачно расположенную кем-то из старших офицеров, и установить ее так, чтобы не было никакой пользы…».

В конце концов дофин был вынужден снять осаду. С чувством стыда он покинул Перпиньян и вернулся в Монпелье, где его очень холодно встретил Франциск I.

Бедный Генрих был, конечно, опозорен, но он остался жив, и раздраженная герцогиня Этампская подумала, что придется все начинать сначала.

А начинать сначала было непросто, поскольку дофин, почувствовав отвращение к войне, с облегчением вернулся к двум своим женщинам.

Любимый одной и обожаемый другой, он расслаблялся рядом с ними, обволакиваемый атмосферой мягкости, тепла и семейного уюта.

Это верно, что все определенней можно было говорить о супружеской жизни втроем. Гифре говорит, что «Диане удалось так основательно встроиться в интимную жизнь высочайшей четы, что постепенно она превратилась в некотором роде в вершину супружеского треугольника, доводя его тем самым до полной гармонии».

Можно не сомневаться, что Екатерина Медичи вполне обошлась бы без этого третьего измерения, которое придавала ее семейной жизни вдова Великого сенешаля, но она прятала свою ревность под любезной улыбкой, делая вид, что ничего странного не замечает в поведении дофина. Он же не особенно церемонился с ней. После визита Карла Пятого он приказал жене перестать разговаривать с герцогиней Этампской:

— Я желаю, мадам, чтобы вы публично продемонстрировали презрение женщине, которая постоянно вредит нашему другу!

И тогда, пряча сжигавшую ее ненависть, Екатерина покорно встала в ряды сторонников любовницы своего мужа.

Диана со своей стороны проявляла всяческое благородство.

Иными вечерами, когда дофин начинал раздеваться в ее комнате, она, принимая серьезный вид, говорила:

— Нет, Генрих, на этот раз доставьте мне удовольствие, отправляйтесь спать с вашей женой.

Дофин пытался по возможности отсрочить эту тяжкую обязанность, но Диана в таких случаях была непреклонна.

— Так надо, Генрих! Подумайте о своем потомстве. Вам необходимо иметь наследника.

Дофин снова натягивал на себя одежду, отправлялся с мрачным видом в апартаменты своей жены и там яростно на нее набрасывался, стараясь сделать ей ребенка, которого так ждала вся Франция <Мишле: «Генрих II спал со своей женой только тогда, когда этого хотела и на этом настаивала Диана».>.

Но как это ни печально, все его усилия оказывались тщетными, и Екатерина была безутешна.

В конце концов, она попросила врача Фернеля осмотреть ее. Тот, посмотрев куда следует, обнаружил серьезное нарушение внутреннего устройства, не позволявшее принцу Генриху довести до благополучного результата свои усилия.

Дофина была в отчаянии. Но, к счастью, Фернель был хорошим врачом. Он отвел дофина в сторону и, по свидетельству Диониса в его «Трактате о родах» <«О потомстве человека или картина супружеской любви» (1696).>, научил его некоему хитрому приему, возможно чуточку акробатическому, но зато весьма эффективному, поскольку Екатерина Медичи впоследствии имела десять детей.

Как ни странно, несмотря на обследование Фернеля, легенда о том, что в бесплодии Екатерины Медичи виноват дофин, продолжала носиться в придворных кругах. Утверждали, что он «ущербен по своей природе», и эта мнимая ущербность служила, как водится, поводом для многочисленных насмешек.

Брантом пересказывает одну из таких шуточек, которая всех рассмешила при рождении первого ребенка Екатерины.

«Одна придворная дама, входившая в кружок знатных дворян и известная своим острым язычком, обратилась к дофину с двусмысленной просьбой подарить ей „аббатство Сан-Хуан, которое никем не занято“. Это его крайне удивило. Но тому была причина. При дворе тогда говорили, что произнесенная двусмысленность относилась только к дофину, которого все считали виновником отсутствия наследника. Полагали, что его „штучка“ не в порядке, что ей не хватает прямизны, и потому семя не попадает куда следует. Когда же ребенок все-таки родился, никто не сомневался, что он не от дофина., хотя тот и заявил, что его „;штучка“ нормально работает. Поэтому просьба вышеупомянутой дамы к дофину вызвала взрыв смеха, и тогда она сказала, что он „оставил свободным аббатство Сан-Хуан“, намекая этими словами на такое, о чем я предоставляю возможность догадываться самим читателям без дополнительных пояснений…».

Первый ребенок августейшей четы (будущий Франциск II) родился 19 ноября 1544 года.

Но времени порадоваться этому не было, потому что война, развязанная три года назад м-м д'Этамп, обрела внезапно трагический поворот. Карл Пятый, после того, как ему удалось вовлечь в свой альянс английского короля, решил вторгнуться во Францию с трех сторон одновременно: Пьемонт, Шампань, Кале. Главной же целью был, естественно, Париж, где император назначил свидание Генриху VIII.

Граф Энгиечский начал с того, что выиграл битву при Серизоле, деревеньке, расположенной в Пьемонте. Затем богиня победы переметнулась на север Франции, где под напором значительных сил императора и его союзников ситуация неожиданно оказалась катастрофической; После взятия Шато-Тьерри и Сент-Дизье Карл Пятый подошел к Марне. В Париже началась невообразимая паника. Жители города, покидав пожитки в лодки, устремились во всю прыть по Сене в сторону Манта.

Франциск I, потрясенный случившимся, вышел лично к народу, чтобы предотвратить этот исход.

— Пусть мое появление, — сказал он, — защитит вас если не от опасности, то хотя бы от страха. Вернувшись в Лувр, он собрал свой Совет:

— Ах! — воскликнул он. — Я полагал, что Господь даровал мне мое королевство из великодушия. Сегодня же он вынуждает меня дорого заплатить за это.

Кое-какие счета король мог бы предъявить и м-м д'Этамп, потому что если Карл Пятый с такой легкостью вошел в Шампань, то только потому, что дофин, в задачу которого входила защита данного региона, стал жертвой повседневного предательства.

Император получал от фаворитки подробнейшие донесения, позволившие ему уверенно продвигаться вперед. Осведомленный обо всем, что происходило на королевском Совете, он предпочитал брать те французские города, где были большие запасы продовольствия и склады оружия. Герцогиня дошла до того, что помешала разрушить мосты, столь необходимые для продвижения имперских войск.

Вот что писал по этому поводу Л. Прюдом:

«Верная своим обязательствам перед императором, герцогиня выдавала все планы французского двора и даже сообщила ему число генералов и министров. Одним словом, она может быть названа одной из основных причин военных бедствий. У нее был свой агент при дворе Карла Пятого, граф де Босси; уже доказано, что этот человек, который, как полагают, пользовался у герцогини милостями особого рода, не раз продавал Францию его императорскому величеству, как, впрочем, и многим другим, во время взятия Эперне. Бесспорно и то, что Карл Пятый был прекрасно осведомлен о моменте, когда лучше всего начать наступление на этот город, забитый продовольствием, необходимым для армии. За потерей этого города, гибельной для государства, последовала потеря Шато-Тьерри, также имевшего большие запасы муки и зерна и, как и предыдущий, ставшего жертвой предательства. Имперские войска совершили стремительный бросок до самого Мо. Париж охватил такой ужас, что жители были одержимы одним желанием — спастись, точно у них не было ни работы, ни достоинства, ни добра, ни домов, ни короля, ни родины.