Там, где белеют палатки юннатов - Зверев Максим Дмитриевич - Страница 17

Свистнув Бобку, Костя зашагал к темному бору.

Кругом была тишина. Мороз все крепчал. Точно в глубоком сне высились великаны-сосны.

Костя хорошо помнил: сюда они шли все время на север. Значит, чтобы вернуться обратно, ему надо идти на юг. Однако небо затянулось морозной мглой, солнце скрылось, и определить страны света Костя не мог.

Выйдя на поляну, он увидел светлое пятно над горизонтом.

— Неужто солнышко просвечивает? Эх, вот бы оно посветило с часок!

И точно в ответ на его желание сквозь мглу стал вырисовываться тусклый диск солнца.

Костя шел и раздумывал: «Теперь часа четыре будет. Еще какой-нибудь час — и солнце сядет… В двенадцать оно прямо на юге бывает, в пять — на западе, я как раз на него шел. Значит, теперь мне надо держаться левее. Сядет солнышко, тогда при такой мгле сразу в лесу темно станет. Успею ли я выйти к избушке? Вдруг не успею. А как ночевать без топора? Плохо будет и мне, и Абдрахману. Как-то он, бедняга, теперь там?»

Костя пустился бежать. Обледенелые ветки больно хлестали по лицу.

«Скорее!.. Скорее!..» — подгонял он себя, все время поглядывая в просветы между деревьями: не скрывается ли тусклый блик солнца. Недолго оно виднелось. Уже только узкая светлая полоска осталась на небе, да и та вскоре растаяла в морозной мгле. А Костя все бежал и бежал вперед.

Кончилась густая заросль. Костя очутился на небольшой горке. Здесь в седую хвою сосняка вклинились белые стволы берез. Местами стали попадаться полянки.

На одной из них Костя заметил за пнем небольшой сугроб снега. Он вспомнил, что накануне ветер дул с запада на восток.

«Значит, правильно иду», — рассуждал Костя.

В другом месте ему попалась у пня занесенная снегом муравьиная куча. Костя знал, что муравьи делают свои кучи с южной стороны пней. Деревья, обросшие мхом с северной стороны, были тоже неплохой приметой. Одинокие сосны на полянах имели длинные ветви с южной стороны — все это само бросалось в глаза.

«Верно я иду. Правильно, хотя и солнце скрылось, — подбодрял он себя мысленно. — Только вот медленно очень. Еще не научился быстро приметы находить, как дядя Иван или как наши колхозники-охотники. Они как будто по сторонам и не смотрят, а, небось, ни одной приметы не пропустят — все увидят».

Между тем в бору становилось все темнее и темнее, дорога шла под уклон. Екнуло у Кости сердце, когда вступил он в серый сумрак низины.

Все окружающее здесь было плохо видно, напрасно он пытался отыскать какие-нибудь приметы. Паренек остановился, послушал и громко свистнул собаку. Свист прозвучал глухо. Густая хвоя скрадывала звук.

Бор хранил гробовое молчание.

Костя подошел к поваленному дереву, положил на него рукавицы и сел на них.

«Должно быть за белкой куда-нибудь далеко убежала», — подумал он о собаке.

Мороз крепчал. Охотник чувствовал, что его рубаха сделалась влажной от пота, а за ворот пробиралась ледяная струя холода.

Долго просидел Костя на поваленном дереве в ожидании собаки. Стало уже совсем темно.

Наконец, послышался хруст снега — это подбежал Бобка с настороженными ушами.

— Поди сюда, — ласково поманил его Костя. Собака подошла, посмотрела в глаза хозяину и завиляла хвостом.

Костя взял Бобку за загривок и повернул голову в ту сторону, куда шел. Два раза он ударил собаку, затопал ногами и сердито закричал:

— Пошел домой! Пошел домой!

Бобка взвизгнул и вырвался из рук. Отскочив метров на десять, он остановился и обернулся.

Костя опять сел и стал снова манить к себе собаку. Незлопамятное животное подошло к хозяину и завиляло хвостом.

Костя снова поймал собаку, сорвал черемуховую ветку и на этот раз больно отстегал лайку, приговаривая:

— Домой, домой, пошел домой… Домой! Домой!

Стремглав бросился Бобка в сторону, а затем, несколько изменив направление, помчался по прямой линии.

— Ну, теперь-то я выйду. Тут пустяки осталось, не больше километра. Скоро речка Черемшанка должна быть. Тропой-то, по берегу, я и ночью пройду.

