Наваждение страсти - Крейг Джэсмин - Страница 55

– О, я от всего сердца поздравляю тебя, Александр!

Хенк с трудом скрывал изумление. Надо же, Александр, этот неисправимый донжуан, вдруг смутился! И не просто смутился, а покраснел… ей-Богу, покраснел! Интересно, какие именно обстоятельства вынудили Александра жениться?.. Хенк подавил бестактный смешок. Да, он бы много отдал за то, чтобы узнать истинную подоплеку этих загадочных событий. Что заставило его друга очертя голову ринуться в столь рискованное предприятие, как женитьба?

– Мне хотелось бы засвидетельствовать свое почтение леди Аделине и твоей супруге, – сказал Хенк. – Если, конечно, эмир не сочтет это грубым нарушением турецких обычаев и не обидится.

Александр еле удержался от резкого отказа. Его самого обуревали противоречивые чувства, и он не спешил переводить просьбу Хенка эмиру. С одной стороны, принцу хотелось доставить Шарлотте и леди Аделине удовольствие. Он понимал, что они обрадуются встрече с человеком, который говорит по-английски. А с другой – Александра обуяла примитивная, иррациональная ревность. Как это его жена выйдет из гарема и предстанет перед посторонним мужчиной?! Мало ли что Хенк Баррет уже видел ее лицо! И что он сам столько раз восставал против нелепых ограничений, накладываемых на мусульманских женщин! В принце заговорили собственнические инстинкты, и ничто не могло бы его сейчас переубедить.

– Им придется закрыть лица, – словно со стороны услышал Александр свой голос и добавил извиняющимся тоном: – Ты же понимаешь, во дворце моего отца так принято.

В темных глазах эмира промелькнули жалость и насмешка.

– Не приписывай мне своей ревности, – тихо сказал он по-турецки. – Я полагаю, ты впервые испытываешь глубокие чувства к женщине. И, может, теперь тебе станет понятно, почему столько турецких мужчин предпочитает держать своих жен взаперти.

Александр изумленно воскликнул:

– Вы поняли мой разговор с Хенком Барретом, отец?

Эмир откинулся на подушки.

– Это тот редкий случай, когда отец набрался мудрости у своего сына. Ты призывал меня попытаться понять европейский образ мыслей и для этого изучить какой-нибудь европейский язык. За годы твоего отсутствия я выучился говорить по-французски и по-английски.

– И ничего мне не сказали?

Эмир посмотрел на сына с оттенком грусти.

– А ты разве рассказал мне о том, чем ты занимался в течение этих трех лет, Карим Александр? Порою бывает труднее открыть свое сердце тому, кого любишь, нежели постороннему.

И, не дав Александру ответить, эмир резко взмахнул рукой. На пороге мгновенно вырос раб.

– Я приказываю привести жену моего сына и ее тетушку в покои принца, – надменно произнес эмир. – Пусть они придут сразу же после ужина.

Александр вкратце перевел Хенку распоряжение своего отца.

– Что ж, я с радостью с ними повидаюсь, – откликнулся американец. – А пока тебе и твоему отцу, наверное, небезынтересно будет узнать, что сегодня утром ко мне на корабль явился гость. Не кто иной, как сэр Клайв Боттомли. Он предупредил, чтобы я остерегался даже близко подходить к дворцу эмира Ибрагима. И, естественно, после такого предупреждения я со всех ног кинулся сюда.

Александр улыбнулся.

– Сэр Клайв «удрал» из дворца только сегодня утром. Похоже, ему предстоит хлопотливый денек. Мы с отцом думали, он прямиком побежит к великому визирю.

– Выйдя от меня, он и вправду направился туда. Причем не один, а со своими матросами. Мой человек следил за ними, – Хенк лукаво прищурился. – Сэр Клайв сообщит визирю потрясающую новость. Видишь ли… он почему-то считает – наверное, в разговоре с ним я ляпнул что-нибудь не то, – так вот, он вообразил, что в трюмах «Прекрасной американки» турецкие таможенники обнаружат продовольствие и амуницию, предназначенные для греческих повстанцев.

Александр вскинул на друга глаза.

