Брат мой, Каин - Браун Сандра - Страница 33

– А вас это удивляет?

– Я думала, что это секрет, известный только местным жителям.

– Я не настолько чужой в этом городе.

Маленьким рыбным ресторанчиком владела и управляла одна и та же семья с начала тридцатых годов, когда подпольная торговля спиртным была ее основным бизнесом. Здание было построено из рифленых листов белой жести, проржавевших много лет назад. Теперь оно покосилось. В ширину в нем было не больше десяти футов, и все это место занимала кухня.

Через узкое окно посетителям подавали устриц в раковинах под красным соусом, таким острым, что из глаз лились слезы, густой суп гумбо со спинорогом и бамией, приготовленную на пару рыбу-петуха, такую вкусную, что никто не стеснялся подбирать подливку с бумажной тарелки куском французского хлеба. Все, начиная от мяса аллигатора до веточек укропа, здесь могли жарить во фритюре.

Бек заказал для них суп гумбо и сандвичи с жареными креветками. Пока их заказ готовили, он прошел к бочке сбоку от хибары, сунул руку в наколотый лед и достал две бутылки пива. Он воспользовался открывалкой, висевшей на грязной веревке на гвозде, вбитом в дерево.

– Пиво ледяное, – предупредил он Сэйри, передавая ей бутылку. – Хотите стакан?

– Они оскорбятся, если их об этом попросить. Женщина поднесла горлышко к губам, и это движение выдало в ней человека, который часто пил без стакана. Бек улыбнулся ей.

– Вы заработали еще одно очко в моих глазах.

– Я не ищу вашего одобрения. Его улыбка стала шире.

– Чертовски плохо. Вы вылетели из соревнования.

Когда их заказ был готов, они отнесли картонные коробки с едой на потрепанный непогодой стол для пикника в тени дубов. Гирлянда новогодних лампочек в разгар лета выглядела странно. Она висела на нижних ветвях, пробираясь через испанский мох. Кто-то из посетителей настроил радио в машине на станцию, которая передавала музыку в стиле зайдеко, придающую еще больше очарования этому месту.

Они начали с супа гумбо. Бек проследил, как Сэйри развертывает бумагу на сандвиче. Домашний рулет был горячим, маслянистым, хрустящим сверху и мягким внутри. В нем было много жаренных в масле креветок, нарезанного салата-латука и соуса майонез. Все это Сэйри щедро полила соусом табаско из бутылочки, стоявшей на столике, и откусила большой кусок.

– Восхитительно, – оценила она, проглотив. – В Сан-Франциско отличная еда, но у этого сандвича…

– Что?

– Вкус дома, – Сэйри улыбнулась, но печально и с каким-то сожалением.

Бек ел и пристально наблюдал за ней, зная наверняка, что Сэйри это чувствует и нервничает. Ей было неуютно под неотступным вниманием Бека, хотя она и пыталась выглядеть беззаботной.

В конце концов молодая женщина нахмурилась.

– У меня соус на лице или латук повис на губах?

– Нет.

– Тогда почему вы не спускаете с меня глаз?

Бек смотрел на нее вызывающе, заставляя придумывать невероятные объяснения, но, разумеется, Сэйри этого делать не стала. Они продолжали есть. После недолгого молчания Бек спросил:

– Вы когда-нибудь потеете?

Сэйри покосилась на него и моргнула:

– Простите?

– Здесь жарче, чем в аду. Ветра нет. Влажность не меньше девяноста процентов. Вы едите невероятно перченый соус практически столовыми ложками. И вы не потеете. Ваша кожа даже не повлажнела. Как такое возможно?

– Вы тоже не потеете.

Бек промокнул лоб рукавом и вытянул руку, демонстрируя влажное пятно.

– Пинты жидкости стекают по моей спине и скапливаются у пояса.

Это было явным преувеличением, но ему удалось заставить Сэйри искренне улыбнуться.

– Я потею, но нечасто, – призналась Сэйри. – Для этого мне приходится как следует потрудиться.

– Как приятно это слышать, – вздохнул Бек. – А то я было уже подумал, что вы инопланетянка без потовых желез.

Когда они покончили с едой, Мерчент собрал их тарелки и отнес к одной из бочек из-под бензина, использовавшейся в качестве мусорного бака. Вернувшись к столу, он уселся на столешницу, поставил ноги на скамью рядом с Сэйри, сделал глоток пива и посмотрел на нее сверху:

– Что вы имеете против дока Кэроу?

Она аккуратно поставила бутылку на стол и вытерла мокрую от конденсата ладонь бумажной салфеткой.

