Аргонавты Средневековья - Даркевич Владислав Петрович - Страница 45

Лояльнее относились к жонглерам, которые «воспевают подвиги властителей и жития святых, утешают людей в их горестях и скорбях».

Те, которые снискали вельможное покровительство, надолго оседали в замках королей и баронов, причислявших их к своему двору. Другие поступали на службу к рыцарям-трубадурам, авторам поэтических текстов.

Жонглеры – исполнители произведений трубадуров и сочинители музыки к ним – стоят у истоков светской музыкальной культуры.

Сигурд – Фафниробойца

Благодаря жонглерам литературные мотивы, из которых рождался книжный эпос и куртуазный роман, кружили по всем европейским дорогам. Над ними были не властны ни пространство, ни время. Из страны в страну передавали сказания о делах давно исчезнувших или вымышленных героев: о дерзаниях Александра Македонского, который, обуздав языческие народы, попытался проникнуть в сокровенные тайны мироздания, о мудрости «седобородого» Карла Великого и мужестве его племянника Роланда, о крестоносцах в Святой земле и приключениях рыцарей Круглого стола в баснословном мире фей и волшебников. Сказы о битвах с русскими перемежались преданиями о подвигах Тристана.

В течение веков сюжеты из «золотых времен» седой старины претерпевали удивительные метаморфозы. Каждый поэт обогащал их новыми идеалами, созвучными его эпохе, отражавшими его собственное видение мира и понимание прекрасного. За свою длинную жизнь не раз преображалась «Песнь о Роланде». Незначительные события VIII в. – только ядро монументальной эпопеи, насыщенной идеями религиозной борьбы с магометанством, характерными для эпохи крестовых походов. Перемены в религиозных верованиях, политическом строе, общественных взглядах, обычаях и модах накладывали отпечаток как на форму, так и на содержание произведений Древние кельтские легенды, проникнутые религиозно-магическими представлениями, к XII в. трансформировались в куртуазные романы о короле Артуре и его благородных сподвижниках. Они поэтически воплотили новые идеалы рыцарства, его мечты о создании религиозно-воинского братства, подобного содружеству паладинов Круглого стола. В скульптуре романских церквей языческие темы вливались в русло христианского символизма (к примеру, фольклорный мотив змееборчества приобрел значение победы Христа над «великим драконом» – дьяволом)

О широком распространении «бродячих» эпических сюжетов свидетельствуют памятники искусства. Из конца в конец христианского мира передавали сказания о Сигурде (Зигфриде немецкой «Песни о нибелунгах») (рис 56). Дорогами паломников, рыцарей и купцов легенда о славном конунге-воителе разнеслась по Европе. Этот герой немецкого эпоса играет центральную роль во многих песнях древне-исландской «Старшей Эдды» и в «Саге о Волсунгах». «И как начнут исчислять наиславнейших людей и конунгов в древних сагах, так всегда будет Сигурд впереди всех по силе и сноровке, по крепости и мужеству, в коих был он превыше всех людей на севере земли».[237]

Рис. 56. Легенда о Сигурде в Испании. Скульптура собора в Сангуэсе, XII в[238]

Одни и те же эпизоды саги о светлооком отроке-змееборце вдохновляли мастеров «севера земли» – Норвегии и скульпторов Испании. Рельефы из цикла о Сигурде помещены в обрамлении портала собора Санта Мария ла Реал в Сангуэсе (вторая половина XII в, Наварра), возведенном на путях пилигримов к ев. Иакову Компостельскому. Здесь же проходили рыцари из многих европейских стран, которые среди голых холмов и гор Испании вели «священную войну» против мавров. В этой войне участвовали и выходцы из Скандинавии, сопровождаемые своими жонглерами. Участником Реконкисты был тезка героя саг норвежский король Сигурд Юрсальфар (1103–1130).

