Такой знакомый незнакомец - Браунинг Дикси - Страница 26

Хитч соорудил временный кабинет в своей спальне, а в середине недели ненадолго наведался в Ричмонд, чтобы ликвидировать небольшой возникший там кризис. Миллер Гроув — или Бак, как его называла Синди, — был выдающимся генератором идей, но совсем не умел контактировать с клиентами. Но Синди! Синди была просто находкой. Если бы его спросили всего неделю назад, Хитч бы ответил, что она никогда в жизни не впишется в семейный уклад его родителей.

Но это Синди стала писать благодарственные открытки. Это Синди облегчила труд сиделок, читая мистеру Хитчкоку вслух газеты и старый роман Форрестера о Второй мировой войне. Она даже приспособилась работать здесь над своими шляпами, позируя время от времени и спрашивая мнение больного.

— Эта мне что-то не нравится. Как вам кажется, не слишком ли много цветов? Я бы могла снять вот эти. А может, добавить с другой стороны? — И кивала головой, словно получила ответ.

Это Синди называла его мать по имени. Он опешил, когда в первый раз услышал, как она сказала:

— Джанет, вы забыли сегодня позавтракать.

Мы с Энни пожарили оладьи.

Энни. Она называла и слуг по именам. До сих пор, насколько было известно Хитчу, никто никогда не называл эту женщину, которая командовала на кухне как генерал, иначе чем миссис Кюбер.

В этот вечер Хитч воспользовался редким моментом, оказавшись с Синди наедине, чтобы поблагодарить ее за все, что она сделала. Они встретились перед кабинетом отца. Хитч направлялся в свою комнату, где собирался просмотреть последнюю кипу факсов и электронную почту, а Синди шла по своим собственным делам.

— Не знаю, как и благодарить тебя. Ты сделала…

Она прижала палец к его губам. Это была ее первая ошибка. Дотронуться до него. Он поймал ее палец, поцеловал его и взял ее за руку.

— Я серьезно. Это как проделать брешь в Великой Китайской или в Берлинской стене. Ты заставила их плясать под свою дудку — мою мать и даже моего отца. Я почти уверен, что он пытался улыбнуться, когда ты рассказывала ему о том, как я едва не сшиб тебя.

К этому моменту она практически была в его объятиях, сводя его с ума теплым цветочным запахом своих волос. Она улыбнулась. Вообще-то это скорее была усмешка, но он снова это почувствовал: то, что его заливает расплавленный свечной воск. И он поцеловал ее и, возможно, даже отнес бы наверх, в свою спальню, чтобы поцеловать еще, если бы быстрые шаги его матери не нарушили это колдовство.

Едва дыша, они смотрели друг на друга.

— Я понимаю теперь, почему тебя зовут Синди , — прошептал он.

— Я говорила тебе это, — сказала она, отодвинувшись на безопасное расстояние.

Пропустив мимо ушей эти ее слова, он сказал:

— Это сокращенно от слова «зажигательный». Громким голосом он произнес:

— Мама, ты не возражаешь, если я займу твой факс на несколько минут?

Царственным кивком головы Джанет дала разрешение. Хитч подумал: пронесло. Если бы его мать потрудилась взглянуть на него, она бы запустила в него книгой или, по крайней мере, прочла лекцию о моральной распущенности. А может, даже и не поняла бы его состояния… Хотя она и его отец, должно быть, размягчились, по крайней мере, один раз в ранние годы своего брака, иначе Хитча бы не было в этом мире.

В понедельник на следующей неделе Джанет Хитчкок высказалась в том духе, что ее сыну пора возвращаться в Ричмонд.

— Ты больше ничем не можешь здесь помочь.

Процесс выздоровления Джорджа будет медленным, а я уверена, что ты должен жить собственной жизнью.

То, что эти слова задели его за живое, свидетельствовало о том, что он потерял бдительность.

— Да, ты права. Нам пора уезжать. Ты всегда можешь позвонить, если что.

Судья подняла одну бровь. Если бы две, это бы означало: мне это не нравится, сэр. Одна поднятая бровь означала: вы опасно близки к проявлению неуважения к суду.

Он готовился услышать обвинения. Приговор он уже слышал.

— Ты хочешь сказать мне что-то еще?

