Дитя четверга - Браун Сандра - Страница 8

– Энни! – негромко позвала Эллисон, касаясь руки сестры. – Энни!

Веки Энн шевельнулись, она открыла глаза и через какое-то время узнала Эллисон.

– Привет! – Было такое впечатление, что она, словно горошины, покатала это слово во рту, прежде чем произнести его.

– Как ты себя чувствуешь?

– Отлично… Очень хочется спать. – Энн пошевелила плечами и поморщилась. – Я бы чувствовала себя паршиво, если бы не мысль о том, как эффектно буду выглядеть в бикини.

Эллисон улыбнулась, но улыбка получилась натянутой. Несмотря на свое возбужденно-эйфорическое состояние, Энн заметила это и произнесла:

– Не надо беспокоиться. Я чувствую себя отлично, честное слово. Доктор сказал, – тут ее глаза подернулись поволокой, однако усилием воли она снова открыла их, – сказал, что все будет чудесно.

– Хорошо. Я рада… А когда они переведут тебя в палату?

– Скоро, наверное. – Энн снова закрыла глаза.

Эллисон почувствовала себя беспомощной. Она провела ночь в тягостных раздумьях, ища способ, как бы поправить дело. И решила, что прежде всего надо обо всем рассказать Энн. Но Энн была не в состоянии слушать.

– Энни, – сделала еще одну попытку Эллисон, теребя руку сестры. Когда та открыла зеленые глаза, Эллисон предложила:

– Давай я позвоню Дэвису. Он с ума сойдет, если узнает, что ты решилась на хирургическую операцию, не поставив его в известность. Дэвис приедет и будет держать тебя за руку… Он, а не я. Дэвис очень огорчится, когда откроется, что ты сделала это втайне от него.

– Нет, Эллисон, нет, – прохрипела Энн. – Пока что нет.

– Но он должен знать.

– Дэвис узнает… Но я не хочу, чтобы он видел меня, пока не снимут бинты и я не стану красивой.

– Не имеет значения, как ты выглядишь. Он любит тебя.

– Пожалуйста, Эллисон, не надо. – Энни снова закрыла глаза, и Эллисон показалось, что сестра заснула. Спит или делает вид? В детстве Энн нередко избегала многих неприятностей, прикинувшись спящей.

– Я позвоню тебе попозже, – сказала Эллисон, отпустила безжизненную руку сестры и вышла из палаты.

Она невольно рассердилась на Энн. Именно Энн заварила всю эту кашу, а теперь отсыпается. А вот Эллисон надо искать выход из создавшегося положения.

– В конце концов я не виновата, если ее брак с Дэвисом расстроится, – в сердцах проговорила она, открывая тяжелую больничную дверь и выходя на яркое солнце, Тем не менее Эллисон знала, что вина ляжет на нее. Если свадьба не состоится, будут ругать ее, в том числе и она сама.

Идя в лабораторию, Эллисон пыталась найти оправдание себе, однако все ее аргументы казались неубедительными. Она танцевала с мужчиной. Она впустила его в дом Энн. Она позволила ему такие вольности, которые следовало бы пресечь одним гневным взглядом. Она позволила ему целовать ее.

И даже ответила на поцелуй. Самоуверенный повеса затеял игру с Энн, а ведь он никогда ее не видел. Вознамерился разрушить добрые отношения, создать треугольник, в котором фактически никто из троих не был причастен к тому, что происходит. Она была ответственна за этот кавардак и в то же время бессильна что-либо сделать, если не хочет выглядеть старой девой.

«Возможно, я сама напрашиваюсь на неприятности, – подумала Эллисон, входя в здание, где помещалась ее лаборатория. – В моей власти никогда больше не встречаться со Спенсером Рафтом. Он относится к числу тех, кто способен урвать поцелуй у невесты своего лучшего друга, а затем смотать удочки. Дэвис говорит, что он долго не сидит на одном месте. Возможно, уже сейчас держит курс к тому месту, где пришвартовалась его яхта, чтобы отправиться на поиски новых приключений».

Эллисон нахмурилась, вспомнив его решительный настрой вчера вечером, когда он уходил. Спенсер не похож на человека, из которого фортуна может вить веревки. Он не из тех, кто полагается на волю случая. Спенсер – хозяин своей судьбы. И если способен поцеловать невесту друга, то что еще он может совершить?