– Моя неприязнь к нему была так заметна?

– Очень заметна. Вам пришлось выбирать между тем, чтобы пожать руку ему или остаться прижатой ко мне… – Бек замолчал, выжидая, пока Сэйри не поднимет на него глаза, и только потом договорил: – Вы предпочли не пожимать руки доктору Кэроу. Зная, как вы относитесь ко мне, я бы сказал, что его вы просто ненавидите.

Сэйри отвернулась и посмотрела на компанию, обедавшую за одним из соседних столиков. Оттуда доносились взрывы смеха, кто-то явно рассказывал удачный анекдот. Дети ловили светлячков в траве, вскрикивая от восторга всякий раз, когда насекомое оказывалось у них в руках.

– Они хорошо проводят время, правда?

– Судя по всему, – согласился с ней Бек и осторожно коснулся ее бедра коленом. – Так почему вы не любите доктора Кэроу?

Сэйри снова взглянула на него.

– Он просто самовлюбленный павлин. Эти его крашеные волосы! У него комплекс Наполеона. Кэроу представляет угрозу для всякого, кто придет к нему лечиться, потому что он некомпетентен и к тому же слишком глуп или слишком тщеславен, чтобы признаться в этом. У него следовало отобрать лицензию много лет назад.

– Если не считать всего сказанного, что еще вы имеете против него?

Услышав иронию в его голосе, Сэйри опустила голову и рассмеялась:

– Я слишком увлеклась, сожалею.

– Не стоит. Мне вы больше нравитесь такой. Думаю, вы нечасто даете себе волю.

– Вам нравится анализировать мое поведение, верно?

– Так как насчет доктора? Ее улыбка увяла.

– Кэроу был личным врачом моей матери, когда у нее обнаружили рак желудка.

– Крис рассказывал мне об этом. Вам всем нелегко пришлось.

– Маме поставили диагноз. Выяснилось, что поздно что-то предпринимать. Но я не смогла согласиться с тем, что доктор Кэроу сделал все, чтобы ее спасти.

– Вы были совсем маленькой девочкой, Сэйри. Вам нужен был виновный. Когда умерла Лорел, вам необходимо было кого-то обвинять в этом.

– Уверена, что вы правы.

– Я чувствовал то же самое, когда умер мой отец. – Сэйри подняла голову и взглянула на него. – Мне было примерно столько же лет, как и вам, когда вы потеряли мать.

– Для вас это было ужасным ударом, я уверена.

На какое-то мгновение Сэйри отбросила в сторону свои доспехи. На ее лице появилось мягкое выражение, глаза смотрели беззащитно, она говорила очень искренне.

– Это было очень давно, – заметил Бек. – Но я помню, как переживал тогда. Я долго копил в себе эту злость, и от этого моей матери было только тяжелее.

Оперевшись подбородком на руку, Сэйри спросила:

– Что вы сделали в тот момент, когда узнали о смерти отца? Какой была ваша самая первая реакция?

– Я взял мою бейсбольную биту и пошел во двор к гаражу. – Беку незачем было вспоминать, он ничего не забыл. – Я бил и бил битой о стену, пока не полетели щепки. Не спрашивайте меня, почему. Думаю, мне хотелось причинить такую же боль, какую чувствовал я сам.

Он опустился на лавку рядом с Сэйри, опираясь спиной о стол, невольно заняв такое же положение, в котором они сидели на скамье у рояля. Скамья для пикников была намного длиннее, но Бек все равно устроился совсем близко к ней.

– А что сделали вы, когда узнали о смерти матери?

– Я пошла в ее спальню. Там всегда приятно пахло ароматизированным тальком, которым она пользовалась каждый вечер после ванны. Я до самой смерти не забуду, как от нее пахло каждый вечер, когда она приходила ко мне в комнату, подтыкала одеяло и целовала на ночь. Она брала мое лицо обеими руками, они были такими прохладными.

Словно вспоминая, Сэйри взяла свое лицо в ладони и долго не отнимала их, уйдя далеко по дороге памяти. Потом она медленно опустила руки.

– Так вот, в тот вечер, когда Хафф вернулся из больницы и сообщил нам, что мама умерла, я отправилась в ее спальню. Там спал и Хафф тоже, но комната все равно оставалась женственной и немного вычурной, как и она. Я легла на ее половину постели, зарылась лицом в ее подушку и плакала. В конце концов меня нашла Селма. Она отерла мое лицо влажной губкой и сказала, что я теперь хозяйка в доме, что мама смотрит на меня с небес. Неужели я хочу огорчить ее таким поведением, спросила меня Селма. Поэтому я перестала плакать.