Главный свидетель - Браун Сандра - Страница 61

И мать, и ребенок мирно спали.

Сейчас, вспоминая эту сцену, Джон расценивал свое импровизированное подглядывание как что-то весьма неприличное, как вторжение в чужую личную жизнь, но черт его возьми, если он был в состоянии тихонько отступить в спальню. Им двигала неутолимая жажда, всепоглощающий огонь страсти.

Даже не слишком удачная стрижка не портила головы женщины, покоившейся в кресле. Лунным светом причудливо отливал изящный изгиб ее шеи, плавно трансформируясь в таинственную тень в глубоком вырезе ночной сорочки. Джону неудержимо захотелось исследовать заманчивую долину, целуя и неумолимо углубляясь в эту загадочную впадину. Его сексуальные фантазии так разыгрались, что, сдерживая бешеный взрыв желания, он непроизвольно застонал.

В ту же секунду он подавил стон, опасаясь, что разбудит женщину. В конце концов он уже не мальчик, чтобы стонать при виде обнаженной женской груди. Пробираться в комнату, где отдыхает женщина, не подозревающая, что за ней следят, и пялиться на нее во все глаза здорово смахивало на юношеский онанизм.

Просто отвратительно! Он решил предпринять еще одну попытку вернуться в спальню, но снова замер на месте. На этот раз его внимание было приковано к ее губам, полным и чувственным – и таким лживым. У Джона появилось нестерпимое желание вцепиться в них своими зубами, почувствовать вкус, ощутить упругость ее груди, коснуться коленей… Наконец, ему захотелось…

Неожиданно тишину пронзил легкий свист.

Кендал, широко раскрыв глаза, посмотрела на него. Джон едва не подскочил на месте от изумления, стукнув по полу одним костылем.

В течение нескольких секунд они внимательно рассматривали друг друга, не делая ни малейшей попытки сдвинуться с места. Джон, возбужденный и взволнованный до глубины души, чувствовал себя крайне неудобно и страшно злился, что она застала его, как говорится, на месте преступления.

– Что это, черт возьми?

– Чайник, – ответила она, едва переведя дух. Она торопливо поправила лямочку и, отняв ребенка от груди, приподняла его. – Прежде чем покормить Кевина, я поставила чайник. А ты почему не спишь?

– Никак не могу заснуть – ужасно душно.

– Я заметила, что сегодня ночью ты вел себя беспокойно. Может, хочешь чаю? – Чайник по-прежнему свистел на высокой ноте. – Чай на травках, никакого кофеина.

– Спасибо, не надо.

Она подошла поближе:

– Тогда подержи Кевина, а я пойду заварю себе чашечку.

Сунув ребенка Джону, она продефилировала по гостиной и скрылась на кухне. Несколько мгновений он сидел не шевелясь, глядя прямо перед собой и стараясь успокоиться. Наконец он постепенно пришел в себя и в груди его проснулось какое-то странное чувство, пробивая барьер антипатии и страха.

Кевин оказался пухлым мальчонкой. Соответственно Джон не ожидал, что ребенок такой легкий, почти невесомый. Он удивился необычайно нежной коже; хотя, возможно, это всего лишь контраст с его собственной волосатой грудью.

Наконец мужчина набрался смелости и пристально посмотрел на младенца. На удивление, младенец тоже таращил на Джона свои глазенки. Тот сдержал дыхание – ведь ребенок, несомненно, сейчас закричит, ощутив незнакомые, не материнские объятия.

Вместо этого Кевин растянул ротик в широчайшем зевке, выставив на обозрение голые десенки и маленький язычок. Затем трижды пукнул, и трио крохотных взрывов легко пробило тонкую пеленку.

Неожиданно для себя Джон засмеялся.

– Готова спорить, вы бы отлично поладили друг с другом, если бы ты не был постоянно настороже.

Джон и не заметил бы, что Кендал вернулась, если бы не услышал ее голос. Он поднял голову и обнаружил, что она внимательно изучает его, отхлебывая помаленьку из чашки, источающей тонкий аромат апельсинового чая.

– Чудесный парнишка.

– Просто прелесть и тебе известно это не хуже меня. И ты ему нравишься.

– А ты-то откуда знаешь?

– Да ведь он надувает пузыри. В хорошем расположении духа Кевин всегда так поступает.

Мальчонка и в самом деле весь исслюнявился и к тому же радостно махал ручонками, словно подтверждая слова матери. Джон, однако, застеснялся своей внезапной откровенности:

– На-ка, подержи лучше сама.

