Собрание сочинений в трех томах (Том 2, Повести) - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 24

Федя запыхался. Он был весь мокрый, потому что озорные волны набегали и обдавали его с головы до ног. Волны шли издалека, одна, другая, третья... Шли друг за другом, не уставая, не останавливаясь. А у самого берега поднимались на дыбы, прозрачные, будто стеклянные, с белой пеной на гребне, падали на берег, разбивались и осыпали брызгами всех, кто ходил тут, бегал и суетился...

Федя набрал полную бадейку хамсы, выпрямился, оглядел все вокруг. Темно-серебряная бахрома на песке уже исчезла, почти всю хамсу подобрали.

"А где же Данилка? - вдруг вспомнил Федя. - Что же его не видать? Не слыхал он про хамсу, что ли?" А Данилка сидел в это время у горы Теп-Сель на большом сером камне и ждал друга.

НА ГОРЕ ТЕП-СЕЛЬ

Данилке уже надоело сидеть и ковырять оранжевый лишайник, которым оброс камень. Он то ложился на спину и смотрел в небо, то перевертывался на живот и разглядывал, как букашки и муравьи копошатся среди низенькой зеленой травы, то пробовал постоять на руках, подняв ноги вверх. Жара начала донимать его, и Данилка вскарабкался повыше - посмотреть, не идет ли Федя. И оттуда, с горы, увидел, что Федя идет по улице вместе с ребятами и ведра у них полны рыбы. Данилка все понял: он просидел здесь и прозевал такое утро, которое, может быть, за целый год больше не повторится, а Федя убежал один, не позвал его.

Данилка схватил какой-то камень, запустил его что есть силы в расселину горы. Потом запустил туда же еще один камень, побольше, и, сунув руки в карманы, пошел вверх по горе Теп-Сель. У него даже слов не хватало, чтобы высказать свою обиду, горькую как полынь, по которой ступали его ноги.

Гора Теп-Сель не крутая, округлая, будто каравай. Ни одного деревца не растет на этой горе, ни одного кустика. Только невысокая пахучая полынь, да чебрец, да какие-то жесткие колючки.

Дорога кольцом обвивала гору. Вершина ее над дорогой была вся усыпана коричневыми гладкими плитками. Когда взрывали гору, то эти плитки летели вверх, а потом дождем падали на склоны.

Камнедробилка работала под самой вершиной. Она шумела, скрежетала, грызла стальными зубами камень. А соседние горы, тихие, безмолвные, словно прислушивались к ее грохоту и скрежету и словно боялись ее. Может, она и на их склоны влезет и так же будет грызть их каменные бока?

Вдруг Данилку окликнул задорный, звонкий голос:

- Данилка! Куда бредешь?

В холодке под тенью большого камня сидела Тоня Каштанова, румяная и белобрысая, в синем клетчатом платье. Ее брат, Николай Каштанов, работал на камнедробилке.

- Просто посмотреть иду, - сказал Данилка и хотел пройти мимо.

Но Тоня сказала:

- А я воды нашим приносила. Прямо из ключа.

Данилка ничего не ответил и пошел дальше. Тогда Тоня опять остановила его:

- А наши, как взрывали... так вот что нашли! - Тоня что-то держала в ладонях.

Данилке стало интересно. Он остановился:

- Что?

- Подойди да погляди, - ответила Тоня. - Я, что ли, к тебе пойду?

Данилка сбежал к ней с тропочки, сел рядом в холодок на пахучую полынь. Тогда Тоня раскрыла руки, и Данилка увидел две тусклые желтые монеты.

- Деньги? - удивился Данилка.

- Ага... деньги, - неуверенно сказала Тоня. - Старинные какие-то.

- А кто же их потерял?

- Ну, те потеряли, которые жили здесь когда-нибудь.

- На Теп-Селе никто не жил, - сказал Данилка, - я-то знаю.

- Ты знаешь! - засмеялась Тоня. - Ты и на свете-то всего девятый год живешь! А эти люди жили, когда еще и нас с тобой не было, и наших отцов не было.

- И моего отца не было?

Данилка никак не мог себе представить, что было когда-то такое время, когда не было его отца.

- И даже деда твоего не было, - сказала Тоня.

- А твоего?

- И моего тоже. Бестолковый какой-то! - Тоня рассердилась. - И не понимаешь ничего! Вот когда будешь историю учить, тогда поймешь.

Данилка молча смотрел на монеты. Он хотел взять их в руки, но Тоня не дала.

- Мне их самой подержать дали, - сказала она, - чтобы, пока работают, не потерялись.

- А потом?

- Потом наш Николай их к учителю отнесет. А может, что-нибудь очень важное в этих монетах?

- А когда он понесет?

- Вот будет перерыв на обед, так и понесет. - И она крепко зажала монеты в горячих ладонях.

Солнце палило. Большой камень дышал на них зноем. Тени под камнем почти не оставалось.

- Когда же обед... - начал было Данилка.

И тут, будто по его слову, камнедробилка остановилась, и в горах сразу наступила тишина. Данилка вскочил:

- Пошли!

Тоня вскочила тоже, взяла бидончик, который лежал около нее, надела дужку на руку. И снова позвенела монетами в ладонях.

Данилка спросил, стараясь шагать в ногу с Тоней:

- Тоня, они только две нашли? А в земле-то их, если всю Теп-Сель раскопать, может, еще много? Может, и еще что-нибудь? Ну там миски или ведра... Ну раз тут люди жили! А?

Тоня посмотрела на него сверху вниз. Данилка даже до плеча ей не доходил.

- "Миски, ведра"! Скажет тоже! Вот воробей!

Но подумала немножко и сказала:

- Если покопать поглубже, может, и найдется. Вот горшки глиняные находили, я слышала...

Тоня и Данилка подошли к машине. Камнедробилка стояла неподвижная, будто внезапно уснула. Только что шумела, работала, грызла камень, размалывала его в щебень, тащила этот щебень на транспортере, сбрасывала его в кучу... Была такая веселая, шумная, живая, и вдруг все в ней остановилось. Барабан с острыми зубьями не крутился, транспортер замер... Он даже остатки щебня не успел сбросить.

Данилка разглядывал машину, раздумывал и не видел, как подошел Николай.

- Николай, мы с тобой, ладно? - попросила Тоня.

- Ладно, - ответил Николай. - Только я ведь дожидаться вас не буду. Одна нога здесь - другая там. У меня времени мало.

Вот подумаешь, испугал Николай Тоню и Данилку! Они, как козы, припустились с горы. Николай был высокий, шаги у него были длинные, но он все-таки отстал от ребят.

Тоня и Данилка то догоняли, то перегоняли друг друга. Если перегонял Данилка - Тоня смеялась:

- Ах ты, воробей! Думает, и правда шибче бегает!

Но как она ни смеялась, а к учителеву дому все-таки первым прибежал Данилка. Весь красный, запыхавшийся, с мокрым лбом, он вскочил на каменную ступеньку и весело поглядел на Тоню. Ага, воробей?