Долгая воскресная помолвка - Жапризо Себастьян - Страница 56

"У Малыша Луи" я спросила Веронику, подругу Эскимоса. Но у хозяина бывшего боксера - не было адреса. От него я узнала ее фамилию - Пассаван и о том, что она работает на Менильмонтане в бутике для дам. Понадобилось два дня, чтобы ее отыскать. Был уже март, я все еще на что-то надеялась, но эта Вероника не захотела мне ничего рассказать, и я ушла несолоно хлебавши. Теперь-то я знаю, что она ничего от меня не скрывала, я ошибалась на ее счет.

Тем временем мне написал денщик одного генштабиста, мой клиент. Я просила его разыскать батальон, находившийся в траншее Человека из Буинга. Я знала только номер полка, который дал мне Пруссак, и имя капитана Фавурье. Но денщик обнаружил роту, которой я интересовалась. Она находилась в резерве в Эсне, что около Фисма. Я вернулась в армейскую зону, где после отхода немцев был полный кавардак, и потратила три дня, чтобы пробиться в Фисм. Тут-то я и встретила человека, положившего конец моим надеждам и окончательно разбившего мое сердце. С этого дня мною владела только ярость и жажда мщения за Нино.

Это был сержант Фавар. От него-то я все и узнала. Во-первых, что Нино убили - падла капрал Тувенель хладнокровно застрелил его, когда увидел, что он хочет сдаться бошам. Командиру батальона Лавруйю помилование поступило в субботу, он имел полную возможность приостановить казнь, но из-за каких-то разборок между высшими чинами оставил его у себя до воскресного вечера. Позднее, летом, я съездила в Дандрешен, около Сюзанны, где проходил военный трибунал, и сумела узнать имена судей и прокурора-крысы, но я уже сказала, что не хочу говорить об этой дряни. Для них и для меня ведь все кончено. Как, впрочем, и для крестьянина из Дордони, который двинул моего Нино каблуком по голове. К сожалению, я могла ему отомстить только разбив собственными ногами его деревянный крест на кладбище в Эрделене. Понимаете?

Из всего, что рассказал мне Фавар, который погиб в мае под Шмен де Дам, чего никак не заслуживал, как и капитан Фавурье, проклявший перед смертью падлу-командира батальона, я напишу вам только то, что, быть может, касается вашего жениха. Во-первых, в медпункте в Комбле 8 января был капрал Бенжамен Горд. Это он обменялся с Эскимосом обувью, чтобы того не убили в укрытии как зайца. Второе касается красной вязаной перчатки, которую Селестен Пу отдал вашему жениху Спустя два-три дня после этой истории Фавар разговорился с санитаром, который на поле боя столкнулся с раненым Бенжаменом Гордом, тащившим другого, почти умирающего солдата из их роты по имени Жан Дерошель. Бенжамен Горд просил сообщить об этом товарищам. Рассказывая, санитар припомнил одну деталь: на левой руке солдата, которого Горд тащил на себе, была красная перчатка. Фавар был так заинтригован, что даже расспросил капрала Юрбена Шардоло, тоже бывшего перед Бинго ранним утром в понедельник и подтвердившего, что все пятеро осужденных погибли. Было понятно, что его расспросы не доставляют Шардоло радости, но он все-таки ответил, что не заметил на Васильке, как называли вашего жениха, красной перчатки, к тому же было плохо видно, снова пошел снег. А может быть, Горд или Дерошель подобрали перчатку, чтобы отдать ее Селестену Пу Фавару пришлось в это поверить, но мне он признался: "Если Шардоло что-то скрыл от меня, он во всяком случае не мог уже отпереться от своих слов - разве чтобы позлить майора, - но если один из этих несчастных сумел спастись, я буду только рад"

Думаю, вам полезно это знать, это дополнит то, что вы узнали сами. Поскольку Нино был мертв, меня больше не интересовали мертвые, у меня в голове были одни убийцы. И все же мне не хотелось бы уйти и унести с собой мою тайну. Во-первых, в своих поисках вы уже не сможете мне помешать, а во-вторых, если есть загробная жизнь и я повстречаю мою крестную, она будет мной недовольна. Что касается судей, пусть они считают меня преступницей. Я хорошо их поимела. И еще: если хотите, скопируйте это письмо, исправив орфографические ошибки, но потом сожгите мои листки. Я не хотела бы, чтобы они попали в чужие руки и их приняли за признание.

Сегодня 31 августа. Сейчас вложу свой рассказ в конверт. Мой болтливый мэтр Поллестро вручит его вам только после того, как свершится то, что меня ждет, - на случай, чтобы вы, упаси Бог, не обратились за помилованием к президенту Думергу. Их помилование мне не требуется. Я хочу все до конца разделить с моим Нино. Сначала они приговорили к смерти его, теперь меня. Они убили его, убьют и меня. С тех пор как еще детьми мы впервые поцеловались под платаном Бель де Мэ, никто не мог нас разлучить.

Прощайте. Не жалейте меня. Прощайте.

Тина Ломбарди".

Матильда читает и перечитывает это письмо в своей комнате на улице Лафонтена. Переписав его, она по очереди сжигает каждую страничку в бело-синей фаянсовой фруктовой вазе, которой до сих пор никак не пользовались. Несмотря на открытые окна, дым не улетучивается, и ей кажется, что этот запах будет сопровождать ее всю жизнь.

Откинув голову на спинку кресла, Матильда долго сидит неподвижно и вспоминает два вяза, сломанных, но продолжающих жить и уже окруженных молодыми побегами. Шкатулка из красного дерева находится в Оссегоре, ей жаль этого. Надо бы поскорее туда вернуться. Кажется, теперь она поняла, что произошло в Угрюмом Бинго на самом деле. Но чтобы быть уверенной, надо проверить все записи и полученные письма - все, ибо история, связанная с тремя снежными днями, соткана из такого количества лжи и шума, что на их фоне не следует упускать даже едва слышный шепот. Ведь она - это только она.

И все же, чтобы выиграть время, она пишет Ансельму Буалеру, кюре из Кабиньяка в Дордони, опираясь лишь на свою память.

И все же, доверяя своей интуиции, звонит по стоящему возле ее постели белому - как-это-нравится-маме телефону, Жермену Пиру и просит его заехать к ней как можно скорее, то есть в этот же вечер, а если через час, то было бы совсем хорошо.

И все же, доверяя своему сердцу, она доезжает до лестницы и кричит играющему в нижнем салоне в карты Селестену Пу, что просит прощения за то, что отравляет ему жизнь, но хочет, чтобы он поднялся к ней, он ей нужен.