Кот, который там не был - Браун Лилиан Джексон - Страница 45

– Ты бы мог устраивать здесь грандиозные приёмы, – сказала она.

– Я не из тех, кто любит устраивать приёмы, просто мне нравится, когда много места, а кошки с восторгом носятся повсюду над моей головой. – Он старался показаться ей нудным и неинтересным.

– Где же твои милые крошки?

– Вероятно, где-то наверху. – Он не трогался с места, Мелинда воздерживалась от своих дерзких острот

и была непривычно вежлива.

– Эти гобелены великолепны. Ты сам до них додумался?

– Нет. Весь интерьер оформляла Фран Броуди… Не хочешь ли… стакан яблочного сидра?

– Звучит заманчиво. – Она бросила висевшую на плече сумку на пол, а свитер на стул и свернулась калачиком на диване. Когда он принёс поднос, Мелинда сказала: – Квилл, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты купил картины моего отца.

– Я здесь ни при чём. Их приобрел Клингеншоеновский фонд для выставки.

– Но это наверняка была твоя инициатива. Оцененные по сто долларов каждая, они принесли мне сто одну с половиной тысячу долларов. Фокси Фред продал бы всё за тысячу.

– Эта идея принадлежала Милдред Хенстейбл. Будучи художницей, она оценила картины по достоинству.

Разговор сходил на нет. Он мог бы оживить его, задавая вопросы о готовящемся спектакле, о распродаже, о клинике и о её жизни в Бостоне. Он мог бы проявить больше радушия, но это только затянуло бы визит, а он надеялся, что, выпив стакан сидра, она уедет. Но Мелинда не торопилась, вела себя изысканно вежливо, и он подозревал, что это неспроста.

Она сказала:

– Я сожалею, Квилл, что на прошлой неделе так досаждала тебе по телефону. Думаю, я была пьяна. Прости меня.

– Разумеется, – кивнул он. А что ещё он мог сказать?

– Ты когда-нибудь вспоминаешь, как мы славно проводили время? Я помню этот безумный обед у Отто в его «Вкусной еде»… и вечеринку в моей квартире, когда из Всей мебели у меня была только кровать… и торжественный приём с дворецким и музыкантами. Да, а как поживает эта славная миссис Кобб?

– Она умерла.

– Печально. Знаешь. Квилл, знакомство с тобой было самым ярким событием во всей моей жизни. Правда! Как жаль, что оно длилось так недолго. – Она внимательно посмотрела на него. – Я считала, что ты именно тот мужчина, который мне нужен, и продолжаю так считать.

Грустное от природы выражение на лице Квиллера придавало ему отрешенный вид, к тому же он вспомнил мудрый совет своей матери: если нечего сказать, молчи.

Пока длилось это искусственное молчание, Мелинда пристально смотрела на свой стакан с сидром, а он изучал вставленные в рамки эстампы с изображением животных. В конце этой затянувшейся паузы он спросил:

– Как прошла генеральная репетиция? Она вышла из задумчивости:

– По мнению Двайта, достаточно плохо, чтобы гарантировать хорошую премьеру. Ты придёшь?

– Да, я всегда вожу компанию друзей на премьеры.

– Зайдёшь за кулисы после спектакля?

– К сожалению, – сказал он, – я пишу на него рецензию для газеты и сразу же уеду домой, чтобы скорее напечатать.

Мелинда оглядела амбар:

– Куда подевались киски? Мне бы хотелось увидеть их перед уходом. Я всегда обожала малышку Юм-Юм.

Насколько Квиллер помнил, эти две представительницы женского пола игнорировали друг друга.

– И я в самом деле считаю Коко очень умным котом, хотя не думаю, что нравлюсь ему.

У Квиллера появилось приятное чувство, что её визит близится к своему завершению, и, желая ускорить уход гостьи, он позвал сиамцев.

– Вкусненькое! – крикнул он. Послышался топот восьми лап, и два меховых тельца

устремились голова к голове вниз по пандусу на кухню. Квиллер пояснил:

– Это слово на букву «в» действует безотказно, но я должен выполнить обещание и угостить их, иначе мой метод потеряет свою эффективность. Извини, я на минуту отвлекусь.

Она воспользовалась этим, чтобы внимательно рассмотреть амбар. Её заинтересовали старая наборная касса, висящая над столом, и коллекция магнитофонных кассет с шотландскими записями, снабжённых ярлыками: «День первый», «День второй» и так далее.

