Последнее интервью - Браун Сандра - Страница 3

– Мистер Рэтлиф, – бросилась она за ним.

Лайон остановился и медленно обернулся.

Энди показалось, что в нее метнулись сотни маленьких шпаг.

– Я не люблю женщин, которых в народе называют «бой-баба», миссис Мэлоун. А вы производите на меня именно такое впечатление. Я никому не позволю брать интервью у моего отца, особенно вам. Почему бы вам не упаковать свои новые шмотки и не убраться восвояси в Нашвилл?

В маленькой, душной комнате гостиницы Энди швырнула сумочку на кровать и рухнула в кресло. Обхватив ладонями лоб, она начала массировать виски большими пальцами. Энди не знала, что было причиной дикой головной боли – жара ли, засушливый климат или Лайон Рэтлиф. Он. Несомненно, это из-за него.

Отдохнув несколько минут, Энди встала, стащила ботинки и пинком отправила их в угол.

– Спасибо за то, что ничего не вышло.

Пройдя в ванную, она проглотила две таблетки аспирина, запила их теплой водой из крана с надписью «холодная».

– Почему ты не врезала по его самодовольной физиономии? – спросила она свое отражение в зеркале. – Почему ты стояла, как большое чучело, и молча сносила оскорбления? – Она сняла заколку с волос и тряхнула головой. Боль стала еще сильнее. – Потому что ты хочешь получить это интервью. Вот почему.

Энди с ужасом подумала о том, что нужно звонить Лесу. Что она ему скажет? Он не любил разочарований, мягко говоря. Набирая междугородный номер, она прокручивала в голове все варианты разговора. Оператор на коммутаторе соединила ее с кабинетом Леса, и она услышала его ворчливый голос:

– Да?

– Привет, это я.

– Ну-ну, а я-то уж начал думать, что тебя взяли в заложники погонщики скота или что-то в этом роде. Очень мило с твоей стороны, что нашла время позвонить.

Сарказм. Сегодня он настроен саркастически. Энди восприняла это со смирением, как, впрочем, и любое из настроений Леса.

– Мне очень жаль, Лес, но мне нечего было тебе сообщить, поэтому я не звонила. Помнишь, в прошлом месяце ты делал нам внушение, чтобы мы не звонили без дела по междугородной связи?

– Но, Энди, детка, к тебе это не относится, – сказал он чуть сердечнее. – Как обстоят дела в стране коров?

Потирая лоб, она ответила:

– Не слишком хорошо. В первые несколько дней мне не удалось ничего сделать. Единственное, что я выяснила точно, – вокруг дома собираются делать новые посадки. Вот так. Да, еще узнала, где иногда ест Лайон Рэтлиф-сын, когда приезжает в город. Сегодня имела удовольствие познакомиться с этим джентльменом.

Она уставилась на ноги в нейлоновых чулках и пошевелила пальцами. Странно, но сейчас ей вспоминались не высокомерие и злость, с которыми он говорил с ней, перед тем как выйти из бара, а то, как он смотрел на нее, когда впервые встретились их глаза. Так она чувствовала себя в присутствии мужчины с тех пор… Нет, она никогда не испытывала таких чувств.

– Ну и… – нетерпеливо подгонял Лес.

– О!.. Ах, это будет очень трудно, Лес. Он упрям как осел. С ним невозможно говорить. Упрямый, грубый, ведет себя просто оскорбительно.

– Похоже, он замечательный парень, – рассмеялся Лес.

– Он вел себя возмутительно. – Она поигрывали ниткой от бахромы полосатого покрывала. – Лес, я не уверена, что мы делаем все правильно. Может, не стоит форсировать события? Что, если старый генерал действительно слишком слаб, чтобы давать интервью? Вполне возможно, он не в состоянии выдержать съемки целой серии интервью. А вдруг он даже не в силах говорить? Может быть, мне все бросить и вернуться домой?

– Энди, малышка, да что там такое с тобой происходит? Или от техасского солнца у тебя расплавились мозги?

Вот теперь она словно воочию видела Леса. Он снимает свои длинные ноги со стола, придвигается к нему вплотную, ставит локти на крышку и принимает «честную» позу. Очки в роговой оправе либо у него на лбу, поблескивают в рыжих волосах, либо он их снял, и они лежат на столе среди переполненных пепельниц, конфетных оберток и старых сценариев. Если бы она находилась сейчас там, а не за тысячи миль, то стала бы жертвой пугающе холодных голубых глаз. Даже разговаривая по телефону, Энди чувствовала, как впивается в нее этот взгляд.

