Проповедник - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 30

Президент захрипел. Глаза его налились кровью.

- Я убью вас всех, - заорал он, - всех, крысы с Земли! Я убью вас раньше, чем сделает это полковник!

Меня отвели обратно в камеру.

У меня не было никаких претензий к майору. Майор Ишеддар не может поверить, что землянин способен вести себя по-человечески. Что, когда землянин не прав, он способен сказать "извините". Это задевает его национальную гордость и способность к логическому рассуждению. Ему проще поверить в шесть с половиной тонн заговора, чем в то, что у человека есть совесть. Каждый судит о других по собственному опыту.

У меня не было никаких претензий ни к Президенту, ни к полковнику. Отца полковника убили на глазах Президента. Полковнику было за что мстить. Бомба террористов разнесла в клочья пятилетнего сына Президента. Президенту было за что мстить. Это были люди власти. "Покажите мне человека, который не любит власть, - сказал один местный мудрец, - и пока он не докажет мне, что говорит правду, я буду думать, что он лжец. Когда же он докажет, что говорит правду, я скажу, что он дурак".

У меня не было никаких претензий ни к Президенту, ни к полковнику, потому что их действия подчинялись логике. К кому у меня были претензии, так это к ван Роширену. В его действиях логики не было.

Это из-за него хорошенький майор Ишеддар употребит меня и задушит в тюрьме; это из-за него попадется в ловушку полковник, а мои жена и сын останутся на милости правительства, которое не знает, на какую букву искать в словаре это слово. А ван Роширен? Ван Роширен скажет ей, что Христос меня любит и берет на себя все мои грехи. Пока Христос меня не любил, я был нормальным человеком: у меня были счет в банке, семья и прекрасная должность, респектабельные друзья и ферма. Когда Христос меня полюбил... О, черт побери!

И все-таки мне было обидно, что из человека, говорящего "нет" богу, я превратился в человека, говорящего "да" майору Ишеддару.

Вечером охранник принес мне корм. Он обращался со мной довольно грубо. В вырезе его форменной рубашки я заметил кипарисовый крестик.

- Что, - спросил я, - верите этому ван Роширену?

- А вы нет?

- Господин ван Роширен рассказывает, - сказал я, - что Господь воздаст за добро сторицей. Банк, который обещает семьсот процентов годовых, непременно лопнет.

- Это вы зря, - сказал стражник, - вот старый князь Санны тоже так говорил, а все-таки перед смертью крестился и раздал нищим десять тысяч кредитов.

- Да, - сказал я, - но никому не известно, сколько процентов ему начислили за этот капитал на том свете.

- Как же неизвестно? - удивился стражник. - Всем известно. Он пришел через неделю к ван Роширену во сне и говорит: я, мол, получил за свои десять тысяч сторицей. А ван Роширен: скажут, что ты мне мерещишься. А тот: ладно, если ты не веришь, я тебе отстучу телеграмму. А что вы думаете? На следующий день господин ван Роширен получил из рая телеграмму: так, мол, и так, сделал добро и обрел за него сторицей.

Я зевнул.

- Это хорошая вера, - сказал охранник, - по ней те, кто простят друг другу грехи, непременно победят врага.

- Дерьмовая эта вера, - сказал я. - Завтра ван Роширена убьют.

- Кто убьет? - встревожился охранник.

- Майор Ишеддар. Пригласит его в замок у Бродячего Перевала от имени мятежников и убьет. А вину свалит на террористов.

- Это нехорошо, - сказал охранник.

- Мне на это наплевать...

Тюремная каша отвратительна. Я был, как гнилая морковка. На лице у меня отросла ботва.

Наутро охранник, отводя меня на оправку, продолжил разговор:

- Это нехорошо, если майор убьет ван Роширена. За такое дело можно попасть в ад.

Я пожал плечами.

- А интересно, если найдется человек, который спасет ван Роширена, он попадет за это в рай?

- Кто же его спасет? - возразил я.

- Можно отправить ему телеграмму, - сказал охранник. - Можно написать так: "Вас вызывают в замок на Бродячем Перевале. Это ловушка. Не приезжайте".