— Синди может остаться. Джорджу, кажется, нравится ее общество.

Хитч надолго лишился дара речи. Он сказал себе, что это было напряженное время для всех них — а для его матери в первую очередь, к тому же она никогда не отличалась особой тактичностью.

Но это было так же запредельно, как услышать десятилетнему мальчику, что у его отца есть дела поважнее, чем смотреть, как он играет в футбол.

— Я оставлю это решение за Синди.

— Она останется, если я скажу ей остаться.

— Если ты попросишь ее, ты хочешь сказать. (Снова поднятая бровь.) — Хорошо, мама, спроси ее. Это твой дом.

Она кивнула, повернулась и ушла, а Хитч сказал себе, что пора убираться отсюда, пока он не взорвался и не наговорил чего-то непростительного. На короткое время он почувствовал себя почти членом семьи, а выходит, они были нужны ему не больше, чем он им. Что касается Синди, она была вольна делать собственный выбор. В этом и заключалась независимость, разве не так?

Ведь именно независимости она хотела больше всего.

Хотя, если честно, кто-то должен был предупредить ее, что независимость не была в почете при хитчкоковском режиме. Но Синди и сама выросла при очень похожем режиме. Возможно, так она чувствовала себя даже в большей безопасности.

Ему не потребовалось и пяти минут, чтобы собрать свою дорожную сумку. Погрузив все в машину, он отправился на поиски Синди. Он нашел ее в кладовой. Она вынимала цветы из гигантского букета и ставила их в выщербленный оловянный кувшин.

— Энни сказала, что присмотрит парочку ярких недорогих ваз, когда поедет в следующий раз за покупками.

— Я пришел попрощаться.

Он всегда будет представлять ее, окруженную цветами, пахнущую цветами, перепачканную, с пальцами в зеленых пятнах.

— Ты уезжаешь? — Пораженная, она подняла голову.

— Мама говорит, что тебя приглашают остаться, выбор за тобой. — Он старался не повлиять на ее решение ни в одну, ни в другую сторону, но это было трудно. Ему хотелось сказать: «Давай уедем отсюда, пока они не завладели твоей жизнью, как пытались завладеть моей. Это собираюсь сделать я!»

— Но твой отец…

— Он не нуждается во мне.

— Еще как нуждается. — Синди вытерла руки о блузку, а потом уперла их в бока. — То, что он не может пока выразить это словами, не означает, что он не знает, что ты здесь, и… и он хочет, чтобы ты был здесь. Я знаю, я вижу это по тому, как он следит за тобой глазами, когда ты в его комнате. Он словно пытается сказать тебе что-то, но не может, и… и…

Хитч тяжело вздохнул.

— Синди, ты фантазерка. Ты сама в этом признавалась. А я живу в реальном мире.

— Вовсе нет. Ты тоже мечтатель. Мечты реальны, иначе о них бы не знали. Мы все знаем, что такое мечты, только некоторые из нас боятся верить в них.

— Послушай, я ничего не могу поделать. — Он пожал плечами. — Верь в то, во что хочешь верить. Только не забывай, что главная часть этой твоей мечты — быть свободной. Чтобы жить своей собственной жизнью. И не превращайся снова в «Синди-сервис», ладно?

Он не поцеловал ее. Весь оставшийся день, подбирая яркие легкие букеты и относя их в комнату мистера Джорджа — она так называла его и про себя, и вслух, — она думала о Хитче и о том, почему он, похоже, не уживался ни с одним из родителей и какой потерей это было для него. А еще она удивлялась, почему он не поцеловал ее…

Она не выбирала, на чью сторону становиться, и не предпочла его родителей ему. Просто сейчас она была им нужна. Они были его частью, хотел он признать это или нет. И если был какой-то способ сблизить их, она попытается это сделать.

Синди взяла поднос со своим ужином в комнату мистера Джорджа, чтобы ночная сиделка могла скинуть туфли и отдохнуть, пока она ела и смотрела по телевизору «Колесо счастья». Измученная Джанет дремала.

— Я думаю, вы знаете, что он уехал… — сказала она отцу Хитча. — Вам надо это попробовать.

На самом деле очень вкусно. Может быть, к тому времени, как вы сможете снова все есть, я научу Энни варить суп с ветчинной косточкой. Вот это королевская еда.