Тайный брак - Коллинз Уильям Уилки - Страница 22

Я вернулся домой промокшим «до костей», но прогулка придала необыкновенную гибкость и живость моему телу и чрезвычайно ободрила меня. Когда я явился в Северную Виллу, перемена в моем обращении поразила всех. За обедом Шервин не имел уже необходимости упрашивать меня выпить его хваленого хересу, а также и других вин, которыми он угощал гостей не раньше, как рассказав, когда это вино приготовлено и какая цена каждой бутылки. Как ни искусственна была моя бодрость, однако я выдержал обед до конца. При каждом взгляде на Маргрету я чувствовал, как ее вид возбуждал во мне сильнейшую любовь к ней. За обедом она была задумчива и грустнее обыкновенного, но в ней была именно та южная, сладострастная красота, которая становится еще очаровательнее в минуты покоя и тишины. Никогда еще ее влияние на меня не было так могущественно.

В гостиной, куда мы перешли после обеда, Маргрета стала ко мне дружелюбнее и доверчивее прежнего. В голосе ее было больше выразительности, и глаза ее стали красноречивее. Этот вечер первого брачного дня ознаменовался множеством разных событий — безделицы, освященные любовью, крепко врезались в мою память! Например, одно из этих воспоминаний я навсегда сохраню: я поцеловал ее в первый раз…

Шервин ушел из гостиной, мистрис Шервин на другом конце комнаты поливала цветы в горшках, стоявших на окнах, Маргрета, по приказанию отца, показывала мне редкие гравюры. Она подала мне увеличительное стекло, чтобы рассмотреть лучше одну из этих гравюр, которая считалась образцовой. Вместо того чтобы смотреть на гравюру, до которой мне никакого дела не было, я навел стекло на Маргрету. Сквозь стекло казалось, что из ее черных, блестящих глаз проливалось пламя в мои глаза, ее горячее дыхание жгло мне щеку. Это продолжалось только один миг, но в этот миг я поцеловал ее. Сколько новых ощущений возбудил во мне тогда этот поцелуй, и какие воспоминания оставил он мне!

Вот новое доказательство, какую чистую, глубокую, нежную любовь я питал к ней: до брака я боялся воспользоваться этим первым желанным счастьем любви, хотя не раз представлялся благоприятный случай. Может быть, мужчины не поймут этого, но женщины, наверное, сумеют оценить меня.

Наступило время уходить, неумолимая минута, которая должна разлучить меня с женой в первый же день брака. Признаться ли в том, что я испытал, строго выполняя обещание, так легковерно данное Шервину? Нет, что происходило во мне, я не скажу того Маргрете, и никто никогда о том не узнает!

Я простился с ней с заметной поспешностью — у меня сил не хватило проститься иначе. Она как-то спряталась в самом темном уголке, так что я не мог видеть ее лица.

Я вернулся домой. Не успел я лечь в постель, и лишь только темнота воцарилась вокруг меня, как вдруг почувствовал, как стали давать результат последствия жестокого принуждения, которое я выдерживал в продолжение целого дня, — это была реакция, бессознательно созревавшая во мне. Вдруг ослабели мои нервы, до крайности натянутые с самого утра, сильная дрожь до того била меня, что кровать подо мной дрожала. Таинственный ужас охватил меня, ужас, не вызванный какими-либо мыслями, не навевавший мысли, казалось, деятельность всех умственных способностей была во мне парализована… Физическое и моральное потрясение, последовавшее за лихорадочным волнением, было так живо и так жестоко, что малейший звук извне наводил на меня ужас, — да, ужас! Завывание ветра, поднявшегося с закатом солнца, заставило меня подскакивать на постели, сердце у меня билось, будто хотело выскочить из груди, а кровь застывала в жилах. Даже и тогда, когда не слышно было ни единого звука, мои уши тревожно прислушивались, дыханье в груди останавливалось, я не смел пошевелиться. Наконец это нервное состояние перешло в такой жестокий кризис, что я напрасно старался бороться с ним, — как ребенку, мне было страшно в темноте — ощупью отыскал я спички на столе и зажег свечи, потом, закутавшись в халат и дрожа от холода, сел у стола, решив так ожидать утра.

