Светлана - Артюхова Нина Михайловна - Страница 24

 — Дядя, вы кто?

Незнакомец поворачивает к ребятам широкое крас­ное лицо и обстоятельно отвечает:

 — Племянники, я — маляр.

Когда Светлана и ее подруги вернулись из школы, они увидели узкую деревянную лестницу, приставленную к стене дома, а на ней широкого человека, измазанного белым. У него в руке была не то кисть, не то просто палка.

 — Что он делает? — спросила Валя.

 — Стену красит, — ответила Аня. — Ведь у нас то­же будет ремонт. Сначала снаружи покрасят, а в комна­тах — летом, когда мы в лагерь уедем.

 — Нет, он не красит, — быстро сказала Светлана. — Что-то у них случилось. Пойдемте, девочки!

Около лестницы кучкой стояли маленькие школьники (они вернулись раньше) и что-то кричали широкому дя­де снизу вверх, но он не обращал на них никакого вни­мания. Навстречу Светлане кинулась Оля Рогачева:

 — Светлана! Смотри, смотри, что он делает! Он хо­чет сбить ласточкины гнезда!

Как раз в эту минуту сверху послышался голос ма­ляра:

 — А ну, выдь из-под лестницы! Как бы вас, ребята, не зашибить.

 — Не уйдем! — крикнули маленькие девочки и мужественно стали около самой стены, как раз в тех местах, куда предположительно должны были падать тяжелые ласточкины гнезда.

А мальчики ухватились за лестницу и затрясли ее в восемь рук:

 — Слезай, дядька! Слезай добром! Все равно не по­зволим гнезда разорять!

Даже очень смелый человек невольно изменится в лице, если он стоит на старенькой лестнице на уровне окон второго этажа и шаткая опора вдруг начинает ко­лебаться под его ногами.

Когда Светлана подбежала к дому, она была готова ухватиться за лестницу вместе со всеми, трясти ее, гро­зить, кричать, сбрасывать вниз ненавистного дядьку. И вот подбежала... увидела его лицо... Ласточки ласточ­ками, но нельзя же из-за ласточкиных гнезд калечить человека!

 — Мальчики, перестаньте, отпустите лестницу! — повелительно сказала Светлана. — А вы, товарищ маляр, слезайте сию же минуту, иначе я ни за что не отвечаю!

Он и сам уже начал спускаться. Он был похож на большую хищную птицу, которую стараются отогнать от своих птенцов мелкие пташки. Угрожающе носятся во­круг, почти задевая крыльями, а главное — пищат. И хищник начинает отступать.

У раскрытого окна показалась вожатая Елена Ми­хайловна:

 — Ребята, что за крик? Что случилось?

Почувствовав твердую землю под ногами и поддержку взрослого человека, маляр опять стал самоуверенным.

 — Уймите ваших ребят, товарищи воспитатели, они мне работать не дают!

 — Зачем тогда было устраивать день птиц? — чуть не плача, кричали девочки. — Ласточки полезные!

Светлана грозно спросила маляра:

 — Вы знаете, сколько вредных насекомых уничтожа­ет одна пара ласточек за один день?

 — Ну? Сколько? — с неожиданным любопытством спросил маляр.

 — Невозможно подсчитать — вот сколько!

 — А! — разочарованно протянул маляр. — Если не подсчитала, что же ты мне своими насекомыми в глаза тычешь!

 — Не я не подсчитала, это в книжке написано: «не­возможно подсчитать» — так много! А вы знаете, куда ласточки улетают на зиму? Они в Индию и в Южную Африку... А теперь вернутся к себе на родину, а дома у них нет! Это фашисты так делали — разоряли чужие дома!

Наступило тягостное молчание. Озадаченный маляр посматривал то на маленьких девочек, то на взволнованное лицо Светланы, то на свою палку, которую все-таки держал в руке.

 — А вы разве не можете оставить гнезда? — тихо спросила вожатая из окна.

И видно было, что она не только жалеет ребят, кото­рые расстраиваются, но и ласточкам тоже очень сочув­ствует.

 — Как же я могу оставить? — пожал плечами ма­ляр. — Кто же примет такую работу? Надо стену бе­лить — и вдруг как раз по фасаду эдакие скульптурные украшения из грязи!

Оля сказала:

 — Светланин лейтенант говорил, что ласточки в Мо­скве — большая редкость!