– Но ничего подобного там, разумеется, нет? Хенк обиделся.

– За кого ты меня принимаешь, Алекс? Трюмы забиты оленьими шкурами – мне их заказала турецкая гильдия кожевенников.

– Однако евнухов и шпионов великого визиря обмануть сложнее, чем сэра Клайва, – подал голос эмир. – Они непременно обнаружат и потайные трюмы на корабле капитана Баррета.

– Там нет потайных трюмов, отец.

– И все же ты меня не успокоил, сын мой. Передай своему другу, что отсутствие оружия в данный момент вовсе не означает, что так будет всегда. А я не потерплю измены.

Хенк почтительно поклонился.

– Вы верно рассуждаете, ваша светлость. Но мы живем в трудные времена, и порой нелегко разобраться, что считать изменой, а что – необходимым средством в борьбе за справедливость. По-моему, накормить голодающих – значит проявить человеческую доброту.

– Карим Александр, скажи своему другу, что он не ребенок и понимает: на войне страдают не только солдаты, но и мирные жители.

Задыхаясь от бессильной ярости, Александр сжал кулаки, но все же спрятал их в рукава кафтана.

– Я не могу допустить, чтобы люди на моих землях умирали с голоду, отец! Я за них в ответе.

– А как же верность султану? Разве это не твой долг?

Александр болезненно скривился. Хенк поспешил вмешаться.

– Новости, приходящие из заграницы, подвергаются у вас жесточайшей цензуре, поэтому вы, вероятно, не знаете, что временное греческое правительство обратилось к Англии с просьбой провести переговоры с Оттоманской империей и помочь в окончании войны. Они хотят создать греческое королевство и предложить принцу Леопольду занять трон.

Александр был очень благодарен другу, ибо сердитые возражения, уже готовые слететь с уст принца, не убедили бы эмира в необходимости серьезного разговора с султаном, а рациональные аргументы вполне могли возыметь действие. Александр спокойно перевел слова Хенка, добавив от себя, что принц Леопольд – мудрый политик и что он приходится зятем английскому королю Георгу. Леопольд до сих пор оплакивает безвременную кончину жены, единственной дочери английского короля. Бедняжка умерла при родах. Эмир насупился.

– То, что греки переманили на свою сторону англичан, нисколько не уменьшает их коварства; так же как доброта принца Леопольда отнюдь не свидетельствует о том, что он может быть хорошим, справедливым правителем.

– При всем моем уважении к мнению вашей светлости, – вежливо возразил Хенк, – я позволю себе заметить, что мудрому правителю порой не мешает проявить практичность, а султан Махмуд известен в Европе своей мудростью. По правде говоря, борьба греков за свою свободу зашла уже так далеко и затрагивает интересы стольких держав, что, если султан попытается править Грецией по-старому, он рискует потерять гораздо большее – всю свою империю.

Эмир внимательно выслушал перевод Александра и печально произнес:

– Султану, может быть, и придется отдать часть земель, которые принадлежат ему по праву, однако это не означает, что мой сын должен стараться ускорить его поражение.

– Отец, когда борьба только-только разгоралась, я не предпринимал попыток помочь повстанцам, хотя среди них было много людей, живших на моей земле. Но когда три года назад я уехал отсюда и своими глазами увидел, что творится в Морее, я понял горькую истину: Оттоманская империя проиграла. И в последние годы я лишь пытался ускорить конец жестокой войны, облегчить страдания невинных жертв. Отец, люди на моей земле умирают с голоду. Они вымирают целыми городами. Я хочу просто доставить туда продовольствие. Я должен сделать это ради моей покойной матери, чтобы следующие поколения греков не страдали от голода и жадности продажных правителей.

– История показывает, что для исполнения столь благородных, возвышенных мечтаний всегда требуются оружие и порох, – сухо сказал эмир.

– Да, мне необходимо поставить оружие грекам! Если б вы видели, отец, как разорили их земли египтяне, вы бы меня поняли. Если у крестьян не будет оружия для защиты их крошечных наделов, все мои поместья придут в упадок.

В комнате воцарилось напряженное молчание. Наконец эмир сказал: