Ослик и пятый океан - Железников Владимир Карпович - Страница 2

Пилот посмотрел на эту горку оружия, потом перевёл взгляд на раненых. Они стояли теперь рядом, и мальчика из-за них не было видно. И крикнул:

"Ещё!"

Из самолёта полетели шинели, вещевые мешки, фляги с водой, чья-то рука выбросила несколько пар сапог. Тогда двое из этих, голубоглазый парень и бородатый, сели на землю и тоже скинули сапоги. Потом бородатый помог присесть третьему, у которого обе руки были перевязаны, и стащил с него сапоги.

"Ну, входите", - сказал пилот.

И трое, ступая босыми ногами по железным ступеням лесенки, скрылись в самолёте.

Пилот уже хотел убрать лесенку, но мужчина с мальчиком сказал:

"Товарищ, паренька ещё захвати. Необходимо..." - Он что-то хотел добавить, но посмотрел на мальчика и не стал.

Пилот нехотя отстегнул кобуру с пистолетом, сбросил кожаное пальто и кивнул мальчику:

"Входи".

Самолёт дрогнул. Рёв мотора разорвал ночную напряжённую тишину. Машина медленно побежала, но всё же набрала положенную скорость и взлетела.

Была осенняя ночь. Тихая и звёздная. В самолёте сидели и лежали люди. Прислушивались к шуму мотора. Они летели в тёмном небе, как слепые, ничего не видя, а где-то далеко-далеко под ними лежала земля. И вдруг они точно прозрели: самолёт попал в луч вражеского прожектора. Все ждали, что в следующий момент прожектор погаснет, но он горел неярким светом, точно кто-то повесил в самолёте обыкновенную электрическую лампочку.

Пассажиры самолёта, и молодые и старые, поняли, что стоят на краю страшной пропасти. Они могли каждую секунду погибнуть, но никто не шелохнулся, потому что, если бы у них под ногами была земля, то они кричали бы и дрались, а тут они были в небе. Их привязывал к земле только острый луч прожектора, который готовил им гибель.

А мальчик думал об отце и плакал. Отец его погиб несколько дней назад. Он ничего не боялся, он только плакал.

Пилот попытался уйти от прожектора, но тот ухватил его крепко. Пушки не стреляли. Фашисты ждали: снизится самолёт или нет? Снизится - значит, свой, нет - значит, советский. А пилот тем временем старался набрать высоту, чтобы уйти. Раздался первый залп, потом второй. Самолёт сильно тряхнуло. Но он упрямо летел вперёд, делая крутые виражи, бросаясь вниз так, что едва выходил на прямую. Люди в самолёте падали друг на друга и от боли теряли сознание.

Потом прожектор пропал. Разрывы стали глуше. Пилот ввёл самолёт в облако и ушёл от фашистов.

Прошло ещё минут пятнадцать. В чёткую работу мотора стали врываться непонятные звуки, будто птица на лету хлопала крыльями. Мотор зачихал и умолк.

Может быть, на время, может быть, мотор снова заговорит, закрутится винт и сильно потянет машину вперёд. Но самолёт скользил вниз, точно по хорошо укатанной плоскости. Он скользил легко и плавно, и никакая сила уже не могла удержать его на высоте.

Теперь летел не самолёт, летела земля - она была большая, больше неба.

Самолёт норовил клюнуть носом и сорваться в пике, а пилот удерживал его. Он планировал из последних сил и вглядывался в предутреннюю мглу, пытаясь найти в бесконечном лесном пространстве подходящую полянку. Наконец он увидел то, что искал: это была лесная поляна, - и пошёл на посадку.

Самолёт ударился о землю, но пилоту всё же удалось выровнять машину. Она пробежала метров четыреста, подмяла редкий кустарник и у самых деревьев замерла.

Пилот вышел из кабины. Он снял шлем и молча обвёл всех взглядом. Он смотрел в лица - старые, заросшие, усталые, и в молодые, ещё безусые, тоже усталые. Пилот посмотрел на мальчика, подмигнул ему и неожиданно улыбнулся. И все сразу улыбнулись, и мальчик первый раз после гибели отца робко разжал губы.

Пилот напялил шлем на голову, открыл дверь самолёта. Прыгнул на землю. На секунду замер: вдруг за каким-нибудь кустом снайпер взял его на прицел? Но кругом было тихо-тихо.

Пилот скоро вернулся.

"Пробиты баки. Ни капли бензина. Только в запасных осталось, но на нём не долететь".

"А фронт далеко?" - спросил бородатый партизан.

"Километров пятьдесят".

