Зависть - Браун Сандра - Страница 14

Пожалуй, только глаза оставались прежними – ясными, мудрыми, пронзительными. Марис снова убедилась в этом, когда Дэниэл вдруг повернулся к ней.

– Как ты думаешь, что все это значит? – спросил он.

– Что – все, папа?

– Подобное поведение, Марис. П.М.Э. не оставил ни адреса, ни контактного телефона, а потом позвонил тебе ночью и заявил, что его пролог – чушь. Что ты по этому поводу думаешь?

Марис встала и, подойдя к горшку, в котором пышно цвела белая герань, принялась методично обрывать не замеченные Максиной засохшие листья. Вот уже несколько лет Марис убеждала экономку, что ей нужно завести очки, но та утверждала, что за тридцать лет ее зрение ни капельки не ухудшилось. На это Марис обычно замечала, что и тридцать лет назад Максина была слепа, как курица, и к тому же слишком самолюбива, чтобы это признать. На этом спор, как правило, и заканчивался.

Вертя в руках сухой черенок, Марис некоторое время обдумывала вопрос отца, потом сказала:

– Мне кажется, он хотел, чтобы его искали. И нашли. Не так ли?

Отцовская улыбка подсказала ей, что она не ошиблась. Это, кстати, был излюбленный прием Дэниэла. Таким своеобразным способом он помогал ей готовить уроки, когда она училась в школе. Сколько Марис себя помнила, отец никогда не давал ей готовых ответов, но поощрял думать самостоятельно, награждая улыбкой всякий раз, когда ей удавалось самой найти решение.

– Ведь он все-таки мне позвонил, – продолжала она, воодушевленная его молчаливым одобрением. – Если бы П.М.Э. не хотел, чтобы его нашли, он бы просто выбросил мои телефоны. Но он позвонил, причем я почти уверена: он намеренно выбрал столь поздний – или ранний – час, чтобы получить психологическое преимущество.

– К тому же он протестовал слишком много и слишком горячо.

Нахмурившись, Марис вернулась к столу и опустилась на стул.

– Не знаю, папа… Мне показалось, он действительно очень разозлился. Особенно из-за прихода этого шерифа…

– Несомненно, так и было, и я его понимаю. И все же П.М.Э. не сумел удержаться, чтобы не позвонить тебе и не выслушать твое мнение о его книге.

– А книга может получиться захватывающая, – задумчиво сказала Марис. – Этот пролог… Он заставил меня задуматься о том молодом человеке. Кто он такой? Как он жил? Из-за чего подрался со своим другом?

– Зависть, – напомнил Дэниэл. – На мой взгляд – самое низменное из человеческих чувств.

– Низменные чувства и запретные вещи – самые сильные раздражители. Об этом свидетельствует вся история книгоиздания, – улыбнулась Марис. – Кто кому завидовал? Из-за чего? Автор заставляет читателя задуматься обо всех этих вопросах…

– …И поэтому начинает свое произведение со столь интригующего пролога. Ход сильный, хотя и не новый. – Дэниэл покачал головой. – Что ты собираешься делать?

– Надо попытаться установить с ним профессиональный диалог. Если, конечно, это возможно. С таким типом работать будет непросто.

– Ты знаешь его телефонный номер? Откуда?

– Сработал определитель номера, когда он позвонил.

– Теперь они определяют и междугородные номера? – удивился Дэниэл. – О, чудеса современной технологии! В мое время…

– В твое время?.. – рассмеялась Марис. – Твое время еще не кончилось, папа.

Наклонившись вперед, она потрепала его по руке, покрытой темными пигментными пятнами. Рука была сухой, горячей, живой, но Марис не обманывала себя. Она знала – придет день, когда отца не станет. Чего Марис не представляла, это того, как она переживет эту потерю. Ей до сих пор были памятны рождественские утра, когда, проснувшись еще до света, она спешила в отцовскую спальню и, вытащив Дэниэла из постели, умоляла как можно скорее пойти вниз, чтобы посмотреть, что принес в подарок Санта-Клаус.

