Кот, который играл в слова - Браун Лилиан Джексон - Страница 19

Коко стойко перенёс обрушившееся на него внимание, но держался надменно, пока с ним не заговорила Натали. Вытянув шею, он обнюхал поднесённый к нему пальчик.

– О-ох, можно его подержать? – взмолилась она, и, к удивлению Квиллера, Коко охотно пошёл к ней на руки, прижимаясь к её накидке, с серьезной сосредоточенностью внюхиваясь в длинную бахрому и громозвучно мурлыча.

Коки потянула Квиллера в сторону.

– У меня от этого просто крыша едет, – пожаловалась она. – Подумать только, какие я прилагаю усилия, чтобы остаться стройной, чтобы волосы у меня были прямыми, а речь – совершенствовалась! И вот входит она, какая-то нелепая, вся в завитушках и фунтов на тридцать перебравшая в весе, и все идут к ней, включая кота!

Квиллера пронзила острая жалость к Коки, смешанная с каким-то другим чувством.

– Не стоит оставлять Коко здесь слишком долго, среди всех этих чужаков, – ответил он. – У него желудок может расстроиться. Давайте унесём его обратно в пятнадцатую, и вы заодно взглянете на мою обитель.

– Я захватила с собой мельничку для муската, – сказала она. – Не найдется ли у вас случаем сливок и имбирного пива?

Квиллер оторвал Коко от накидки Натали и повёл Коки по дугообразному коридору в другое крыло здания.

Когда он распахнул дверь своей квартиры. Коки на краткий миг задохнулась, а потом влетела в гостиную, широко раскинув руки.

– Это дивно! – крикнула она.

– Гарри Нойтон говорит, что это скандинавно.

– Зелёное кресло – датское, и паркет из древесных срезов – тоже, – сообщала ему Коки, – а обеденный гарнитур – финский. Но в целом квартира словно сошла с дизайнерского Олимпа. Бертуа, Отто Вагнер, Алвар Аалто, Мис, Накашима! Это слишком великолепно! Мне не вынести!

Она рухнула на подушки замшевого дивана и спрятала лицо в ладонях.

Квиллер принёс фужеры для шампанского, наполненные сливками с пивом, и Коки торжественно припорошила пузырящуюся поверхность мускатным орехом.

– За милую моему сердцу девушку Коки, – провозгласил он, поднимая фужер. – За тощенькую, прямоволосую и членораздельно говорящую!

– Теперь мне получше, – сказала она, сбросив туфли и погрузив пальцы ног в пушистый ворс ковра.

Квиллер раскурил трубку и показал ей новый выпуск «Любезной обители» с гостиной миссис Эллисон на обложке. Они обсудили вызывающие оттенки красного и розового в этой гостиной, полногрудую корабельную наяду и все «про» и «контра» двуспальных кроватей с боковыми завесами.

Коко сидел спиной к ним на кофейном столике, подчеркнуто игнорируя беседу. Изгиб его хвоста с приподнятым кончиком был преисполнен презрения, но наклон ушей указывал, что он тайно прислушивается.

– Хелло, Коко, – сказала девушка, – я тебе не нравлюсь?

Коко не шевельнулся. Даже усы не дрогнули.

– У меня был когда-то прекрасный рыжий кот по имени Фрэнки, – грустно сказала она Квиллеру. – Я всё ещё ношу его фото в сумочке.

Она достала из бумажника пачку визитных карточек и фотографий и разложила их на диване, а потом горделиво подняла фото пушистого рыжего шара:

– Оно не в фокусе да и выцвело, но это всё, что у меня осталось от Фрэнки. Он дожил до пятнадцати лет. Происхождение его туманно, но…

Коко! – крикнул Квиллер. – Пошёл вон!

– Кот тихо всполз на диван и вовсю работал длинным розовым язычком.

– Он лизал вон ту карточку, – указал Квиллер.

– Ох! – сказала Коки и подхватила небольшую фотографию мужчины. Она сунула её в бумажник, но Квиллер всё-таки успел уловить общие очертания. Он насупился в неудовольствии, а она принялась говорить о котах и о тёртом мускате в коктейлях.

– А теперь расскажите-ка мне всё о своих усах, – потребовала Коки. – По-моему, вы отлично понимаете, что они ужасно обаятельны.

– Я вырастил эту травку в Британии во время войны, – поведал Квиллер. – Ради камуфляжа.

– Мне она нравится.

