Забавляйся сейчас... убьешь позднее - Браун Картер - Страница 5

— Может быть, вы объясните мне поконкретнее, что привело вас к такому выводу?

— Вам это не понравится.

— По всей вероятности, но ничего не поделаешь!

— Судя по тому, как Боулер разговаривал и действовал, он слишком уверен в себе, чтобы блефовать. Если они явятся в суд и смогут доказать, что вы присвоили произведение его клиента, никто не станет раздумывать, правда это или нет. Отправлять по почте сразу две копии литературного произведения, чтобы при необходимости доказать авторское право, стало почти стандартной практикой в подобном бизнесе, не так ли?

— Конечно, — хмыкнул Хиллан, — но я не понимаю...

— Если, — продолжал я, не обращая на него внимания, — Боулер сможет доказать, что вы получили копию пьесы, соответствующую отправленной банкиру, и это то самое произведение, которое в настоящее время идет на Бродвее под вашим именем, иных доказательств не" потребуется.

— Но я ее даже в руках не держал! — воскликнул Кендалл.

— И это возвращает нас к тому, с чего я начал, — буркнул я. — Боулер вовсе не утверждает, что пьесу получили вы. Он говорит, что кто-то из обитателей дома расписался за бандероль, и ни судья, ни присяжные не поверят, что вы ее не читали, раз существует достоверное подтверждение того, что пьеса побывала в вашем доме.

— Но никто здесь не стал бы расписываться за... — Голос Кендалла сорвался, а в его широко раскрытых глазах появилось страдальческое выражение.

— Я предупреждал, что вам это не понравится, — напомнил я. — Я также полагаю, что вы правы: если бы кто-то в этом доме по неведению все же расписался за принесенную бандероль, он не стал бы этого скрывать и вручил бы пьесу вам.

— Не знаю, на что вы намекаете, Холман, — раздраженно бросил Хиллан. — Если кто-то, очевидно, не Рейф и не я, расписался за эту бандероль, почему же он не отдал ее Рейфу? Что, дьявол побери, он сделал с рукописью? Разорвал, сжег или что?

— Нет, “по неведению” — неподходящее слово! — крикнул я. — Это могло быть сделано только преднамеренно.

— Но это означало бы, — медленно проговорил Кендалл, — что кто-то в нашем доме специально умолчал о случившемся, став партнером шантажиста.

— Вот теперь до вас дошло, — усмехнулся я. Антония выпрямилась, уставившись на меня широко раскрытыми глазами. Хиллан тоже вытаращил глаза, не замечая, что пепел сигары испачкал ему весь пиджак.

Это был по-настоящему болезненный момент, и подсознательно я ждал какого-то драматического действа: например, что кто-нибудь ворвется в гостиную и прикончит гнусного шпика на коврике у поддельного камина.

— Если так, — нервно обронила Антония, — это мог сделать любой из тех, кто тогда жил у нас в доме! — Она посмотрела на Хиллана. — Вы, или Брюс, или Питер?

— Вы никого не забыли? — спросил я самым вкрадчивым тоном.

— Я кого-то не упомянула? — С минуту девушка недоуменно таращилась на меня, потом ее лицо вспыхнуло от гнева. — Ох, вы имеете в виду меня? Это безумие!

Хиллан сверкнул глазами:

— Мы все вот-вот вцепимся друг другу в глотки!

— Это не безумие, — хрипло проворчал Кендалл, — а, напротив, вполне логично и разумно. Дело в том... — Он на мгновение запнулся. — Только я не могу представить, почему кто-то из близких захотел бы причинить мне такое зло?

— Три четверти миллиона долларов — довольно веская причина, — заметил я. — Но, возможно, существует и другая, более эмоциональная. Зависть, ненависть, кто знает?

— Ну, — Хиллан снова сунул сигару в рот, — если соединить деньги и зависть, круг немедленно сузится, верно? — Он глянул на Кендалла. — Я вам тысячу раз говорил, что глупо разрешать этим двум бездельникам жить здесь. Хотите заниматься благотворительностью — воля ваша, но селить паразитов в собственном доме — значит напрашиваться на неприятности. Разве я этого не говорил?

— Помолчите! — осадил его Кендалл. — Мне необходимо все обдумать.

— А что за два бездельника? — Я вопросительно посмотрел на Хиллана.