"Надо найти бензин. Пойдём в деревню, - сказал бородатый. Коммунисты, прошу поднять руки".

Подняли руки трое партизан и пилот.

"Пойду я, - сказал бородатый, - товарищ пилот и... - Он посмотрел на троих партизан. Они были тяжело ранены. - И..."

"Я пойду".

Все оглянулись. Это говорил мальчик.

"Я уже не раз ходил в разведку. Меня не тронут".

"Хорошо. Пойдёшь ты. - Бородатый встал, поправил руку на перевязи и сказал: - Я, Михаил Скопин, коммунист".

"Я, Андрей Беспалов, коммунист", - сказал пилот.

И тогда все посмотрели на мальчика, и он сказал тихим голосом:

"Я, Коля Федосов, пионер".

Они ушли. К полудню им удалось отыскать дорогу и выйти к деревне. Они залегли в кустах, на лесной опушке, чтобы посоветоваться, что делать дальше.

"По-моему, нам надо дождаться ночи", - сказал пилот Беспалов.

"Ночью скорее поймают, - ответил Коля. - Я сейчас пойду".

"Один?"

"Да".

Скопин молчал. Он был опытный партизан и понимал, что мальчик прав.

"А что ты будешь говорить, если в деревне немцы?" - спросил Беспалов.

"Не в первый раз. - Коля встал, глаза его сузились и стали злыми. Ну, я пошёл".

Он подобрал на ходу прутик и, размахивая им, запылил к деревне. А те двое смотрели ему в спину, в белобрысый затылок и тоненькую шею. Мальчик ни разу не оглянулся.

"Да, - сказал наконец Беспалов, - это тебе паренёк!"

А бородатый Скопин ничего не сказал.

Они лежали в кустах и ждали.

Было жарко. Сначала хотелось пить, потом захотелось есть.

Беспалов смотрел на пыльную дорогу, которая вела в деревню.

Он всё ждал, когда же придёт мальчик. Иногда он отрывал взгляд от дороги и оглядывался на Скопина. Тот лежал на спине, лицо его стало бледным, на повязке появились свежие пятнышки крови.

"Больно?" - спрашивал Беспалов.

"Нет", - отвечал Скопин.

Прошло несколько часов. У Беспалова першило в горле, губы потрескались. А на дороге по-прежнему никого не было.

"Скопин, может, мне пойти? Я здесь, бугай, лежу, а он, маленький, там!"

"Брось ерунду молоть, - отвечал Скопин. - Тебя сразу схватят".

"А почему там такая тишина? Немцы, наверное, ушли".

"Если бы ушли, он бы вернулся".

Наступила тревожная ночь. Скопин задремал, а Беспалов лежал в темноте и ловил каждый шорох. Он решил ждать до утра, а утром идти в деревню. И вдруг послышался осторожный шёпот:

"Товарищи, товарищи..."

Беспалов узнал голос мальчика и крикнул громко, неожиданно для себя:

"Коля! Коля! Мы здесь!"

"Тише! Не знаю, зачем вы так кричите? - сказал Коля. Он стоял рядом с Беспаловым, и от него сильно пахло бензином. - А ещё военный лётчик".

"Прости, Коля. Я рад, что ты вернулся!"

"Идёмте за мной", - прошептал Коля.

Они прошли шагов тридцать вдоль опушки, и Беспалов увидел большой бидон из-под молока.

Беспалов хотел поднять бидон, но он был очень тяжёлый, а руки, как назло, скользили по мокрому железу. Видно, дорогой бензин плескался и залил стенки бидона.

"Вам одному не поднять, он тяжёлый, - сказал Коля. - Надо Скопина позвать".

"А как же ты дотащил его сюда?"

"Мне две женщины помогали. Они вернулись в деревню".

"Две женщины дотащили, а я что же, не смогу, по-твоему? Смехота какая-то получается". - Беспалов присел на корточки, со злостью обхватил бидон руками, натужился, поднялся и поставил на плечо.

Коля взял его за руку и повёл к тому месту, где они оставили Скопина.

* * *

Мы с мамой слушали лётчика не перебивая. Я теперь думал сразу про папу и про Колю. Только каждый раз, когда радио объявляло о прилёте нового самолёта, лётчик замолкал. Мы слушали радио.

Потом зал аэропорта наполнялся оживлёнными людьми. От них пахло чужими землями - жарким южным солнцем, солёным морем.

Я искал среди этих пассажиров папу. А вдруг диспетчер забыл объявить и это прилетел иркутский самолёт? Разве чудес не бывает!