Эта мысль настолько взволновала Эллисон, что она никак не могла сосредоточиться на опыте, который проводила уже несколько месяцев. Ставился важный эксперимент, выявляющий влияние наследственности и окружающей среды на умственное развитие человека. Эллисон знала о существовании взаимоисключающих теорий по этой проблеме. Она была убеждена – истина где-то посередине. Между теми, кто верил в генетическую основу, и теми, кто полагал, что определяющую роль играет воспитание. Сегодня же от этой животрепещущей проблемы ее отвлекли мысли о Спенсере. Лишь после обеда ей кое-как удалось сосредоточиться и записать результаты опытов в журнал.

– Умненький дурачок.

Услышав голос начальника, Эллисон обернулась. Было уже поздно. На полу появились длинные косые предвечерние тени. Доктор Хайден смотрел на крысу, которая жила отдельно от других в клетке.

– В самом деле, – гордо сказала она. – Это Александр Великий.

– Родился умным, – прокомментировал ученый. – Как вы. – Доктор Хайден ласково дотронулся до ее носа.

Придя на фирму Митчелл-Бернса, Эллисон стала работать с доктором Дирком Хайденом, которого боготворила. Он отличался внушающим уважение консерватизмом и свойственной гениям рассеянностью. Мог искать очки, находящиеся у него на лбу; на галстуке его легко обнаруживались следы пищи; халат, как правило, был чистый, но редко – отглаженный. Однако доктор Хайден – лидер в их области, и Эллисон была счастлива, что входила в его команду. У них были теплые отношения, и они взаимно восхищались друг другом.

Эллисон посмотрела на Александра Великого, сунула палец в клетку, чтобы погладить зверька. Лицо у нее было грустное и задумчивое.

– Похоже, вас не очень волнует то, что опыты подтверждают правильность вашей гипотезы, – сказал доктор Хайден.

– Почему же, я рада. Просто сейчас меня беспокоит и кое-что еще. Моя сестра лежит в хирургическом отделении.

В глазах доктора Хайдена отразилось беспокойство.

– Надеюсь, ничего серьезного.

– Нет-нет, ничего серьезного, – поспешила заверить его Эллисон. – Но естественно, я беспокоюсь.

Доктор Хайден ценил преданность Эллисон своему делу, но в то же время хотел, чтобы ее интересы не замыкались лабораторией. Подобная односторонность молодой женщины – нечто нездоровое. За годы работы с ней он стал относиться к Эллисон не просто как к одаренному коллеге.

– Что вы собираетесь делать дальше? – спросил доктор Хайден.

– Продолжить и углубить опыты.

– С нетерпением жду ваших конкретных предложений, – сказал он, держась за лацканы пиджака и раскачиваясь на пятках. – Жаль, что мы не можем провести эксперимент на людях, правда ведь?

Эллисон засмеялась:

– Это заветная мечта ученого – взять идеальную пару, в умственном и физическом отношении, спарить их, задокументировать рост зародыша. После рождения ребенка растить и воспитывать его по тщательно разработанной программе. Кто знает, может быть, к тому моменту, когда ребенок пойдет в первый класс, он будет читать и понимать Шекспира.

Доктор Хайден склонил набок голову.

– Вы можете быть вполне подходящей матерью для такого эксперимента. А потенциальный отец имеется?

Она засмеялась, сняла халат и, вешая его на крючок, сказала:

– Независимо от отца я вряд ли подойду для подобного опыта.

– Почему же? Вы образованны и умны, представляете собой великолепную особь в физическом отношении, и мне известны многие мужчины, которые согласятся со мной.

– Мужчины уважают во мне ученого. Вряд ли я для них интересна как женщина.

– А вы давали им шанс? Она закрыла дверцу шкафчика и обернулась к нему.

– Как протекает ваша сексуальная жизнь, доктор?

Он покраснел до корней волос.

– Простите. Я, кажется, вмешиваюсь не в свои дела. – Подойдя к Эллисон, он положил ей ладони на плечи. – Вы очень много работаете. Вам нужно больше отдыхать. Сходите куда-нибудь сегодня вечером… выпейте вина. Потанцуйте…

На сей раз Эллисон засмеялась вполне безмятежно. Вчера вечером она сделала выход, выпила вина, потанцевала – и вляпалась в невероятную историю.