Ему стало приятно, что она не спросила, какой именно войны, – как имели обыкновение спрашивать молодые женщины.

– По правде говоря, я опасаюсь их сбривать, – сказал он. – У меня странное ощущение, что это украшеньице позволяет мне проникать в суть некоторых вещей, например распознавать ложь и предчувствовать надвигающиеся события.

– Удивительно! – поразилась Коки. – Совсем как кошачьи усы!

– Обычно я не признаюсь в этом. Не хотел бы поднимать шум вокруг этого.

– Могу вас понять.

– Недавно у меня были предчувствия относительно кражи Тейтовых нефритов.

– Мальчика уже нашли?

– Вы имеете в виду мальчика-слугу, который якобы похитил ценности? Одно из моих предчувствий касается как раз его. Я не считаю, что он – вор.

У Коки расширились глаза.

– У вас есть какое-нибудь на то основание?

– В том-то и дело: у меня нет ничего, кроме этих чёртовых предчувствий. Паоло не подходит такая роль, и есть что-то сомнительное в хронотопе кражи… и у меня имеются кое—какие данные о Джордже Верните Тейте. Вы что-нибудь когда-нибудь слышали о скандале в семье Тейта?

Коки покачала головой.

– Конечно, вы же были тогда ещё слишком малы.

– Становится поздно, – взглянула на часы Коки. – Мне бы надо домой.

– Выпьем ещё? – предложил Квиллер.

Он подошёл к бару, скрывавшему неисчерпаемые запасы ликеров, и достал из компактного холодильничка сливки и имбирное пиво.

Коки принялась расхаживать по комнате и любоваться ею из каждого угла.

– Откуда ни взгляни, всюду прекрасная линия и композиция, – с восторженным лицом говорила она. – И люблю я эту вот игру текстуры – бархатной, древесной, шерстяной, меховой… Этот ковёр! Я преклоняюсь перед этим ковром!

Она с размаху бросилась в путаные заросли роскошного ковра. В экстазе распростерлась на нём, широко раскинув руки, и Квиллер яростно дернул себя за усы. Она лежала, не подозревая, что к ней подбирается кот. Крючком изогнув хвост, припав к ковру, кот продвигался сквозь косматый ворс, точно дикий зверь, крадущийся через подлесок. Прыжок!..

Коки вскрикнула и села.

– Он укусил меня! За голову укусил! Квиллер бросился к ней:

– Он оцарапал вас?

Коки пробежалась пальцами по волосам:

– Нет. На самом деле он меня не укусил. Только попытался чуть-чуть ущипнуть. Но он казался таким… враждебным! Квилл, с чего бы Коко такое проделывать?

ДВЕНАДЦАТЬ

В воскресенье Квиллер спал бы до полудня, если бы его не пытали сиамскими усами. Когда Коко решил, что пора вставать, то легко и беззвучно вспрыгнул к спящему на кровать и тихонько коснулся усами его носа и подбородка. Квиллер поднял веки и оказался прямо перед двумя неописуемыми глазами, столь же невинными, сколь голубыми.

– Пшшёл вон, – сказал он и снова заснул.

К нему вновь приложились усами, на сей раз к более чувствительным местам – к щекам и лбу.

Квиллер вздрогнул, сжал зубы и зажмурился, только почувствовав, как усы кота щекочут ему веки. Он резко принял сидячее положение, а кот, считая свою миссию выполненной, спрыгнул с постели и выскочил из комнаты.

Квиллер выполз из спальни, надев клетчатый красный халат, бесцельно глянул на свою трубку и отяжелевшими глазами обвёл гостиную. На кофейном столике громоздились фужеры для шампанского, воскресная газета и прилежно умывавшийся Коко.

– Вчера вечером ты был мерзким котом, – укорил его Квиллер. – Ты зачем пытался укусить эту милейшую девушку, которая так любит котов? Что за дурные манеры!

Коко крутанулся и с отрешённой сосредоточенностью занялся основанием своего хвоста, а Квиллерово внимание обратилось на ковёр. Там, на приплюснутом ворсе, в полный рост отпечаталось длинное стройное тело Коки, – там, где она распростерлась в тот головокружительный миг. Он сделал было движение, чтобы распрямить ворс, ударив по нему пальцами ног, но переменил намерение

Коко покончил с утренним туалетом и расселся на кофейном столике, с ангельским видом щурясь на хозяина.

– Ты, дьяволёнок! – сказал Квиллер. – Вот бы узнать, что у тебя на уме! Та фотография, которую ты лизнул…