Кот, который выследил вора - Браун Лилиан Джексон - Страница 31

– Есть у меня одно предположение, – сказала Полли. – Двадцать лет назад я присутствовала при том, как её бросили прямо в церкви. На ней тогда было Шёлковое бабушкино платье и длиннющая фата. Она несла белые розы и фиалки. Шесть подружек невесты надели платья из фиалковой тафты. В церкви собралась толпа гостей. А жених и шаферы все не приезжали. Кто-то позвонил в отель; сказали что они уже уехали, должно быть, задерживаются в пути. Органист начал играть, чтобы успокоить нервничающих гостей. Связались с полицией– узнать, не было ли аварий на дороге. Мы ждали в комнате невесты, всё ждали и ждали. Линетт становилась всё бледнее, потом побелела как полотно и хлопнулась в обморок. Жених так и не появился.

– Какой ужас! – вздохнул Квиллер. – Что же произошло с тем парнем?

– Это был юноша из хорошей семьи, он жутко боялся женитьбы и страшился отказаться от неё. Вся его семья очень переживала.

– Так что же случилось с ним? Он вообще когда-нибудь объявился?

– Он записался в армию, оборвав все прежние связи. Линетт попала в лечебницу для нервнобольных. Труднее всего было возвратить сотни свадебных подарков!

– Да уж, – кивнул Квиллер. – Тогда вполне можно понять, почему она не желает давать никаких объявлений в газеты о церемонии.

– Да, тут, видимо, всё ясно, – согласилась Полли. – Но мне показалось, что Даниэль не испытывает особой радости от помолвки кузена.

– Просто нужно объяснять ей, что кузен никуда не денется. Напротив, она обзаведётся новой родней. – Затем, немного поразмыслив, он спросил: – Как ты считаешь, Линетт не собирается взять реванш, обманув Картера Ли?

– Ох, Квилл! Как ты можешь быть таким циничным? Она вообще не способна ни на что подобное!

ОДИННАДЦАТЬ

Наутро после дня рождения Линетт и неожиданного оглашения помолвки Квиллер проснулся в холодном поту, решив спросонья, что сердце его бешено колотится о ребра, но то было бодрое «бум-бум» утреннего марша – Уэзерби Гуд включил свой Суза-плейер. Он приглушил звук, так что из всех инструментов оркестра слышны были только ударные, буханье которых распространялось по стальной балке вдоль всего строения пять. Дружелюбный сосед засунул за дверную ручку Квиллера брошюру, содержавшую перечень из пятидесяти маршей Суза с датой их написания. Но кто мог знать, что выбрано сегодня для утренней побудки – «Артиллерийский марш» (1917) или «Дамский любимец» (1883)?

Сиамцы тоже проснулись и отлично слышали и ощущали пульсации. Коко в ожидании завтрака сидел на ковре и постукивал хвостом в такт ударным.

«Замечательный кот», – подумал Квиллер. Удары хвоста становились всё выразительнее.

Покормив питомцев, он расчесал им шёрстку и решил поучаствовать в кошачьих играх. День выдался холодный, но солнце светило ярко, заливая тёплыми лучами гостиную и вдыхая жизнь в одинокую комнатную муху, которая досталась Квиллеру вместе с жилищем и теперь зимовала с новыми жильцами в доме четыре строения пять. Игра заключалась в том, что Квиллер, изготовившись к удару, стоял и похлопывал сложенной газетой, кошки прыгали, выделывая в воздухе изящные, но бесполезные пируэты и сталкиваясь друг с дружкой, а муха игриво летала туда-сюда по двухэтажной гостиной. Она прожила с ними уже достаточно долго, чтобы заслужить имя – Мошка, – и на самом деле никто из преследователей не хотел её поймать.