– Я бы с удовольствием как-нибудь послушала эти записи. Твоя кухня, Квилл, просто грандиозна! Ты научился готовить?

– Нет, – ответил он без объяснений и оправданий.

– А я стала довольно хорошей кухаркой. Моё фирменное блюдо – жаркое по-сычуаньски с орехами кешью.

Коко быстро расправился примерно с пятью восьмыми угощения и целеустремленно покинул комнату, всем своим видом говоря, что он точно знает, куда и зачем идёт. Но Юм-Юм не спешила уходить и позволила Мелинде взять себя на руки и крепко прижать к груди.

– Посмотри, какие великолепные глаза! Разве она не прелесть?

– Да, она славная киска.

– Ну, думаю, мне пора домой. У меня завтра вереница деловых встреч и первая в семь часов утра в больнице. А вечером заключительная генеральная репетиция.

– Осторожней за рулем, – напутствовал он. Мелинда взяла свою сумку на ремне и глазами поискала свитер.

– Что это? – спросила она, сморщившись от отвращения: около её свитера лежало что-то коричневое и противное.

– Приношу извинения, – сказал Квиллер, осторожно убирая жеваные остатки Крошки Тима. – Коко на прощанье преподнёс тебе подарок – свою любимую

игрушку. – Он учтиво проводил незваную гостью до машины и добавил: – Ни пуха ни пера!

Серебристый автомобиль пулей полетел через лес, а Квиллер вернулся в амбар. Коко сидел на журнальном столике с довольным видом; казалось, он улыбается.

– Ах ты хитрая бестия! – не скрывая восхищения, произнёс Квиллер. – А теперь скажи мне, зачем она приезжала?

– Йау, – ответил Коко. Квиллер дернул себя за ус.

– Вряд ли затем, чтобы посмотреть амбар… и не для того, чтобы взглянуть на тебя… или поговорить о прежних временах… Что же было истинной причиной?

ШЕСТНАДЦАТЬ

Когда на следующий день после неожиданного визита Мелинды Квиллер вёз Полли на работу, она сказала:

– Вчера грузовики перевозили вещи допоздна, но, слава Богу, поставлено условие, что к сегодняшнему вечеру всё должно быть закончено. Эта возня ужасно действует на нервы. Бутси тоже очень подавлен.

Высадив её у библиотеки, Квиллер поехал в полицейский участок узнать, не пойман ли тип с бульвара, и обнаружил, что обычно спокойное полицейское управление гудит, как потревоженный улей. Телефоны не смолкали, компьютер работал безостановочно, полицейские сновали туда и обратно. В перерыве между звонками Броуди сделал Квиллеру знак рукой, чтобы тот уходил, и сказал:

– Поговорим позднее.

Озадаченный Квиллер, не привыкший, что его прогоняют, вышел из участка и отправился в редакцию «Всякой всячины». Но и тут царило оживление, и даже

невозмутимый отдел городских новостей был взбудоражен какими-то потрясающими событиями.

– Что происходит в полицейском участке? – спросил он Джуниора.

– В это невозможно поверить, Квилл, – сказал Джуниор. – Роджер только что вернулся из полиции. Ты ведь знаешь про эти грузовики, которые перевозили вещи с гудвинтеровской распродажи? Так вот, один из них прошлым вечером дал задний ход к дому Атли и вывез подчистую всех игрушечных медвежат! Они использовали распродажу как прикрытие, представляешь? Похоже на работу профессионалов из Центра. Вероятно, теперь все медвежата летят на самолете в Калифорнию.

– А где же хозяйки?

– По-прежнему в Миннеаполисе.

– У них есть сторож. Куда он смотрел?

– Ему ткнули в бок пистолетом, а потом связали. Его жена навещала родственников в Кеннебеке, вернулась домой поздно и нашла его связанным, с кляпом во рту.

– Любопытно узнать, как они перевезли такое количество игрушечных медвежат? – заметил Квиллер.

– Они положили их в большие чёрные пластиковые мешки. Так сказал сторож.

– Интересно, взяли ли они Теодора. Он стоил восемьдесят тысяч долларов. Улисса и Игнесса женщины, без сомнения, увезли с собой в Миннеаполис. Разве это не похоже на работу местных, Джуниор? Я бы расспросил в магазинах, не покупал ли кто-нибудь в последние дни большой партии чёрных пластиковых мешков. Вы уже говорили с Грейс Атли?