 — Ваши лейтенанты мне не указ, у меня свое началь­ство есть. Оно с меня и спрашивать будет! — проворчал маляр, опять начиная раздражаться.

 — Елена Михайловна, мы пойдем Наталью Нико­лаевну спросим, — сказала Светлана.

 — Пойдите спросите, ребята. Только не всей толпой. Пускай Светлана пойдет, Юра и Алла.

 — А вы, Елена Михайловна, последите, пожалуйста, чтобы он тут ничего пока не сломал без нас!

 — Ладно, ничего пока не сломаю, я пока покурю.

Маляр присел на деревянную ступеньку.

 — Наталья Николаевна — это что же, директор ваш?

 — Да, директор.

 — Главное, значит, ваше начальство, как бы вроде ваш генерал? Ладно, посмотрим, какое решение примет ваш генерал. Только не вижу, какое тут может быть иное решение, кроме как сломать. Если делать ремонт, так уж делать, или уж вовсе от ремонта отказаться... Потому что если уж делать ремонт...

Светлана с сияющим лицом выбежала из дома.

 — По-бе-лить! — крикнула она еще с порога.

За ней бежали Юра и Алла, тоже очень довольные.

 — Ну вот, — с удовлетворением сказал маляр, то­ропливо затягиваясь напоследок и беря в руки свою палку, — я же говорил, что иного решения быть не мо­жет: если уж белить стену, так белить... Отойдите ребя­та, куда-нибудь в сторону, согласно приказу вашего ге­нерала.

 — Гнезда, гнезда побелить! Так Наталья Николаев­на велела! Не стену, а ласточкины гнезда! Не ломать, а побелить! То есть, конечно, и стену тоже! Побелить их вместе со стеной... то есть, если вы сумеете их осторожно...

 — Что-о? — обиженно протянул маляр. — Чтобы я, маляр с двадцатилетним стажем, эту вашу ерунду не сумел как следует побелить?!

 — Вы не обижайтесь, товарищ маляр, вы сумеете! — ликовала Светлана. — А с вашим начальством, которое у вас будет принимать работу, Наталья Николаевна са­ма договорится!

Ласточкины гнезда были побелены на другой же день, ко всеобщему удовольствию, и, как заметила Алла, «очень удачно вошли в архитектурный ансамбль».

В эти жаркие июньские дни 1945 года на улицах Москвы было очень много военных. И вид у них был не деловой, а праздничный. Новенькое, с иголочки, обмун­дирование, необмятые края фуражек, зеркальная поверх­ность сапог, без единой пылинки. Казалось неправдопо­добным, что эти люди — недавние участники последних, жестоких боев. Но количество орденов и особый «фрон­товой» загар говорили о славном боевом пути.

Человек сведущий мог даже проследить этот путь по пестрым ленточкам медалей, отметивших взятые города и города, не отданные врагу.

Офицеры и солдаты неторопливо ходили по улицам: иногда под руку со счастливой спутницей, редко в оди­ночку, обычно группами в несколько человек. Они скап­ливались на бульварах, во дворе Консерватории, у две­рей театров... Москва любовалась ими, а они любовались Москвой.

 — Светлана, смотри! Шестнадцать орденов и золо­тая звездочка!

 — Аня-Валя, дважды Герой! Тамара Владимировна, вон, там, там, около скамейки, — видите?

Девочки шли по бульвару с огромными букетами в руках. Настроение у них было вдвойне праздничное: двадцать четвертого, в воскресенье, — парад Победы, а се­годня в детском доме — коллективный день рождения. Тамара Владимировна поехала за цветами, девочки со­провождали ее, чтобы помочь донести. Присели отдох­нуть на скамейку.

Мимо них, растянувшись цепью во всю ширину буль­вара, прошла группа молодежи — девушки и несколько молодых людей, но девушек больше. Они пели и в такт стучали по своим портфелям, как будто били в бубны. Если навстречу им шли военные, цепь разрывалась, и девичьи голоса восторженно выкрикивали хором:

 — Да здравствует Красная Армия!

Или:

 — Привет героям!

 — Студенты идут, — сказала Тамара Владимиров­на. — Здесь какой-то институт недалеко, должно быть прямо с экзамена.

 — Веселые какие! — сказала Аня. — Я думала, сту­денты серьезные... Светлана, смотри, какой длинный! Прямо даже удивительно, выше всех!