- Ну и что? - зевнул я. - Он получает таких телеграмм сто штук на день.

Охранник огорчился. Ему явно хотелось в рай.

- Можно подписаться, - сказал я, - "Человек, которому вы обещали чудо с сертификатом".

Охранник подозрительно поглядел на меня.

- А кому это он обещал чудо с сертификатом?

- Мне.

- Это что за штучки, - сказал охранник, - хотите написать ему, что вы живы?

- Вы же сами прекрасно знаете, - возразил я, - что ван Роширен запросто получает телеграммы от покойников. Просто на такую телеграмму он наверняка обратит внимание. К тому же покойники в своих телеграммах всегда говорят правду.

Когда охранник принес мне ужин, я лежал на койке, закинув руки за голову. Охранник разжал кулак и показал бумажку: бланк отправленной телеграммы. Там было написано: "Вас вызывают в замок на Бродячем Перевале. Это ловушка. Не приезжайте. Человек с ограниченным словарным запасом". Я порвал бумажку и на всякий случай съел, запив водой, опять лег на койку и стал глядеть в потолок.

Возможно, ван Роширен не послушается телеграммы. Возможно, он ее не получит. А что я еще мог сделать? Если ван Роширен не поедет в замок Бродячего Перевала, то и полковник, который за ним наблюдает, этого не сделает.

На следующий день дверь камеры растворилась:

- Собирайтесь!

Казенный брадобрей скосил ботву с моего лица, и мне выдали безупречный костюм, усадили в кузов фургончика и повезли. Кроме меня, в фургончике было пятнадцать гвардейцев и майор Ишеддар.

Через окошечко в фургончике видна горная дорога. День был чистый и свежий. Голубые горы слегка курились вдали - это старые боги топили свои шатры. Над горами висели облака, отчаянно желтые, как Упаковка мороженого "Даймс". Надпись на боку фургончика извещала, что владелец его торгует копчеными сардинами, но единственной копченой сардиной, которую я обнаружил внутри фургончика, был я сам.

Наконец фургончик взобрался вверх. Охранники раскрыли дверцы, и майор Ишеддар дал мне знак выйти. Без особого удивления я обнаружил себя во дворе замка на Бродячем Перевале. Прямо над моей головой торчали башенки в форме усеченной брюквы с лохматыми надбашенниками по краям.

Господин Президент не возражал против свидетелей, если они уже числились мертвецами. Президент и старый князь ждали нас в главном зале. Здесь не было окон, чтобы глядеть, а только бойницы, чтобы стрелять. Стены зала занавешены красивыми гобеленами, расшитыми сценами из жизни богов, царей и президентов.

У домашнего алтаря в честь предков стояло блюдечко с кислым молоком и курился светильник. Перед алтарем на цепи висела огромная серебряная корзина с фруктами и цветами, а наискосок от нее - хрустальная люстра, формой напоминающая цветок тысячечашечника. Люстра не горела, и в зале было довольно темно.

Меня усадили в кресло, не снимая наручников. Я стал рассматривать гобелены. Два гобелена у входа походили на те, что висели в глиняном домике полковника. На том, что слева был изображен полководец Идасса, приносящий клятву верности царю Дасаку. Он стоял на коленях перед царем, и руки царя были на его руках. На том, что справа, был изображен полководец Идасса, подсыпающий яд в чашу царя Дасака. Вещий голубь, подлетевший к царю, выбивал чашу у него из рук, а вероломный полководец в ужасе спасался бегством по узенькой лестнице. Гобелены были очень хороши и напоминали окна в иной мир. Возможно их ткали в той же мастерской, что и гобелен полковника, но для разных заказчиков.

Через узкую бойницу был виден краешек стены замка и за ней - обрывок белой горной дороги.

- Вы, надеюсь, не думаете, - сказал я Президенту, - что убийство полковника принесет стране какую-то пользу?

Президент посмотрел на меня. На лице его выразилось некоторое недоумение по поводу того, что копченые сардины умеют разговаривать.

- Не все дела, - благосклонно разъяснил старый князь, - делаются для пользы. Некоторые делаются для удовольствия.