И остался Иаков один - Воронель Александр - Страница 21

Иногда полезно оглянуться на своих предшественников. Громадная алия из Румынии (более 350 000 человек) разместились в Израиле относительно незаметно, без скандалов и видимых трений политического и культурного характера. Большинство экспертов полагает, что это произошло, во-первых, потому что румынская община умело и энергично поддерживала новых эмигрантов, а во-вторых, еще и потому, что румынские евреи в Румынии не ассимилировались и были близки по своей ментальности к остальной массе израильтян. В качестве противоположного примера плохой абсорбции приводят немецких евреев, которые якобы были сильно ассимилированы в немецкой культуре и потому им пришлось плохо. Однако все мы знаем, что самая плохая абсорбция в действительности была у некоторых азиатских и африканских евреев, и то, что их обычно даже не упоминают в этом контексте, означает, что они и сейчас еще не превратились в интегральную часть общества и существуют как социальная проблема. Попытаемся связать между собой два вопроса, каждый из которых будет несколько неожидан с привычной точки зрения:

1) Объясняются ли трудности абсорбции марокканских, скажем, евреев тем, что они ассимилированы?

2) Почему, собственно, ассимилированному еврею должно быть трудно абсорби-роваться в Израиле?

Разумеется, никто не назовет марокканских евреев ассимилированными. Напротив, они воспитаны в специфической еврейской культуре и никогда и не пытались ассимилироваться. Однако предполагается, что их культура (несмотря на ее еврейский характер) несколько архаична и потому-де им трудно приспособиться к современному ("западному") характеру государства Израиль. Но если мы такое современное, "западное" государство, то, наверно, лучше всего у нас должны абсорбироваться американцы? Все знают, что это не так: процент реэмиграции среди американской алии самый высокий. Тогда, в качестве объяснения, хватаются за понятие ассимилированности. А что, собственно, так мешает ассимилированному американскому еврею жить среди евреев "настоящих"? Неужели ему не по душе справедливый и неподкупный израильский суд? Или ему отвратительна мысль, что в Израиле его не так легко выбросят с работы, как в США? Может быть, его раздражает здешнее еврейское сочувствие и готовность помочь? Не раздражало ли немецких евреев трудолюбие окружающих израильтян, их опрятность?

В чем состоит этот пресловутый "еврейский характер" нашего государства, который так "непонятен" и "тяжел" для ассимилированного еврея? А может быть, напротив, нам не все понятно в пресловутом определении "ассимилированного еврея"? Поскольку "ассимилированным" всегда объявлялся в Израиле городской европейский еврей, происходящий из наиболее развитых стран, кажется естественным, что именно он должен был бы быть самым подходящим гражданином нашего - тоже ведь объявляемого "современным" - государства.

В чем же дело?

Так же как всякому современному динамичному обществу (каким является и Израиль) трудно абсорбировать группу с консервативной, нетехнологической и далекой от европейских стандартов культурой (скажем, марокканскую алию), так, в равной мере, динамической, высокопрофессиональной группе, сформировавшейся в сфере западной культуры и в условиях жизни больших городов, трудно абсорбироваться в относительно консервативной, непрофессиональной, зачастую недостаточно продвинутой среде, не сознающей к тому же своих собственных долговременных интересов (какой является в основном израильская среда). Следовательно, проблема абсорбции вовсе не сводится только к проблеме "большего" или "меньшего" уровня "еврейского самосознания", а характеризует реальные социологические трудности роста нового общества, далекие от религиозных и моральных оценок.

Израильское представление об ассимилированном еврее сложилось в среде определенной группы восточноевропейских евреев (Польша, Румыния, Венгрия, российская черта оседлости), своеобразная культура которых характеризовала их не только (и не столько) как этническую, но главным образом как социальную группу - низший и средний класс небольших городов, глубокой еврейской провинции. Почти все преуспевшие профессионалы и интеллектуалы, вышедшие из этой группы, немедленно объявлялись "ассимилированными" (и действительно скоро ими становились). В те времена, около ста лет назад, эта группа действительно составляла некую твердыню еврейства, противостоявшую размывающему действию европейской культуры. Но сейчас, когда многое в мире изменилось, какие у нас основания считать, к примеру, марксистов, говорящих на идиш, менее ассимилированными, чем религиозных англоговорящих американцев? Неужели мы должны горячих сионистов, говорящих по-русски, считать менее евреями, чем прожженных нью-йоркских циников, говорящих на иврите? Вопрос теперь состоит не в том, кто "больше ассимилирован?" (во многих отношениях сабры больше "ассимилированы", чем многие американцы), а "среди кого ассимилированы?"

