Красноречивое молчание - Браун Сандра - Страница 10

Но и этот период скоро кончился. В последующие восемь месяцев припадки происходили все чаще. Поль пил, поскольку не способен был написать хорошую музыку, а хорошую музыку не мог написать, потому что пил. А больше всех от этого страдала Лаури.

Когда он бывал трезв настолько, чтобы заняться с ней сексом, ни о какой теплоте и любви не было и речи. Казалось, будто даже в такие интимные моменты он вымещал на ней злобу.

Лаури чувствовала, что должна его бросить, чтобы самой не скатиться до его уровня, уровня человека с поврежденной психикой. Она не в состоянии была больше выносить внезапных перемен настроения, вспышек злости, эгоизма и шизофрении.

И она съехала от него на другую квартиру. На развод подавать не стала, надеясь, что Поль как-то преодолеет свою слабость, и они снова станут жить вместе. А три месяца спустя он умер. Лаури сообщила об этом по телефону его очередная подружка – нашла его за пианино. Он сидел, уткнувшись лицом в клавиши. Вскрытие показало, что летальный исход наступил вследствие перенасыщения организма алкоголем и барбитуратами.

Теперь, расчесывая свои каштановые волосы и вспоминая о покойном муже, Лаури грустно покачала головой. На похоронах почти никого не было. Ее родители так никогда и не увидели Поля. Они не смогли приехать в Нью-Йорк на свадьбу, а ехать «в такое Богом забытое место, как Небраска», он сам отказался. Лаури позвонила матери Поля, которая жила в Висконсине. Ее она тоже никогда не видела. Та внимательно выслушала известие о смерти сына и, не проронив ни слова, спокойно повесила трубку.

Сначала Лаури винила в смерти Поля только себя. Будь она более чуткой, окажи она ему моральную поддержку, останься с ним, может, и не случилась бы эта ужасная смерть. Только после долгих разговоров с отцом Лаури прекратила самобичевание и примирилась со смертью мужа.

И, тем не менее, замужество ее не прошло бесследно. Теперь она сто раз думала, прежде чем начать с кем-нибудь встречаться, и предпочтение обычно отдавала молодым карьеристам, которые превыше всего ставили работу, а уж потом личную жизнь, включая и любовные похождения. Каждая встреча оставляла Лаури равнодушно-спокойной, но если она чувствовала, что ею начинают увлекаться всерьез, тут же прекращала всякие отношения.

Лаури выключила свет в ванной, прошла в спальню и, сбросив с себя всю одежду, голышом скользнула под одеяло.

– Не везет тебе с мужчинами, Лаури Перриш, – вздохнула она.

Все пять лет, прошедшие со дня смерти Поля, она была предельно осторожна. Холодная и неприступная, она не впустила в свою жизнь ни одного мужчину. Вплоть до сегодняшнего дня. То, что произошло сегодня, нельзя считать незначительной ошибкой – это был крупный промах.

И дело не только в том, что Дрейк Ривингтон – отец девочки, которую она собирается учить. Он к тому же и актер. А это похлеще, чем композитор, и его сегодняшнее поведение – прекрасное доказательство тому.

То целует ее так страстно, что кружится голова и сердце готово вырваться из груди, а в следующую секунду холоден, как лед – она, видите ли, напомнила ему его умершую жену!

Но больше всего Лаури разозлила его безмерная самонадеянность. Привык, что женщины так и вьются вокруг него, почитая за счастье, если он обратит на них внимание, а уж если скажет слово или прикоснется невзначай, вообще оказываются на верху блаженства.

«Да черт с ним!» – зло подумала Лаури, стукнув по подушке кулаком. Ей вскоре предстоит тяжелый труд, который потребует высочайшей сосредоточенности и самоотдачи в течение, может быть, долгих лет. Тут вообще ни до каких мужчин, не говоря уж о Дрейке Слоуне. Так что к дьяволу его самого вместе с его издевками и самонадеянностью.

Забыть серебристо-каштановые волосы, темно-зеленые глаза, окаймленные густыми черными ресницами, пронизывающие, кажется, тебя насквозь, забыть высокую, худощавую, но сильную фигуру.

Лаури беспокойно поерзала под одеялом, пытаясь затолкнуть в самые укромные уголки памяти воспоминания о губах Дрейка и чувствах, которые она испытала. Лаури невольно прижала руку ко рту, будто все еще чувствовавшему сладкое прикосновение. Пальцы ее скользнули к шее, и она словно вновь почувствовала ласковое поглаживание его усов.