– Ты ведь не позволишь какому-то зловредному самцу стать у тебя поперек пути, правда? Малышка, ты сталкивалась с типами и похуже. Гораздо хуже. Помнишь тех болванов, что стояли в пикете? Они грозились избить нашего фотографа дубинками, а ты всего через десять минут могла кормить их с рук. Конечно, они все хотели попробовать твоего тела. Но ведь так происходит с любым, кто…

– Лес, – устало сказала она. – Умоляю тебя.

– Умоляешь меня о чем? Мне бы хотелось услышать, как ты скажешь: «Лес, умоляю тебя». Правда-правда, в любое время дня и ночи.

Она, Лес Траппер и Роберт Мэлоун начинали свою карьеру вместе на маленькой телестудии. Лес делал выпуски новостей, Роберт был репортером. Энди составляла вечерний обзор новостей вместе с неким близоруким олухом, работавшим на телестудии со дня ее основания: руководство никак не осмеливалось его уволить.

Даже после того как они с Робертом поженились, все трое продолжали дружить. Когда Роберта пригласили корреспондентом в крупную телекомпанию и он почти все время стал проводить в разъездах, Лес помогал ей скрасить часы одиночества, но всегда только как друг.

Энди ясно, как будто это было только вчера, вспомнила ту ночь, когда к ней пришел Лес и сказал, что Роберт погиб в Гватемале, где он готовил репортаж о землетрясении. В течение долгих недель Лес не отходил от нее, пытаясь смягчить удар. И после, в течение многих месяцев со дня смерти Роберта, он оберегал ее, был щитом между ней и остальным миром. Ему нравилась роль защитника. С тех пор они продолжали оставаться друзьями и вместе работали на «Телекс».

Энди слишком хорошо знала Леса, чтобы; всерьез воспринимать его непристойные намеки. Лес никогда не оставался и не останется без женщины, скорее – без женщин. Единственной настоящей его любовью всегда была и будет работа. У Леса просто болезненное честолюбие. Если он решит состряпать какой-нибудь интересный или скандальный репортаж, он из кожи вон вылезет, но сделает. Это очень проницательный, практичный человек, но и его порой покидает здравомыслие, и чаще, чем это хотелось бы. Его лексикон в основном состоит из скверных слов, а настроение всегда непредсказуемое.

И все же он ее друг. И начальник. Поэтому ей следует быстренько придумать какой-нибудь выход.

– А что, если я уговорю Лайона Рэтлифа дать интервью?

– Скучно до одури. Он ни черта нам не расскажет. Да кому он, к дьяволу, нужен? Нам нужен старик, Энди. И поскорее, пока он не откинул копыта. Ты все еще хочешь работать на Си-эн-эн, не так ли?

– Да, конечно. Больше всего на свете.

– О'кей, тогда прекрати ныть. – Его голос заметно потеплел. – Энди, крошка, ты запросто можешь обойти мальчиков и девочек из главной компании. У тебя талант. Ты самый лучший репортер в Штатах. Ты заставляешь плакать убийцу-маньяка. Я сам это видел, даже без очков. Ты молода, красива, черт возьми, до одури соблазнительна с этими твоими золотистыми глазами и великолепной фигурой. Соблазни этого ковбоя и…

– Лес.

– О да, чуть не забыл. Я разговариваю с самой фригидной женщиной, созданной когда-либо специально для того, чтобы причинять страдания мужчинам. Послушай, Энди, ты для кого все это бережешь? Мне прекрасно известно, что не для меня и не из-за того, что ты никому не нужна. После смерти Роберта ты превратилась в девственницу-весталку. Боже мой, три года! Расслабься немного, детка. Взмахни своими длинными ресницами, и коровий пастух будет у тебя в руках.

Она чуть не рассмеялась. Лайон Рэтлиф в чьих-то руках! Но вместо этого устало вздохнула.

В какой-то степени Лес прав. Работа была ее жизнью. Возможно, потому, что Роберт погиб в командировке, или потому, что отец ее был известным журналистом, но Энди Мэлоун чувствовала, что она просто обязана преуспеть в журналистике.