Еврей, пусть даже неполностью ассимилированный среди румынских мужиков, не имеет никаких оснований учить еврейству ньюйоркца, полностью ассимилированного среди бруклинских евреев. По своим профессиональным и духовным интересам я в России едва ли не реже встречался с неевреями, чем в Израиле.

К сожалению, то, что отталкивает от Израиля американского еврея, отталкивает и русского, и всякого другого, если они происходят из больших городов. Это отталкивание носит социальный характер, так что трудности абсорбции американских, немецких и русских евреев в культурной области основаны не столько на потере ими "еврейского" духа, сколько на их нежелании признать "еврейским" специфический дух восточноевропейской провинции. И культурный конфликт, который они переживают, не есть, конечно, конфликт между еврейской и, соответственно, американской (или какой-нибудь другой) культурой, а конфликт между провинциальной и столичной, между консервативной и современной культурами.

Так, скажем, необязательность, безалаберность, ненадежность в бизнесе и нечестность в политике, предпочтение обходных путей прямым и многие другие недостатки, которые так утомляют европейского еврея в Израиле, вовсе не кажутся мне признаками "еврейского духа". Это хорошо известные нам по России черты, и характеризуют они обстановку российского (а также польского, румынского и т. п.) захолустья, откуда произошли наши деды, а также деды нынешнего поколения израильтян. Многие из нас (как и некоторые израильтяне) сумели избавиться от этих качеств вследствие жестокой конкурентной борьбы в большой индустрии и науке и отнюдь не хотели бы возвращаться к этим "милым недостаткам".

К сожалению, мы еще не так далеко ушли от этого, и поэтому вернуться к своим русским (я подчеркиваю, что это русские, а не еврейские качества) качествам нам куда легче, чем противостоять своей собственной лени, умиротворяющему "ихие тов" и желанию потреблять больше, чем производить. Но если мы хотим действительно что-то принести Израилю, то должны использовать то, в чем мы продвинулись по сравнению с нашими дедами. Многое из того, чего не знали наши деды, все еще неизвестно в Израиле. Это проявляется и в экономике, и в политике. Но то, что проявляется и в экономике, и в политике, называется культурой, как бы мы ни избегали этого слова... И если мы действительно хотим быть такими, "как другие". возьмем у румын лучшее, что у них есть, - поддержку "своей алии". Кто же, если не мы? А то основное и лучшее, что имеют русские евреи в своем активе: своеобразное отношение к труду и квалификации, благоговейное отношение к книге и чтению, предпочтение профессиональных оценок идеологическим, сильное стремление к образованию достаточно актуально и нужно сегодня едва ли не всем другим евреям в Израиле.

Наши деды действительно утратили свою еврейскую культуру. но не во всех случаях нам следует сожалеть об этом. Они читали и говорили на идиш, а мы только на русском. Но вспомним, что они говорили. И что теперь говорим мы. Они говорили на идиш о русской революции, рабочем движении и социализме, читали Маркса и Ленина. А мы по-русски говорим о сионизме, еврейской истории и значении изучения языка иврит, а читаем Тору. Таким образом, наша русская культура послужила нам для возвращения к еврейству, а их еврейская - привела их к духовной ассимиляции и физической гибели. Разумеется, не культура виновата в их судьбе, но отсюда видно, насколько на самом деле живительна всякая полноценная культура, русская она или английская. Наша еврейская история такова, что нам дано впитать и усвоить всю человеческую культуру, и, наверно, еврейская культура не будет полной, пока хоть какая-нибудь другая окажется у нее в пренебрежении. А русская близка ей по многим своим истокам...