Себе на завтрак Квиллер разогрел две сладкие булочки из морозилки и приготовил несколько чашек кофе на кофеварке с программным управлением. Затем он решил заблаговременно написать что-нибудь к первому февраля для своей колонки:

Январь – эхо декабря, март мечтает стать апрелем, но февраль ни с чем не схож, величавый в своей мирной белизне, утопающий в сугробах, скованный льдом. Февраль уникален и числом дней. Это единственный месяц, который произносят четырьмя разными способами.[53] А ещё это месяц рождения президентов[54] и месяц влюблённых. Давайте же все восславим…

Здесь творческий процесс был прерван телефонным звонком, и Квиллер услышал, как Селия Робинсон рапортует, чеканя слова:

– Мистер Квиллер, докладываю: интересующие вас номера – два, восемнадцать, десять, девять. Повторяю: два, восемнадцать, десять, девять.

– Благодарю за сотрудничество! – пророкотал он.

Значит, его подозрения подтверждаются. Если перевести номера в буквы алфавита, получается Б-Р-И-3. Стало быть, именно этот мерзавец Джордж Бриз предположил, что Ленни Инчпот «спятил». А ведь, по общему мнению, безумен, а вернее, бесчестен сам Старый Желчный Пузырь. У жителей Мускаунти вошло в привычку перемывать косточки Бризу – отчасти в шутку, отчасти всерьез, – это было излюбленное занятие завсегдатаев кофеен и закусочных. Бриза подозревали во всех смертных грехах, однако ни разу ни в чем не уличили, и это заставляло предположить, что он подмазывает местных чиновников. И откуда только, дивились все, он деньги берёт? На Сэндпит-роуд можно было взять напрокат грузовик или арендовать мини-склад. Бриз держал автомойку, где желающие могли сами обиходить свою машину – если имелось моющее средство, что бывало редко. Он разбирал на запчасти старые автомобили и сбывал на сезонных распродажах всякую рухлядь вроде ржавых, погнутых, отживших свой век снегоуборочных машин.

Квиллер вернулся к статье. О феврале можно много чего сказать. Для производителей поздравительных открыток это был второй по «урожайности» – после декабря – месяц. С коммерческой точки зрения валентинки имели даже кое-какие преимущества перед рождественскими карточками, которые ограничивались добрыми пожеланиями; валентинки могли быть сентиментальными, страстными, льстивыми, смешными, даже язвительными – каждому своё. И Квиллер описал историю семилетней вражды, в которой оружием стала валентинка.

Старшекурсником я посещал класс английского языка и литературы миссис Рыбий Глаз, где занималась одна неглупая девица, ярая спорщица. Каждый из нас претендовал на роль лидера. И вот в феврале я получил анонимную самодельную валентинку, которую явно смастерила она. Большая красная открытка с надписью: «Розы – красные, фиалки – синие, а вот что я думаю о тебе», а внутри одно-единственное слово – ЗАНУДА! – под отвратительной журнальной картинкой, которая изображала зевающего пса. Я ничего не сказал но сохранил открытку и на следующий год, также анонимно, послал её автору. В год нашего выпуска открытка, уже несколько потрепанная, опять вернулась ко мне. Эта бессмысленная игра продолжалась, пока я учился в университете. Потом я уехал в Чикаго и тем самым положил конец нашей молчаливой вражде. Я не помню, как звали ту девушку, но мне кажется, что на самом-то деле она любила меня.

Пока Квиллер печатал, оба кота оставались на письменном столе. Юм-Юм, лежа на животе, наслаждалась вибрацией, передающейся через деревянную поверхность. Коко, интеллектуал в этой парочке, внимательно следил за прыжками печатающих штанг и движением каретки, словно раздумывал, как усовершенствовать пишущую машинку. Вдруг он насторожил уши и покосился на телефон. Спустя пару секунд аппарат ожил.

Квиллер ждал звонка Полли с бакалейно-гастрономическим заказом, но звонила Линетт:

– Это было замечательно, Квилл! Спасибо ещё раз за очаровательную брошь, что ты подарил мне. Я приколю её в день свадьбы на мою клановую ленту.

– Рад, что тебе понравилось, – пробормотал он.

– И клетчатый торт был на редкость оригинальным! Полли сказала, что его принёс ты. Значит, это была твоя задумка?

– Боюсь, я не вправе приписать себе такую заслугу, – тактично ответил он.

– Послушай, Квилл, мы с Картером Ли хотим попросить тебя о большом одолжении. Не возражаешь, если мы заскочим к тебе ненадолго?