Как две капли воды - Браун Сандра - Страница 29

– Так-то лучше, – смеясь, она посмотрела на Тейта, который глядел на нее как-то странно.

– С каких это пор ты подружилась с моей собакой?

Эйвери беспомощно огляделась. Нельсон и Зи тоже были удивлены ее поведением.

– С тех пор… с тех пор, как пообщалась со смертью. Наверное, я стала ощущать связь со всяким живым существом.

Неловкость была преодолена, и остаток ленча прошел довольно гладко. Однако, когда трапеза завершилась и Эйвери захотелось уйти в их с Тейтом комнату, оказалось, что она не знает, куда идти. Дом был большой, и, где находится их комната, она определить не могла.

– Тейт, – спросила она, – мои вещи уже в доме?

– Не думаю. А что, они тебе нужны?

– Да, пожалуйста.

Оставив Мэнди на попечение бабушки с дедушкой, Эйвери прошла следом за Тейтом через сад к машине. Она взяла сумку, а он понес чемодан.

– Я бы и сумку взял, – бросил он через плечо и вошел в дом.

– Да ладно. – Она семенила сзади, стараясь не отстать.

Широкие двойные двери открывались в длинный коридор. Одна стена была застеклена, отсюда виднелся сад. С противоположной стороны были расположены несколько комнат. В одну из них Тейт вошел и поставил чемодан перед стенным шкафом с раздвижной дверью.

– Мона поможет тебе разобрать вещи.

Эйвери кивнула, но все ее внимание было поглощено обстановкой спальни. Комната была просторная и светлая, от стены до стены – шафранного цвета ковер, мебель светлая. Покрывала и шторы – с цветочным узором. На вкус Эйвери, немного пестроваты, но явно дорогие и хорошего качества.

Она разом окинула взглядом всю комнату – от электронного будильника на тумбочке до фотографии Мэнди в серебряной рамке на туалетном столике.

Тейт сказал:

– Я ненадолго уеду в офис. А ты, пожалуй, отдыхай, осваивайся заново не спеша. Если… – Он замолчал, увидев изумление на лице Эйвери. Проследив направление ее взгляда, он остановил взор на портрете Кэрол в натуральную величину. – В чем дело?

Закрыв рукой рот, Эйвери сглотнула и сказала:

– Да нет, ничего. Просто… просто я, по-моему, больше не похожа на этот портрет. – Ей казалось неудобным смотреть в лицо единственного человека, который знал ее тайну. Эти темные насмешливые глаза издевались над ней. Отведя взор, она робко улыбнулась Тейту и взъерошила волосы. – Наверное, я никак не привыкну к переменам. Не возражаешь, если я сниму портрет?

– С чего бы я стал возражать? Это твоя комната. Делай с ней что хочешь. – Он направился к двери. – Увидимся за обедом. – Он с шумом закрыл за собой дверь.

Его безразличие было очевидно. У нее было такое чувство, будто она оказалась на антарктической льдине и сейчас смотрит, как скрылся за горизонтом последний самолет. Тейт доставил ее домой и считает на этом свои обязанности исчерпанными.

Это твоя комната.

В спальне была музейная чистота, что было естественно для комнаты, в которой давно никто не жил. По ее подсчетам, целых три месяца – с того утра, когда Кэрол уехала в аэропорт.

Она раздвинула дверцы стенного шкафа. Там висело столько одежды, что хватило бы, чтобы обмундировать целую армию, только все вещи были женские – от шубы до самого изысканного пеньюара. В шкафу не было ни одной вещи, принадлежащей Тейту, как и в бюро и в многочисленных ящиках комода.

Эйвери удрученно опустилась на край широкой, поистине королевской кровати. Твоя комната, сказал он, а не наша комната.

Что ж, значит, ей не придется преодолевать неловкость, когда он станет предъявлять свои супружеские права, – ибо он не станет. Об этом надо забыть. Ей не грозит интимная близость с Тейтом Ратледжем, поскольку он больше не спит со своей женой.

Если вспомнить, как он обращался с ней в последние недели в клинике, то удивляться тут, пожалуй, нечему, и все же она испытала большое разочарование. И еще – стыд. Она не собиралась под фальшивыми предлогами затаскивать его в постель, она даже не была уверена, что ей этого хочется. Это было бы неправильно, совершенно неправильно. И все же…

Она посмотрела на портрет. Кэрол Ратледж злорадно улыбалась ей.

