Последний солдат Третьего рейха - Сайер Ги - Страница 31

Два дня спустя мы наконец нашли свою роту. Временно нам дали указание проводить телефонный кабель для полка СС, который шел в атаку. Я еще помню железнодорожную насыпь, по которой наступали молодые эсэсовцы под мощным пулеметным огнем.

Мы укрылись в дренажной трубе и ожидали, когда эсэсовцы займут район, что они и сделали, понеся тяжелые потери. За двумя цементными стенами слышалась орудийная стрельба, в воздухе пролетали раскаленные осколки металла. Затем по указанию командиров полка мы устанавливали батарею гаубиц, которая несколько дней вела артиллерийский поединок с советскими орудиями, расположенными на восточном берегу Донца. Мы тащили тяжелые снаряды из отдаленного склада, когда наткнулись на людей из нашей роты, чинивших обрушившийся бункер.

Первым знакомым, которого я увидел, оказался Оленсгейм.

– Эй! – крикнул я, побежав к своему другу. – Это мы! Оленсгейм остановился как вкопанный и посмотрел на меня, будто пораженный молнией.

– Вернулось еще четверо! – закричал он. – Значит, с нами Бог! Лаус давно уже вычеркнул тебя из списков. Есть еще тридцать пропавших без вести. Мы уж решили, что тебя изрешетило пулями.

– Не каркай, – сказал я. – А где Гальс?

– Вот уж кому везет, так это ему. Сейчас он в Тревде, лечится, пока мы тут в грязи копаемся.

– Его ранило?

– У него царапина на щеке. Ерунда. Но его забрали с тяжелоранеными. Он сказал, что провалялся без сознания два часа. Всегда преувеличивает.

– А Ленсен?

– С ним все в порядке. Вон он там меняет колесо. Появился Лаус; мы не раздумывая отдали честь.

– Рад видеть вас, ребята. Правда рад. – Он потряс каждого из нас за руку; на старом солдатском лице отразились переполнявшие его чувства. Затем он отступил на несколько шагов. – Объявите о своем появлении четко и ясно, как я учил.

Мы произнесли слова, полагающиеся по уставу, чувствуя дружеское расположение. Но кроме этой встречи ничего приятного не было. Небо покрыли низкие облака, грозившие разразиться дождем, были видны вспышки, которым предшествовали на доли секунды целые гейзеры из комьев земли.

Вскоре Ленсен, который был тяжелее и сильнее меня, поднял меня с земли, вне себя от радости, что мы снова вместе. Несмотря на тяжелые работы, порученные нам, день казался прекрасным: мы встретились.

Через два дня я попал в Тревду, находившуюся в двадцати пяти милях от линии фронта. Какой-то солдат уступил мне место в грузовике,, который должен был вести, и я смог увидеться с Гальсом. Я нашел его среди раненых, он что-то напевал себе под нос. Наконец наступила весна, тяжело раненные в нетерпении ходили по дорожкам, обсаженным грушевыми деревьями.

Гальс не смог сдержать радости от нашей встречи. Меня с криками привели солдаты, пропитанные лекарственным запахом. Мне пришлось прикончить все, что осталось на дне бутылок, которые они открыли, так что я не смог прийти вовремя на встречу с солдатом, который меня привез. Он подождал немного, потом это ему надоело, и водитель уехал без меня. Меня, уже намного позже, довез на место другой шофер, приписанный к моему лагерю. Гальсу я пообещал, что снова навещу его, но такая возможность мне не представилась: через несколько дней доктор выписал его, и он вернулся в наши ряды.

Гальсу не нравились задания, которые нам давали; он уговорил меня записаться в моторизованную пехоту. Нам осточертело копаться в земле и прислуживать бойцам. Несколько раз это решение могло стоить нам жизни, но даже сейчас, оглядываясь на прошлое, я не жалею, что записался в действующее подразделение. Завязалась дружба, которую я никогда не встречал в дальнейшем.