Вот моя первая брачная ночь! Вот как кончился день, ознаменовавшийся моей свадьбой с Маргретой Шервин!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Рассказ мой теперь коснется второго периода моей жизни. Я сказал уже, что во всех событиях и происшествиях до самой свадьбы я действовал сам, по собственному желанию. Но начиная с дня свадьбы в течение всего года, пока продолжалось мое испытание, как положение мое, так и жизнь моя изменились и стали спокойнее, за исключением одного или двух особенных случаев.

В этот год ряд обстоятельств возбудили мое любопытство, но никогда они не вызывали у меня опасений, правда несколько раз я испытывал недоумение, но ни разу ни малейшего сомнения не закрадывалось в мою душу. Теперь я смотрю на эти факты, как на не понятые мной предостережения судьбы, тогда еще не совсем мне враждебной. Без сомнения, в то время я не страшился судьбы, но, ослепленный любовью, мог ли обращать внимание на ее предзнаменования?

Пересказать, что это были за предзнаменования, какие факты открывались ими, — значит рассказать историю целого года, в продолжение которого я только и мечтал о той минуте, когда я торжественно назову своей женой ту, которая тайно уже носила мое имя. С такими фактами сталкивался я не раз за это время, и они-то будут единственным предметом второй части моего рассказа. Вкратце изложенные, они покажут в настоящем свете переходный период моей жизни, которая, сравнительно с последующими событиями, отличается видимым продолжительным спокойствием, ложным, гнусным спокойствием, за которым скрываются и собираются все элементы возмущения и жестокости.

Необходимо прежде определить мои отношения с Маргретой в течение этого периода испытания, последовавшего за нашим браком.

Мистеру Шервину ужасно хотелось ограничить мои посещения Северной Виллы, очевидно, он боялся возможности последствий от слишком частых моих свиданий с Маргретой. Но в этом случае я заимствовал от чувства личной заинтересованности столько твердости, что восторжествовал над всеми преградами. Я требовал разрешения ежедневно видеться с Маргретой, предоставляя ему право назначить для этого приличное, по его мнению, время. После многих возражений он уступил, наконец, моему требованию с видимым неудовольствием. В отношении свиданий с Маргретой я не связывал себя никаким обязательством и потому твердо решился заставить Шервина принять мои условия, как и он принудил меня согласиться на его условия.

В конце концов решено было, что мы с Маргретой будем видеться каждый день. Обыкновенно я приходил вечером. Если иногда случалось изменять часы, то об этом я предупреждал заранее, потому что старался по возможности избегать встречи с друзьями Шервина.

Редко проходили в праздности и любви часы, посвящаемые мной Маргрете. Шервин не удовольствовался тем, что при первом нашем свидании высчитал по пальцам все достоинства образования, полученного его дочерью, кроме того, он никогда не упускал случая распространяться об этом предмете с суетным хвастовством и даже заставлял Маргрету представить мне образчик своего знания языков, никогда не упуская из виду напомнить нам, что все это достигнуто за чистые денежки, выплаченные из его кармана. В одно из таких свиданий пришло мне в голову получить для себя новое наслаждение в обществе Маргреты, заставив ее полюбить литературу и заниматься ею добровольно, что до сих пор она, очевидно, делала по приказанию. Мое воображение заранее рисовало блаженство при мысли о таком времяпрепровождении. Мне казалось, что мы олицетворим в себе историю Элоизы и Абеляра [10] и станем переживать это поэтическое и романтическое очарование, под влиянием которого они начали свои бессмертные занятия. Нам нечего только было бояться, чтобы те же тени преступлений и несчастий помрачили и опозорили нашу жизнь. Притом желая собственноручно руководить занятиями Маргреты, я имел в виду еще особенную цель. Моя гордость требовала, чтобы после открытия тайны моего брака высокие достоинства моей жены оправдали меня пред всеми за увлечение, которое заставило меня уклониться от прямой дороги для достижения цели обладания ей. В особенности же в отношении моего отца мне хотелось, чтобы ему не в чем было ее упрекнуть, разве только в низком происхождении, — жалкий аргумент оскорбленной гордости. Мне хотелось, чтобы по своему образованию и своему уму, как и по многим другим драгоценным дарам природы, она была достойной занять самое высокое место между женщинами его круга. При этой мысли мне еще стало дороже мое задуманное предприятие. Не откладывая в долгий ящик, я тотчас же принялся за выполнение новых приятных обязанностей.