Лаури застонала и перевернулась на живот. Ее тело страстно желало ощутить блаженное тепло и мягкость его рук, но огромным усилием воли Лаури подавила в себе это желание, равно как и голос рассудка, говорящий ей о том, что, несмотря ни на какие уговоры, ее непреодолимо влечет к Дрейку Ривингтону.

Глава четвертая

– Дженифер, а Дженифер!

Малышка повернула головку в сторону неясного звука, догадавшись, что обращаются к ней. При этом ее белокурые локоны, скрывающие слуховой аппарат, заходили из стороны в сторону.

– Возьми салфетку, – жестами сказала Лаури и улыбнулась. – Ладно?

– Хорошо, – тоже жестом ответила Дженифер и, к великому удовольствию своей учительницы, попыталась даже выговорить это слово.

Они втроем сидели в кафе нью-йоркского аэропорта Ла-Гуардия и ждали, когда объявят посадку на самолет, вылетающий рейсом «Нью-Йорк – Альбукерке». Дженифер с наслаждением поглощала ванильное мороженое, а Дрейк с Лаури внимательно наблюдали за ней.

– За последние две недели у нее такой прогресс, Лаури, что просто удивительно, – заметил Дрейк.

При звуке его голоса у Лаури, как обычно, сильно заколотилось сердце, но она скрыла свои чувства.

– Да, – спокойно подтвердила она.

На самом деле ей хотелось кричать от отчаяния. Ведь она уезжает! И теперь не сможет видеть его, говорить с ним, хотя бы с тем деланным безразличием, которое с того самого вечера, когда он ее поцеловал, она взяла за правило напускать на себя.

Дальше разговор не клеился. Лаури сидела, как на иголках. Наконец раздался долгожданный голос диспетчера. «Слава Богу», – подумала она. Неловкое молчание слишком уж затянулось.

– Помните, что не следует ждать от Дженифер чересчур быстрых успехов, – предупредила она Дрейка.

– Не буду, – торжественно пообещал он.

– Как же! Еще как будете, – рассмеялась Лаури, и Дрейк улыбнулся в ответ.

Прошедшие две недели пролетели, как один миг. Дрейк устроил все самым наилучшим образом. Выкупил ее договор на аренду квартиры, хотя до окончания срока оставалось еще три месяца. Сделал все приготовления к отъезду и постоянно держал Лаури в курсе событий, происходящих в Нью-Мексико.

Лаури упаковала свою и Дженифер зимнюю одежду и заранее отправила ее, оставив только летние вещи. Всю кухонную утварь она отдала друзьям, кое-что распродала. Наконец Дрейк объявил ей, что в Нью-Мексико все готово. Отложенные вещи запаковали в коробки и отправили в аэропорт.

Доктор Норвуд очень сожалела, что Лаури покидает институт, пробыв в нем столько времени. Но ей было также отлично известно, что из ее лучшей учительницы выйдет идеальный частный преподаватель – именно то, что нужно Дженифер, а посему почтенная дама пожелала Лаури удачи и счастливого пути.

Все это время Лаури общалась с Дрейком по телефону и исключительно деловым тоном. Разговор всегда крутился вокруг Дженифер, приготовлений к отъезду и предстоящего житья-бытья в Уиспез.

Встретившись с Лаури после того вечера, Дрейк взял ее за руку и спокойно проговорил:

– Что касается того вечера, Лаури…

– Не нужно ничего объяснять, Дрейк, – прервала его Лаури, выдернув руку. – Мы оба с вами поддались безотчетному порыву. Давайте не будем больше об этом говорить.

Глаза у него потемнели, губы плотно сжались, но он не проронил ни слова. С этого времени Дрейк принял ее деловую манеру общения. Однажды, когда они переходили в час пик шумную Манхэттен-авеню, он взял Лаури под руку, но как только добрались до противоположной стороны, тут же выпустил ее руку. Больше он к ней никогда не прикасался.

Лаури тщетно пыталась сдержать отчаянно бьющееся сердце всякий раз, когда видела его. Какое счастье, что скоро они будут далеко друг от друга. Она была убеждена, что пала жертвой его обаяния – участь, постигшая до нее миллионы женщин. Вместе с тем Лаури не покидала уверенность, что она преодолеет это увлечение, как это уже неоднократно случалось и раньше.