Часть вторая

Дивизия «Великая Германия»

Весенне-летняя кампания, 1943

Глава 4

В отпуске

Прекрасным весенним утром нас собрали в Тревде, где в свое время лежал в лазарете Гальс. На холме, покрытом короткой травой, такой, в которой каждая травинка борется за место и которая через месяц превратится в высокую саванну, – к нам присоединилось еще два полка. Всего здесь насчитывалось около девятисот человек. С вершины холма офицеры, стоя на развороченном грузовике, произносили речи. Грузовик был окружен двадцатью флагами и полковыми знаменами. О нас говорили только хорошее. Нас даже поздравили за совершенные в прошлом подвиги, от которых мы краснели каждый раз, когда слышали фронтовые сводки. Мы смотрели на офицеров широко раскрытыми глазами. Они заявили, что, учитывая проявленное нами мужество, они готовы сделать честь любому из нас, переведя его в действующие войска. Немедленно записалось добровольцами человек двадцать. Офицеры, признав, что мы ведем себя слишком робко, попытались сломить наше сопротивление и продолжали говорить о том же. После подробного рассказа о героических подвигах немецких солдат из рядов выступило еще пятнадцать человек, и среди них Ленсен, всегда искавший неприятностей. Затем офицеры упоминули о двухнедельном отпуске. Сразу появилось еще триста добровольцев. После этого несколько лейтенантов сошли с возвышения и прошли через наши ряды. Они выбирали отдельных солдат и приглашали их выступить вперед, а капитан тем временем не уставал расписывать преимущества наступательных отрядов.

Выбирали будущих бойцов среди самых крупных, здоровых и сильных. Неожиданно указательный палец в черной кожаной перчатке указал, подобно дулу маузера, на моего лучшего друга, ставшего на войне мне братом. Гальс, будто загипнотизированный, сделал три широких шага вперед; грохот его сапог прозвучал для меня как хлопок резко закрывшейся двери, которая разделит меня – и может быть, навсегда – с единственным другом, общение с которым только и могло заставить меня бороться за жизнь.

Поколебавшись мгновение, я, без всякого давления, присоединился к группе добровольцев. Лицо Гальса засияло, подобно лицу ребенка, получившего нежданный подарок, который даже не знает, что сказать. С этих пор в моих документах значилось: «Ефрейтор Сайер, 17-й батальон, легкая пехота, дивизия „Великая Германия“, юг».

Вечером мы вернулись в свое расположение. Совершенно ничто не изменилось. То, что нас записали добровольцами в пехоту, было единственной разницей в той жизни, которую мы вели вчера в качестве водителей грузовиков и жизнью бойцов действующей армии. Мы не знали, как себя вести, но сержанты не дали нам времени на размышление. Они заставили нас чистить и приводить в порядок вооружение, пострадавшее в последних боях. На это ушло несколько дней. Казалось, что военные действия утихли, хотя мощные советские контратаки вызвали на северо-западе, у Славянска, огни пожаров. Нас привлекли также к захоронению тысяч солдат, погибших в битве за Харьков.

Один раз утром, на рассвете, нас официально назвали похоронным отрядом. Было темно как ночью. Лаус сообщил, что, вместо обещанного нам двухнедельного отпуска, который мы так ждали, мы будем заниматься захоронением солдат. Как правило, для этого использовались попавшие в плен русские, но поговаривали, что они занимаются мародерством, крадут обручальные кольца и другие украшения. На самом деле, я думаю, бедняги обшаривали трупы в поисках еды. Пайки, которые они получали, были верхом нелепости – треть котелка слабого супчика на четырех военнопленных в сутки. Иногда им не давали ничего, кроме воды.

Каждого пленника, который попадался на краже, расстреливали на месте. Для этих целей не существовало специальных отрядов. Офицер либо убивал его, или передавал солдатам, которые любили подобного рода занятия. Однажды я с ужасом увидел, как один подонок привязывает пленных к решеткам ворот. Хорошенько закрепив их руки, он засунул в шинель одного из них гранату, снял чеку и побежал в укрытие. У русских вырвало кишки; до последней минуты они кричали о помощи.

Хотя на войне мы успели повстречать самых разных людей, то, что творили эти преступники, не могло не возмущать нас. Мы вступали с ними в споры, они раздражались и оскорбляли нас. Они заявили, что им удалось сбежать из лагеря в Томвосе, где русские держали немецких военнопленных. Тем, кто соглашался работать, давались пайки, такие же крохотные, как и у нас. Те же, кто не хотел работать, не получали ничего. На четырех человек – одна чашка с просом. Пищи не хватало даже тем, кто не отказывался работать. Часть вновь прибывших просто-напросто убивали: любимым способом казни было вогнать пустой патрон в затылок. Русские часто развлекались подобным способом.