И он чуть ли не бегом побежал по следам собаки.

«Ни за что собаку побил, — продолжал он рассуждать сам с собой. — Эх, раньше надо было Бобку домой-то отправить. Теперь, поди, уж был бы на стану…»

В бору было так темно, что даже близкие стволы деревьев казались расплывчатыми. Однотонный цвет снега не позволял различать ни бугров, ни впадин. Собачьи следы были едва видны.

Испуганно билось сердце, но, не чувствуя усталости, Костя двигался прямо сквозь густую поросль сосняка по чуть заметным собачьим следам.

Вдруг впереди деревья поредели, и показалась поляна. Костя бросился вперед и чуть не упал, заскользив по льду.

«Так и есть — Черемшанка! От нее рукой подать до стана! Вот и тропа по берегу». Что есть силы бросился Костя к промысловой избушке.

Абдрахман проснулся от боли в ноге. Долго ли он спал? Очевидно, огонь погас, потому что стало опять холодно. Потрескивания костра не слышно.

Сон освежил паренька. Он решил встать, раздуть огонь и ждать помощи.

Абдрахман попытался приподняться на локте, чтобы скинуть с себя шкуру, но почувствовал, что она сделалась, как деревянная.

От испуга у него спазмы сдавили горло. Паренек понял, что пока он спал, сорокаградусный мороз сковал сырую шкуру.

Придя немного в себя, Абдрахман начал биться, не обращая внимания на боль в ноге. Он пробовал царапать шкуру, грызть ее, но все это оказалось бесполезным. Нож остался снаружи, там, где Костя снимал шкуру.

От движений Абдрахман согрелся, — даже пот выступил у него на лбу, но он не мог согнуть ног, не мог повернуться с боку на бок и лежал, словно в футляре, прислушиваясь, как слабый ночной ветер шумел ветвями. Ему то и дело чудились то голоса, то шаги и, затаив дыхание, он жадно слушал. Но кругом только шумел бор да изредка потрескивали деревья от крепчавшего мороза.

Абдрахману сделалось холодно. Он понял, что начинает медленно замерзать.

«Только бы не задремать. Тогда конец. Замерзну… Если Костя не собьется с дороги, помощь должна скоро прийти. А если он заблудился…» Отчаяние овладело Абдрахманом, и он зарыдал.

Костя сидел возле горячей железной печки и, сбиваясь от волнения, торопливо рассказывал о случившемся.

С напряженным вниманием слушали его охотники.

— Ну, а как ты в шкуру-то завернул его — внутрь или наружу мездрой? спросил Костю бригадир.

— Шерстью внутрь, чтобы тепло и мягко было, — ответил Костя, не подозревая, что дядя Иван спросил об этом не случайно.

Охотники испуганно переглянулись между собой.

— Плохо дело, ребята, — мрачно сказал бригадир. — Нельзя было его завертывать, Костя, в парную шкуру на морозе мездрой наружу. Смерзлась она теперь, сковала его, и Абдрахман в шкуре может замерзнуть.

Костя стоял пораженный, не в силах вымолвить слова.

«Неужели погубил друга по неопытности? Ведь он хотел, чтобы ему теплее было, а тут…» — и горькие слезы ручьем хлынули из глаз намучившегося за день паренька.

— Ну, что притихли, — сказал дядя Иван. — Идти на выручку надо. Ведь время-то немного прошло. За два часа дойдем. Может, еще и живым захватим. Казакпай со Степаном, делайте скорее факелы! Ты, Егор, мешки разорви и носилки приготовь. Да живей! Каждая минута дорога!

И тотчас все на стане забегали, заговорили. Казакпай разрывал на узкие ленты бересту и подогревал оба конца на огне. Они свертывались упругими спиралями. Одну за другой надевал он эти спиральки на тонкие прутья тальника.

А дядя Иван все басил:

— Скорее, скорее, ребята! Каждая минута человеку жизни может стоить…

Быстро собрались охотники.

— Выходи! — скомандовал бригадир.

С топорами, ружьями и собаками двинулись охотники.

Вот Черемшанка и след Кости, где он вышел на тропу к стану. Тихо в бору. Только хрустит снег под ногами торопливо идущих людей, да резко чиркают по полушубкам ветви.

Впереди черной завесой наплывала стена хвойного леса. Точно в темный амбар сунулись в нее люди. И, натыкаясь друг на друга, остановились.