– Ах ты дрянь! – Язвительно прошептала Эйвери. – Что бы ты ни натворила, чтобы заставить его тебя разлюбить, – я это исправлю. И не думай, что у меня ничего не выйдет.

– Посмотри, хватит тебе столько?

Когда Эйвери осознала, что Нельсон обращается к ней, она улыбнулась ему через стол.

– Да, даже больше, чем нужно, спасибо. Хоть в клинике и хорошо кормили, но дома все в сто раз вкуснее.

– Ты очень похудела, – заметил он. – Нам придется тебя откармливать. Я не потерплю у себя в доме такой худобы.

Она рассмеялась и потянулась к бокалу с вином. Она не любила вино, но, по-видимому, Кэрол любила: каждый раз, когда садились за стол, ей, не спрашивая, наливали бокал. Сейчас она почти допила свое бургундское, которое было подано к бифштексу.

– Да, сисек у тебя почти не осталось, – язвительно заметила Фэнси, которая сидела напротив Эйвери, помахивая вверх-вниз вилкой.

– Фэнси, будь добра, не груби, – предостерегла Зи.

– Я и не грублю. Говорю что есть.

– Такт – не менее ценное качество, чем откровенность, юная леди, – сурово бросил дед со своего места во главе стола.

– Господи, я просто…

– И женщине не пристало поминать имя Господа всуе, – холодно добавил он. – От тебя я этого терпеть не намерен.

Фэнси с грохотом швырнула вилку в тарелку.

– Нет, я ничего не понимаю. Вся семья в один голос твердит, как она похудела. Но только я набираюсь смелости произнести что-то вслух, как получаю по мозгам.

Нельсон строго посмотрел на Джека, который правильно истолковал его взгляд как призыв усмирить дочь.

– Фэнси, хватит. Не забывай, что Кэрол первый день дома.

По ее губам Эйвери прочла: „Велика важность“. Откинувшись на стуле, Фэнси погрузилась в угрюмое молчание и стала ковырять в тарелке, явно ожидая, когда можно будет выйти из-за стола.

– А по-моему, она выглядит прекрасно.

– Спасибо, Эдди. – Эйвери улыбнулась.

Он поднял бокал:

– Кто-нибудь из вас видел, как она сегодня выступала у входа в клинику? Сегодня этот репортаж три раза был в „Новостях“ на всех местных каналах.

– Да уж, лучшего и желать нельзя, – заметил Нельсон. – Зи, не нальешь мне кофе?

– Конечно.

Она налила ему кофе и передала кофейник по кругу. Дороти-Рей от кофе отказалась и потянулась к своей бутылке. Ее глаза встретились с глазами Эйвери. В ответ на сочувственную улыбку Эйвери получила враждебный взгляд. Дороти-Рей с вызовом наполнила себе бокал.

Она была привлекательной женщиной, хотя чрезмерное потребление спиртного наложило отпечаток на ее внешность. Лицо у нее было несколько отекшее, особенно вокруг глаз, которые от природы были ярко-синими. Она попыталась к обеду привести себя в порядок, но должной опрятности достичь ей так и не удалось. Волосы она кое-как убрала назад двумя заколками. Что до косметики, то она была наложена так неумело и неряшливо, что лучше бы Дороти-Рей не красилась вовсе. В общей беседе она не участвовала, за исключением тех случаев, когда кто-нибудь обращался непосредственно к ней. В основном она общалась с неодушевленным предметом – бутылкой вина.

У Эйвери уже сложилось впечатление, что Дороти-Рей Ратледж глубоко несчастна. Теперь это впечатление лишь усилилось. Причина, почему она была несчастна, оставалась пока неведомой, но одно Эйвери было ясно – Дороти-Рей любит своего мужа. В разговоре с ним она все время была настороже – как и сейчас, когда он попытался передвинуть бутылку от нее подальше. Она отпихнула его руку, дотянулась до горлышка бутылки и подлила себе еще. В то же время Эйвери заметила, что она то и дело бросает на Джека отчаянные взоры.

– Ты видел макеты новых плакатов? – обратился Джек к брату.

Эйвери сидела между Тейтом и Мэнди. Хотя во время еды она со всеми поддерживала разговор, но особенно явственно ощущала рядом присутствие этих двоих, правда, по разным причинам.