Дикое сердце - Браун Вирджиния - Страница 10

Ее бирюзовые глаза медленно оглядывали комнату, скользя по лежащим на полу пестрым коврикам с бахромой, едва ли замечая свежеподметенный глиняный пол со все еще заметными следами веника, пока ее взгляд не задержался на закопченном горшке, висящем на крюке над очагом. От огня осталось всего несколько тлеющих угольков, но пустому желудку Аманды было все равно, горячая еда в горшке или холодная, только бы он оказался полон.

После торопливых поисков обнаружились чистая миска — оббитая, но все еще вполне пригодная — и деревянная ложка, которой Аманда зачерпнула из горшка черных бобов. Ее ноздри затрепетали от пряного запаха, а желудок возмущенно заворчал из-за задержки, пока она отодвигала стул и усаживалась, обвив босыми ногами ножки стула. Отправив в рот полную ложку бобов, Аманда закрыла глаза и удовлетворенно вздохнула.

Именно эту картину и увидел Эль Леон, когда подошел к открытой двери своего дома: девушка со взлохмаченными волосами сидит за его столом с миской бобов и деревянной ложкой, ее темные ресницы блаженно лежат на все еще розовых от сна щеках, босые ноги по-детски цепляются за ножки стула. Лохмотья юбки свисают по бокам, открывая стройные ноги, покрытые царапинами, а руки выглядывают из остатков когда-то изящного платья. Аманда. Много лет он не видел ее, но Эль Леон узнал бы ее где угодно. Кажется, не так уж и давно они детьми играли вместе, и она все еще напоминала того шаловливого ребенка.

Стоя в тени крыльца и вспоминая давно прошедшие летние дни, Эль Леон снова ощущал запах свежескошенного сена, сложенного в стога, в которых детям так интересно прятаться, и слышал звонкий смех своей подружки, когда они зарывались в самую середину. Аманда, смеющийся кувыркающийся ребенок тех залитых солнцем дней и безоблачных небес — куда ушли те годы?

Он замер, когда прошлой ночью увидел Аманду, спрыгивающую с лошади, не в силах поверить, что это та самая девочка. Неужели он столь долго не видел ее — с тех пор как приезжал со своим отцом, доном Луисом, в Буэна-Виста? Да, это действительно так, и все прошедшие годы наполняли события, превратившие его в того, кем он сейчас был, — в вождя хуаристов, скрывающегося высоко в горах.

Легкая улыбка тронула его губы, янтарные глаза сузились от нахлынувших воспоминаний. Годы, проведенные в университете Сан-Николас, пока Фелипе учился в школе за границей; смерть дона Луиса; политические взгляды Фелипе и последняя, ожесточенная схватка между братьями, закончившаяся тем, что Рафаэль — Эль Леон — покинул свой дом. Он стал Эль Леоном не в одночасье; потребовались месяцы борьбы, партизанской войны против консервативного правительства Сулоаги, когда Хуарес был президентом либералов в Веракрусе. Именно в те трудные месяцы он заслужил репутацию Эль Леона — человека, который отбирает у 'богатых землевладельцев и раздает простым людям не только еду и золото, но и в каком-то роде правосудие. Возможно, не то правосудие, которое определяется судом, размышлял он, но справедливое и заслуженное правосудие. Война, потом реформы; а потом пришел Максимилиан, австрийский эрцгерцог, поставленный Наполеоном III править Мексикой.

Рафаэль Леон Бове, которому в 1858 году едва исполнилось девятнадцать лет, решил последовать за Бенито Хуаресом, а не Фелисом Сулоагой, лидером консерваторов. Когда в 1864-м Максимилиан был объявлен императором, человек, известный теперь как Эль Леон, стал яростно сражаться против французской интервенции и все продолжал борьбу.

Захватить Фелипе в заложники было частью его плана, чтобы потом потребовать за него от французов денег и, что гораздо важнее, жизней — в тюрьмах Максимилиана томилось много хороших людей, чьим единственным преступлением стала борьба на той стороне, которую австриец считал неправильной. Это их жизни он надеялся обменять на Фелипе. Высокий чин из кабинета Максимилиана — неплохая цена. Но теперь… теперь у него не было средства, чтобы использовать его против французов: ничего, кроме новоиспеченной жены Фелипе, североамериканки, имеющей очень малую ценность для его планов.

