Кот, который знал Шекспира - Браун Лилиан Джексон - Страница 4

– Что?.. Что? – быстро и невнятно бормотал Джуниор.

– Скажу позже.

– Моя сумка…

– Забудь о ней.

Квиллер потянул молодого человека вниз по лестнице и втолкнул его в такси, которое ожидало у обочины с включенным мотором.

– Отель «Стилтон», за двойную цену, – прокричал он водителю, как только такси рванулось вперед, – и поезжайте на красный свет.

– Ого! – только и сказал Джуниор.

– Как быстро ты сможешь уложить свои вещи, малыш? У нас всего семь минут на то, чтобы собраться, расплатиться и погрузиться в вертолет на крыше отеля.

До тех пор пока они не оказались в полицейском вертолёте, у Квиллера не было времени для объяснений.

– Срочный телефонный звонок из Пикакса! – прокричал он. – Идёт «Большой». Приготовься прыгать. Самолёт держат наготове.

Когда наконец они пристегнули ремни в реактивном самолете, Джуниор спросил:

– Как ты это всё устроил? Прежде мне не доводилось садиться в вертолёт с крыши.

– Нет проблем, если ты работал в «Прибое», – объяснил Квиллер, – или сотрудничал с бюро по убийствам и корпел в Фонде полицейских вдов. Прошу прощения за то, что расстроил наши планы.

– Всё в порядке. Не стоит переживать из-за какой-то ерунды.

– Мы должны быстренько сесть в Чикаго, чтобы успеть на пригородный из Миннеаполиса. На наше счастье, такая возможность есть.

Весь остаток полёта Квиллер в основном молчал, но Джуниор не мог остановиться:

– Все были великолепны! Спортивные обозреватели обещали приглашать меня в комментаторскую кабину всякий раз, когда я буду в городе. Ответственный за колонку «Мышиная возня» собирается отметить «Пустячок» во вторник. Мистер Бейтс сказал, что я мог бы получить у него работу в любое время, как только уеду из Пикакса.

Квиллер воздержался от комментариев. Он знал. чего стоят обещания главного редактора, – этот человек обладал короткой памятью.

Джуниор продолжал болтать:

– В «Прибое» слишком много женщин. За конторками, в отделе общего назначения, заведующих отделами, фотографов. Ты не знаешь рыжеволосую особу, фотографа, в зелёных чулках?

Квиллер отрицательно покачал головой.

– Она новенькая, пришла уже после меня, – сказал он.

– Она фотокорреспондентка, постоянно сотрудничает с местными журналами. Весной она могла бы приехать в Мускаунти и сделать фоторепортаж о заброшенном руднике. Неплохо?

– Неплохо, – задумчиво повторил Квиллер.

Он оставался задумчивым и тогда, когда после полуночи они сели в небольшой самолёт. Заняв место возле окна, он повернулся к Джуниору и тут увидел напротив человека, листавшего толстый журнал.

«Он не читает. – Квиллер задумался. – Он слушает. И он не здешний. Никто в Мускаунти не отличается подобной невозмутимостью».

В здании аэропорта незнакомец подошёл к стойке, чтобы взять напрокат машину.

– Джуниор, – пробормотал Квиллер, – кто этот малый в чёрном плаще?

– Никогда не видел его раньше, – сказал Джуниор. – Похож на моряка.

«Нет, он не моряк, – подумал Квиллер. – Что-то странное в его походке и в том, как он оценивает окружающее…»

В Пикакс они прибыли на рассвете. Джуниор наконец пришёл в себя и заметил, что Квиллер непривычно тих и задумчив.

– Что-то не в порядке дома, Квилл? Ты сказал, это был непредвиденный случай.

– Мой мальчик, случилось нечто ужасное. Твоя мать позвонила моей экономке, а та связалась с пресс-клубом. Тебя разыскивают. Никакого урагана нет, я сказал неправду. – Квиллер свернул направо.

– Эй, куда мы едем? Ты же не собираешься высадить меня у фермы? – заволновался Джуниор.

– Мы едем в больницу. Произошёл несчастный случай. Автокатастрофа.

– Отец?! – закричал Джуниор. – Что-то серьёзное?

– Да. Твоя мать ждёт в больнице. Мне трудно, Джуниор, но я должен сказать. Твой отец умер. Мгновенно. Это случилось на старом дощатом мосту.

Они подъехали к боковому входу в больницу. Джуниор выскочил из машины без единого слова и бросился к зданию.

ДВА

Понедельник, одиннадцатое ноября

Тяжёлые тучи нависли над округом, обещая снег ещё до наступления темноты. «Сейчас температура воздуха в Пикаксе минус двадцать два, северный ветер», – передали по радио синоптики.

В понедельник утром школы, магазины, офисы и рестораны были закрыты до полудня из-за похорон.