Казалось, слова Джона задели ее за живое, однако она ничего не ответила, а просто поставила чашку с травяным отваром на стол и отнесла мальчика в спальню.

– Ну вот, сразу же засопел, – заметила Кендал, вернувшись в комнату. – Почему у взрослых все по-другому?

– Ну, у нас слишком всего намешано в головах.

– И что же у тебя в голове?

Джон внимал Кендал в надежде обнаружить в ее словах иронию или намек на вызов, но так ничего и не услышал. Она вопрошала вполне искренне, поэтому он решил ответить ей аналогичным образом:

– Да, кое о чем я думаю. Вернее, просто зациклился на этом.

Ему не пришлось повторяться. Глаза ее неожиданно подернулись туманом, а голос чуточку охрип:

– Думаю, подобные мысли посещают и меня.

Джону казалось, что еще одного „нет“ он не выдержит, но от этих слов, руки сами потянулись к ее стану. Она мягко прильнула к его груди, окатив травяным настоем голые ноги. Женщина кончиками пальцев пробежалась по его груди, заплутав в колечках густых волос.

Джон отбросил костыли и зарылся лицом и руками в ее роскошную шевелюру.

Губы Кендал трепетали от жажды поцелуев. На него пахнуло травяным настоем. Проникая языком все глубже и глубже, он не переставая ласкал ее. Они целовались столь самозабвенно, что когда на секунду прервались перевести дух, она в изнеможении склонила голову ему на грудь.

– Не так долго, Джон. Я чуть на задохнулась.

– Прекрасно, – выдохнул он хрипло. – Давай на выбор – дышать или целоваться.

Тихонько посмеиваясь, она погладила плечи Джона: – Не могу поверить, что дотрагиваюсь до тебя. Я так давно хотела этого – и так сильно…

– Дотрагивайся сколько угодно.

На самом деле он рассчитывал всего-навсего на один, только, правда, продолжительный поцелуй, надеясь таким способом утолить жажду этой женщины. Вкус поцелуя останется на губах до самого утра, поможет пережить ночь. Но подобная прелюдия – и словесная и физическая – превзошла самые смелые ожидания. Реальность оказалась куда сильнее и ярче любых фантазий. Ощущать ее, горячую как огонь, в то же время касаясь нежной, прохладной кожи – невыразимое, неземное блаженство.

Они снова слились в страстном поцелуе, она тем временем полностью подчинилась воле Джона. Тот, медленно подобравшись к подмышкам, с силой сдавил ее грудь и, воспламеняясь все сильнее и сильнее, прижался к ней всем телом.

И вдруг на секунду отпрянув, поник головой и потерся небритой щекой о ее волнующие холмики, слегка прикрытые тонкой тканью ночной сорочки. Он поцеловал их, каждый по отдельности, прямо через ткань, а затем потянулся губами в заманчивую выемку между.

Молоко и мускус – от этого можно просто с ума сойти! В душе Джона зашевелилось что-то дикое, звериное, он, не удержавшись, захватил зубами ее сосок.

– О Боже, – вырвалось у нее, и эти звуки показались ему самыми сексуальными в мире. Он осыпал поцелуями лицо и шею и наконец застыл, прикусив в том месте, где кончались неровно остриженные волосы.

Женщина томно отвернулась лицом к стене и, забывшись, уткнулась лбом прямо в розы на обоях. Он чуть навалился на нее и, нежно поглаживая, распластал по стене. Затем, уже ничего не соображая, порывисто намотал на руку подол ночной сорочки и добрался до ее плоти. Скользнув одной рукой по животу, дотронулся до груди и принялся ее ласкать, другой же устремился в низ к промежности, стараясь проникнуть между бедер.

Там оказалось влажно. Влажно и горячо. Едва не задохнувшись от острого желания и дивясь ее податливости, он, повинуясь инстинкту, осторожно раздвинул нежные складки и медленно вошел в нее.

Теперь он знал, и знал наверняка, что сколько бы ни прожил на свете, ему не удастся найти более идеальных и чувственных ножен. Продолжая ласкать ее грудь, он все глубже и глубже проникал во влагалище пальцами. Движимая зовом неутолимой страсти, она ритмично задвигала бедрами, и вдруг, словно внутри сорвалась какая-то невидимая пружина, сжав кулаки, с силой замолотила по обоям.