Он не мог понять, почему Аманда вышла за Фелипе, который никогда не нравился ей, когда они были детьми. Должно быть, соблазн стать женой такого чрезвычайно богатого hacendado[7] явился решающим фактором. Это вполне возможно, хотя что он в действительности знает о ней сейчас? В детстве Аманда была упрямой и своевольной, всегда делала все по-своему; похоже, взрослая Аманда стала эгоистичной и алчной. Было бы очень полезно, решил Эль Леон, узнать, насколько изменилась Аманда, выйдя замуж за Фелипе. Неожиданная вспышка ярости пронзила его. Он всегда считал ее особенной — как могла она продаться такому человеку, как его брат? Образ Аманды в объятиях Фелипе вызывал видения, о которых Эль Леон не желал даже думать, и он поспешно отбросил их.

Оттолкнувшись от дверного косяка, Эль Леон вошел в дом. В лазоревых глазах, удивленно взглянувших на него, не было ни намека на узнавание. Неужели он так сильно изменился? Наверное, так, иначе она бы узнала его и не скрывала, что свободно говорит по-испански, от того, кто много лет назад помогал ей практиковаться в этом языке.

— Hola, bella dama. Como esta?

Несколько долгих минут Аманда только смотрела на него замерев; деревянная ложка остановилась на полпути между миской и ртом. В глубине голубых глаз цвета летнего неба под тенью длинных ресниц, встретившихся с его взглядом, промелькнула паника, и Эль Леон понял, что она так и не узнала его. Возможно, пока это к лучшему…

— Простите, сеньора. Я спросил, как вы себя чувствуете. — Улыбка, не добравшаяся до расплавленного золота его глаз, просто движение губ. — Я забыл, вы ведь сказали Педро, что не говорите на нашем языке, так? — После ее утвердительного кивка, неуверенного и настороженного, он продолжал: — Que lastima![8] Было бы так полезно, если бы вы могли.

— Да… да, наверное, — согласилась она. Деревянная ложка медленно опустилась на стол, но ее взгляд не отрывался от лица Эль Леона. — Я знаю только пару слов, сеньор.

— Со временем вы научитесь, если останетесь в Мексике достаточно долго, сеньора. — Снова улыбка без веселья, нацеленная на то, чтобы оставить у нее чувство неуверенности и беспокойства.

Он отошел от стола к окну, и Аманда проследила за ним глазами; аппетит у нее пропал, зато страх нарастал внутри, когда она задумчиво смотрела на Эль Леона. Определенно его не одурачило ее заявление и он прекрасно знал, что она свободно говорит по-испански. А еще она упускает какую-то важную деталь, что-то терзающее ее память, когда смотрит на него…

Внезапно интерес Аманды привлек пронзающий ясное небо голубоватый силуэт горного пика, покрытого облаками. Серро-де-ла-Силья, широко известная гора над Монтерреем. Ее сердце учащенно забилось, когда она узнала силуэт, знакомый ей по многим картам и рисункам, которые висели в кабинете отца, — его было легко запомнить по форме, напоминающей луку седла. Аманда поняла, что находится гораздо ближе к большому городу, чем могла мечтать. Но все равно до него много миль, много миль дикой местности, о, которой она ничего не знает…

— Сеньора? — Эль Леон говорил насмешливым тоном, и Аманда снова взглянула в его лицо. Ее глаза расширились, когда она увидела наполовину веселое, наполовину злое выражение в его суровых чертах. Что он знает о ней? И почему он смотрит на нее так, будто она для него всего лишь досадная помеха? — Вам нравятся окрестности? — лениво спросил он, как если бы ответ не имел никакого значения. Его львиные глаза скользнули к окну и слегка прищурились. — Горы Мексики — самые красивые в мире.

— Полагаю, вы видели все горы мира, — парировала Аманда, — и можете справедливо судить о них?

— Я бы сказал, что видел больше гор, чем вы, сеньора.

Аманда почувствовала себя неловкой и смешной, заметив его приподнятую бровь и насмешливый изгиб губ. Он пересек комнату и протянул ей руку, предлагая, нет, требуя, чтобы она совершила с ним короткую прогулку, и она не смогла отказать, боясь снова показаться наивной провинциалкой.