Убийство в спальном вагоне - Жапризо Себастьян - Страница 12

Супруги Конты сидели около стола Грацци и по каждому поводу обменивались взглядами. Они пришли на Кэ впервые, по лицам чувствовалось, что волнуются. Женщина, такая же высокая брюнетка, как жертва, но не похожая на нее, успела поплакать. Мужчина смахивал на служащего, которого цифры сделали близоруким. За плотными стеклами очков его детские голубые глаза застенчиво и опасливо пытались все время перехватить взгляд Грацци, словно их владелец приблизился к отталкивающего вида животному, которое следовало приручить.

Он был не банковским служащим, а бухгалтером в одном из филиалов фирмы "Рено" и предоставил говорить жене, время от времени подтверждая ее слова кивком головы и поглядывая на Грацци - да, именно так.

Они ходили опознавать Жоржетту Тома и рассчитывали, что им выдадут тело вечером. Все было готово для похорон. Они ведь единственные в Париже родственники убитой. Родители обеих сестер еще жили во Флераке, что в департаменте Дордонь. У них там ферма и патент на бакалейно-питейное заведение у самой дороги на Перигё.

Жоржетта была, как бы это сказать, блудной дочерью.

Восемнадцати лет уехала в Париж, В Перигё же, где она закончила школу вскоре после освобождения, народные балы, оживление, которое вносили в жизнь солдаты, совсем вскружили ей голову. Сначала училась на курсах машинописи. Потом стало известно, что более усердно посещает пивные в центре города. Дома ей устроили сцену. Она проплакала несколько дней, говорила, что уедет. И в конце концов действительно уехала.

Ее сестра Жанна, двумя годами моложе, повернувшая сейчас к Грацци измученное бледное лицо, проводила ее на вокзал, посадила в поезд, полагая, что уже никогда ее больше не увидит.

- Но вы все-таки увиделись?

- Спустя несколько месяцев, когда я выходила замуж. Мы познакомились с мужем за год до этого, он проводил летний отпуск во Флераке.

Тот подтвердил это кивком головы. Именно так.

- С тех пор вы живете в Париже?

- Да, неподалеку от нее, около площади Клиши. Но виделись мы редко.

- Почему?

- Не знаю. Мы жили по-разному. Она вышла замуж через год после меня за начальника отдела сбыта парфюмерной фабрики "Жерли", представительницей которой она и работала. Жак был хорошим человеком. В то время они наведывались к нам чаще, по воскресеньям на обед, иногда в середине недели, чтобы сходить вместе в кино. Потом развелись. А у нас родились дети. Двое: мальчик и девочка. Она стала реже захаживать. Думала, наверное, что мы недовольны ее поведением из-за человека, с которым жила, не знаю, все может быть. В общем, стала реже приходить.

- Как давно вы ее видели?

- С месяц назад. Она пригласила нас выпить у нее дома кофе. В то воскресенье мы пробыли у нее час или два, она собиралась куда-то уйти. Но ничего нам уже не рассказывала.

Сидя на соседнем столе, Габер по-прежнему был занят своей игрушкой. Передвигаемые им фишки сухо и нервирующе щелкали. Он задал вопрос:

- Развод был по ее инициативе?

Жанна Конт с минуту не решалась ответить. Поглядела на Габера, на Грацци, потом на мужа, явно не зная, надо ли отвечать, и имеет ли право молодой, не похожий на полицейского блондин, задавать вопросы.

- Нет, Жака. У "Жерли" она встретила другого человека, коммерческого директора. Через некоторое время Жак это обнаружил. Они расстались. Она перешла на другое место - в фирму "Барлен".

- И продолжала жить со своим любовником?

Снова нерешительность. Ей явно не хотелось говорить об этом при муже, который с нахмуренным видом опустил глаза.

- Не совсем так. Она поселилась на улице Дюперре. Полагаю, что тот приходил к ней, но не жил у нее.

- Вы были с ним знакомы?

- Мы видели его однажды.

- Она привела его к вам?

- Нет. Мы встретились случайно. Года три назад Он тоже ушел от "Жерли". Занимался машинами. Спустя несколько месяцев появился Боб.

- Кто такой Боб?

- Робер Ватски. Он рисует, пишет музыку, не знаю толком.

Грацци посмотрел на часы, сказал Габеру, что тому пора сходить на улицу Лафонтена. Габер кивнул и пошел, волоча ногу, с головоломкой в одной руке и шарфом - в другой. Всякий раз, когда Грацци видел его уходящим ленивой и расслабленной походкой человека, которому на все наплевать, он невольно вспоминал, что зовут его удивительно - Жан-Луп. И некоторое время чувствовал себя непонятно отчего счастливым, как в дни, когда его сын произносил, слегка переиначивая, новое слово. Смешно.

- Догадываетесь ли вы о том, кто мог бы это сделать? Я хочу сказать, были ли у вашей сестры враги?

Конты бессильно покачали головами. Женщина сказала, что они ничего не знают и ничего не понимают.

Грацци вытащил из ящика опись Отдела опознаний, назвал сумму ее счета в банке, показал оплаченные счета, рассказал о найденных в сумочке деньгах. Все показалось им нормальным.

- Были ли у нее другие источники доходов, кроме зарплаты? Сэкономленные средства? Акции?

Они не допускали этого.

- Это было не в ее обыкновении,- объяснила женщина, нервно скатывая в валик свой носовой платок.- Как бы вам пояснить? До шестнадцати лет я жила вместе с ней, мы спали в одной постели, я носила ее вещи, я хорошо ее знала.

Она снова начала тихо плакать, не переставая смотреть в лицо Грацци.

- Жоржетта была очень честолюбива. В общем, как бы это сказать, могла много работать и многим жертвовать ради того, чтобы получить то, что хотела. Но деньги сами по себе ее не волновали. Не знаю, как объяснить, она интересовалась лишь тем, что имела и что купила на свои деньги. И часто говорила "это мое", "мое пальто", в таком духе. Понимаете? Грацци сказал нет.

- Например, она, когда мы еще были маленькие, слыла жадиной. Над ней подтрунивали в семье, потому что она не хотела одолжить мне деньги из своей копилки. Не знаю только, можно ли это назвать жадностью. Она ведь не прятала деньги. Она их тратила. На себя. Ей и в голову не приходило тратиться на других. И делала подарки только моему сыну, которого очень любила. К дочери же относилась иначе, и это порождало в доме идиотские ссоры. Однажды мы ей об этом сказали.

- Сколько вашему сыну?

- Пять лет. А что?

Грацци вынул из бумажника найденные в вещах жертвы детские фотографии.