День выдался холодным, серым и ненастным. Тем не менее толпа горожан теснилась возле Старой Каменной церкви на Пикакской площади. Некоторые наблюдали за происходящим из сквера в центре площади. Собравшиеся поеживались от холода, похлопывали руками, притоптывали, а иногда, если мороз совсем донимал, прикладывались к бутылочке. Всем хотелось увидеть самую длинную с 1904 года похоронную процессию.

Чтобы не мешать формированию процессии, полиция перекрыла Мейн-стрит в центре города. Автомобили, украшенные пурпурными флагами, выстроились в четыре ряда, от одного поребрика до другого.

Квиллер пробирался сквозь толпу в сквере, вглядываясь в лица горожан, вслушиваясь в тихий почтительный гул. Мальчишек, взобравшихся на фонтан, чтобы лучше видеть процессию, прогнал офицер полиции, предупредив, чтобы они не галдели и не шныряли в толпе.

Среди присутствующих на похоронах были многочисленные ветви клана Гудвинтеров, а также городские власти, члены Торговой палаты, члены местного клуба, читатели «Пустячка»: бизнесмены, домовладельцы, фермеры, пенсионеры, официанты, рабочие, охотники. Они хотели быть свидетелями события, о котором будут рассказывать грядущим поколениям так же, как их предки описывали похороны Эфраима Гудвинтера.

Внимание Квиллера привлёк человек, настороженно поглядывающий по сторонам. Он был в чёрном утепленном плаще.

Охотник в оранжево-чёрном маскировочном снаряжении говорил на ухо жующему жвачку мужчине в фуражке:

– Сегодня народу больше, чем у капитана Фагтри. Мужчина в фуражке продолжал жевать.

– Около сотни, я подсчитал. У капитана было семьдесят пять.

– Счастье, если им удастся похоронить его до снегопада. Надвигается «Большой».

– Не верьте ничему, что говорят по радио. Этот ураган из Канады достигнет границы и иссякнет.

– Где это произошло? – спросил охотник. – Авария, я имею в виду.

– На старом дощатом мосту. Жуть! Мы были там и видели это опасное место. Говорят, он сбил каменную перекладину, перевернулся вверх тормашками и упал на острые камни в реку. Машина загорелась. Я слышал, его будут хоронить в закрытом гробу.

– Нужно провести судебное расследование.

– Всё случилось слишком быстро. Меббе убил оленя.

– Или был смертельно пьян, как всегда в пятницу вечером, – сказал охотник с легкой усмешкой.

– Не он. Это она любит клюкнуть. У него ничего же нет в голове, кроме работы, работы, работы. Заснул за рулем, бедолага. Над этой семьёй нависло какое-то проклятие. Вы знаете, что произошло с его стариком?

– Да, но, говорят, он заслужил это.

– А потом с его дядей. Что-то такое подозрительное.

– И с его дедушкой. Никто так и не узнал, что же с ним стряслось. А что теперь будет с газетой?

– Отпрыск возьмёт на себя ведение дел. Четвёртое поколение. Но кто знает, что у него на уме. Эта молодежь вечно носится с бредовыми идеями.

Голоса стихли, как только начали звонить колокола и из церкви вынесли гроб. Вдову вел под руку старший сын. Джуниор шел со своей сестрой, приехавшей из Монтаны. Все присутствующие перекрестились, мужчины сняли головные уборы. Скорбная процессия двинулась к машинам. По сигналу мужчины в униформе оркестр заиграл траурный марш и длинная вереница автомобилей тронулась с места.

Квиллер опустил уши своей зимней шапки, поднял воротник пальто и пошёл через сквер к зданию, которое теперь называл своим домом.

Резиденция Клингеншоенов, унаследованная Квиллером, была одним из пяти наиболее заметных зданий на Пикакской площади, где Мейн-стрит делилась надвое, превращаясь в маленький скверик с каменными скамейками и каменным фонтаном. На одной стороне площади располагались Старая Каменная церковь, Малая Каменная церковь и старинное здание суда. Напротив находились городская библиотека и большой особняк «К», как его называли жители Пикакса. Особняк из булыжника высотой в три этажа окружали обширные земли. Человеку, вечно путешествующему, привыкшему жить в гостиничных номерах, такое величественное сооружение было совсем ни к чему. Возможно, при известных обстоятельствах Квиллер и передал бы дом городу в качестве музея, но завещание вынуждало его в течение пяти лет жить в этих огромных апартаментах с вычурными четырнадцатифутовыми потолками, отделанными деревом и украшенными массивными хрустальными люстрами весом в тонну; с восточными коврами размером в акр на полу; с бесценным французским и английским антиквариатом и с произведениями искусства стоимостью в миллионы.