На одном из рельефов кузнец Регин, колдун и воспитатель героя, выковывает ему меч, который назвали Грам. «Он был таким острым, что Сигурд окунал его в Рейн и пускал по течению хлопья шерсти, и меч резал хлопья, как воду. Этим мечом Сигурд рассек наковальню Регина»[239] На другом рельефе смелый юноша своим чудодейственным оружием пронзает лютого дракона Фафнира – хранителя несметных, но проклятых сокровищ Возле тропы, по которой Фафнир ползал к водопою, он вырыл большую яму и притаился в ней.

«А когда змей тот пополз к воде, то задрожала вся округа, точно сотряслась земля, и брызгал он ядом из ноздрей по всему пути, но не устрашился Сигурд и не испугался этого шума А когда змей проползал над ямой той, вонзил Сигурд меч под левую ключицу, так что клинок вошел по рукоять Тут выскакивает Сигурд из ямы той и тянет к себе меч, и руки у него – все в крови по самые плечи»[240]

Те же сцены находим на резных столбах по сторонам входа в деревянную церковь Хюлестаде (долина Сетесдаль) в Норвегии (около 1200 г) Иллюстрируя «старые сказы» о Сигурде, резчик точно следовал литературному источнику Кроме ковки меча показано испытание его на прочность.

«Тогда Регин смастерил меч и дает его Сигурду. Тот принял меч и молвил.

– Такова ли твоя ковка, Регин? – и ударил по наковальне и разбил меч. Он выбросил клинок тот и приказал сковать новый получше».

Над этой сценой Сигурд в шлеме и с миндалевидным щитом пронзает снизу вверх исполинского Фафнира. У чудовища драконья голова с ощеренной пастью. Длинное змеиное туловище покрыто чешуей.

В следующем эпизоде «обрызганный кровью» змееборец поджаривает над костром сердце Фафнира и испивает змеиной крови. Над ним – раскидистое дерево с тремя вещими птицами на ветвях. «…Когда кровь из сердца Фафнира попала ему на язык, он стал понимать птичью речь». Синицы предупреждают Сигурда о предательстве:

Вот Регин лежит, он злое задумал, обманет он князя, а тот ему верит, в гневе слагает злые слова, за брата отмстит злобу кующий.[242]

В очередной сцене юноша по совету птиц убивает кузнеца Регина, решившего отплатить за гибель своего родного брата Фафнира. Рядом стоит Грани – конь Сигурда, нагруженный ларями с «золотом звонким», которые конунг нашел в логове поверженного змея.

Безвестный норвежский скульптор изобразил и потрясавшую воображение слушателей страшную гибель Гуннара – одного из виновников смерти Сигурда.

«Тогда бросили Гуннара-конунга в змеиный загон, было там много змей, а руки у него были накрепко связаны. Гудрун послала ему арфу, а он показал свое умение и заиграл на арфе с большим искусством, ударяя по струнам пальцами ног, и играл до того сладко и отменно, что мало кто, казалось, слыхал, чтоб так и руками играли И так долго забавлялся он этим искусством, покуда не заснули змеи те. Но одна гадюка, большая и злобная, подползла к нему и вонзила в него жало, и добралась до сердца, и тут испустил он дух с великим мужеством».[243]

Следы популярности французских героических поэм и романов Круглого стола находим в Италии – стране, где автохтонный эпос не сложился. Процессии пилигримов не обходились без жонглеров, развлекавших «божьих странников». Известно, что в XIII столетии жонглеры пели о Роланде и его благоразумном друге Оливье на площадях Болоньи. Песни исполнялись по-французски, затем на смеси итальянских диалектов с языком оригинала. В них черпали вдохновение создатели скульптур и мозаик. Портал собора в Вероне украшен статуями Оливье и Роланда с его мечом Дюрандалем. На мозаичном полу собора в южноитальянском порту Бриндизи, откуда паломники и крестоносцы отплывали в Святую землю, можно было увидеть Ронсевальскую битву.