И это было далеко не единственное приятное воспоминание, связанное с детством и с отцом. Марис хорошо помнила, как они вместе катались на коньках в Центральном парке, как ходили на ярмарки и рылись в книжных развалах, как пили чай в «Плазе» после детского утренника или читали у камина в его кабинете. Все ее детство было неразрывно связано с отцом, и Марис долгое время была уверена, что иначе и быть не может. Только став старше, она поняла: не будь она единственным и к тому же поздним ребенком, ей, возможно, жилось бы совсем иначе. Смерть матери – а вернее, горе, которое они испытали, – могла бы развести их, но, к счастью, этого не случилось. Напротив, они стали еще ближе друг к другу. Правда, Дэниэл продолжал воспитывать Марис твердой рукой, но принуждать ее или наказывать ему приходилось крайне редко. Она всегда старалась его слушаться, и, хотя это не всегда у нее получалось, больше всего на свете Марис боялась чем-то огорчить отца.

Сейчас Марис припоминала только один случай, когда в подростковом возрасте попыталась восстать против его власти. Друзья пригласили ее в клуб, ходить в который Дэниэл строго-настрого запрещал. В тот раз желание казаться взрослой впервые оказалось сильнее дисциплины, и Марис, улучив минутку, выбралась из дома через окно.

Когда уже под утро она вернулась домой, то оказалось, что окно крепко заперто. Пришлось звонить у парадной двери.

Тогда Марис показалось – прошла целая вечность, прежде чем отец спустился вниз и отпер замки. Он не кричал, не читал ей нотаций. Спокойным, даже каким-то будничным тоном Дэниэл сказал, что она приняла не правильное решение и теперь ей придется за это расплачиваться.

Приговор был достаточно суров. Дэниэл запретил Марис выходить из дома в течение месяца, но куда хуже оказалось сознание того, что она заставила отца в ней разочароваться.

Больше Марис никогда не удирала из дома тайком.

Разумеется, отец ее баловал, но она никогда не была испорченной. Он разрешал ей тратить столько денег, сколько она хочет, но за это Марис должна была заниматься повседневными домашними делами и помогать Максине готовить и убирать. За ее школьными оценками Дэниэл также следил весьма и весьма внимательно, однако и здесь его подход отличался от общепринятого. Он хвалил дочь за успехи и крайне редко ругал за ошибки. Впрочем, учиться Марис нравилось. Учителя редко были ею недовольны, и у Дэниэла всегда был повод гордиться дочерью.

А Марис это чувствовала и старалась, старалась изо всех сил.

– Значит, – спросила она теперь, – ты считаешь, что мне следует заняться этим делом и добиться, чтобы этот П.М.Э. продал свою «Зависть» нам?

– Я уверен, дело того стоит, – твердо ответил Дэниэл. – Кроме того, я сомневаюсь, что ты сможешь поступить иначе. Автор бросил тебе вызов. Быть может, он сделал это непреднамеренно, но это ничего не меняет. Миссис Мадерли-Рид не из тех женщин, которые пугаются трудностей. Дайте ей испытать свои силы – и ничего другого ей не требуется…

Он почти точно процитировал одну из статей, недавно помещенную в одном из профессиональных журналов, и Марис ухмыльнулась.

– Мне кажется, я это уже где-то читала, – заметила она.

– Кроме того, – серьезно добавил Дэниэл, – перед хорошей книгой ты тоже никогда не могла устоять.

– Это верно, – согласилась Марис. – Быть может, именно поэтому я никак не могу успокоиться – ведь в последнее время я занимаюсь в основном производственными проблемами – книги попадают ко мне уже после того, как они отредактированы и доведены до ума. Нет, ты не подумай – мне очень нравится эта работа, но вчера, когда я читала этот пролог, мне вдруг стало ясно, как сильно я скучаю по настоящей редакторской работе. Когда берешь в руки последний, отшлифованный вариант текста, который необходимо поскорее запустить в производство, волей-неволей начинаешь торопиться, потому что знаешь – эта книга у тебя не одна; есть и другие, и их тоже надо подготовить к изданию. К тому же на этой последней стадии изменить все равно ничего нельзя – кроме грубых ошибок, разумеется, но таких ошибок наши редакторы не допускают. Другое дело, когда работаешь с автором один на один, помогаешь ему создавать характеры, указываешь на слабые места и нестыковки сюжета. Если бы ты только знал, как мне это нравится!..