— Толбот, манерный виршеплет, и Джон Эшберри, самый скверный актер в мире! У Рейфа какая-то странная слабость к ним обоим — один Бог ведает почему, — и эти лоботрясы живут здесь уже пару лет.

— Ну а прислуга? — поинтересовался я.

— Прислуги практически нет, — отрезала Антония, — только раз в неделю приходит уборщица. Готовлю и слежу за домом я сама.

— Может быть, нам удастся немного сузить круг? — Я взглянул на Кендалла. — Например, кто находился в доме в то время, когда это могло произойти? То есть с момента, когда вы закончили черновой вариант пьесы, и до того, как отослали ее продюсеру на Бродвей.

— Почему с того момента, когда я закончил черновой вариант?

— Потому что кто-то должен был скопировать его и передать клиенту Боулера, — терпеливо объяснил я. — Как иначе ухитрились бы он или она вовремя отправить два экземпляра, достаточно схожих с вашей теперешней пьесой, чтобы они могли обвинить вас в плагиате?

— Я не подумал об этом, — с тяжелым вздохом признал драматург. — Разумеется, все нужно было продумать и спланировать до мелочей.

— Джеки! — возбужденно вскрикнула Антония. — Она прожила тут целый месяц как раз после того, как ты закончил пьесу и кое-что дорабатывал, помнишь?

— Не впутывай ее в эту историю! — сурово одернул дочь Кендалл.

— Еще чего! Если все под подозрением, включая твою собственную дочь, не вижу причин, чтобы Джеки оставалась в стороне. Неужели только потому, что она была твоей любовницей?

Кендалл откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза, и посидел так пару секунд, потом смерил домашних тяжелым от гнева взглядом.

— Я хочу поговорить с мистером Холманом наедине, — отчеканил он сухим формальным тоном. — Поэтому я буду крайне признателен, если вы оставите нас вдвоем.

— Но, Рейф! — Хиллан не мог скрыть обиду. — Я ведь управляющий вашими делами! Любое решение по столь важным вопросам...

— Выйдите отсюда! — чуть повысил голос Кендалл. Менеджер без лишней спешки направился к двери, явно рассчитывая изобразить достойное отступление, но это у него плохо получалось. Антония поднялась с кушетки, надменно вскинув голову, но приказу отца подчинилась беспрекословно. Дверь за ними захлопнулась, Кендалл принялся непослушными пальцами набивать трубку.

— Что мне делать? — спросил он.

— В вашем распоряжении три дня, — ответил я. — После этого будет слишком поздно. Если пойдете на встречу с Боулером и его клиентом в кабинете банкира, вам не оставят иного выхода, кроме как согласиться на его условия. Если же вы не уступите, они разоблачат вас как плагиатора и передадут дело в суд. Стало быть, единственный шанс — разоблачить сообщника шантажистов здесь, в доме, и доказать его виновность.

— За три дня? — Он недоверчиво покачал головой. — Каковы шансы на успех, мистер Холман?

— Положение, конечно, скверное, но шанс выиграть есть всегда.

— Вы попытаетесь? Я кивнул:

— Разумеется. Но одно вы должны уяснить твердо: это не доставит удовольствия никому из живущих в доме, в том числе и вам самому.

— Хорошо, мистер Холман, поступайте так, как сочтете необходимым.

— Это означает копаться в личной жизни каждого, вытаскивать на свет Божий то, что они хотели бы спрятать, обнажать чувства, которые они скрывали годами, — предупредил я. — А в результате все, кому не в чем себя упрекнуть, возненавидят вас не меньше, чем меня.

— Это необходимо сделать... Не жалейте никого, включая меня!

— Хорошо. — Я взглянул ему в глаза. — Где мне искать Джеки?

Его лицо вновь окаменело на несколько секунд, но тут же просветлело.

— Вы правильно начали, мистер Холман... Джеки Лоррейн. У меня где-то записан ее адрес, я его найду.

— А как насчет живущего здесь актера Джона Эшберри? Может, имеет смысл переговорить с ним прямо сейчас?

— Боюсь, что нет. Каждый понедельник он навещает старого приятеля в Санта-Монике и возвращается не раньше полуночи.

— Что ж, это потерпит до завтра... Могу я получить адрес Джеки Лоррейн?